– Я и сам себя не узнаю. Да, я принял решение очень быстро. То есть мы вместе с Юлей приняли одно решение на двоих. Так иногда случается в жизни, мама.

– Не знаю, не знаю… Может, подобная торопливость и простительна юнцу, но тебе, Адам… Да и вам, Юля, тоже не простительна. Хотя чего я брюзжу, это совсем не мое дело! Ты, Адам, не в том возрасте, чтобы прислушиваться к моим сомнениям. Кто я для тебя нынче? Всего лишь выжившая из ума старуха. Какой с меня спрос?..

Юля почувствовала, как Адам тихо вздохнул, как сжал в руке ее ладонь. Наверное, все пошло не так, как он хотел… Наверное, маму тоже понесло в сторону превышения пределов эмоциональной самообороны. Надо как-то поворачивать эти «пределы» в другую сторону! Хватит дрожать, как испуганная газель!

– Послушайте меня, пожалуйста, Вероника Антоновна… – начала Юля тихо, изо всех сил стараясь говорить спокойным доброжелательным тоном, – послушайте меня…

И осеклась, не зная, что вложить в это «послушайте». Вот всегда у нее так! Сначала ввяжется в проблему, а потом растеряется. Надо собраться с мыслями! Или… Какие тут, к черту, мысли? Проще надо быть, обыкновенную доброжелательность включать и терпение. А еще – искренность, чтобы звучало из сердца, из души… И потому вздохнула вдруг легко и выдала первое, что пришло в голову:

– Знаете, Вероника Антоновна, это смешно звучит, но я ведь недавно в такой же точно ситуации оказалась, да, да! Мой сын заявил совершенно неожиданно, что хочет жениться! И я его так же обвинила в непростительной торопливости. И злилась, и обижалась, и невесту его видеть не хотела. А потом… Потом я встретила вашего сына. И поняла, как я была не права.

– Да? – растянула губы в насмешливой улыбке старуха. – Что ж, это очень забавно, да… Ах, как жаль, что я тоже не могу ни в кого влюбиться! Может, и на меня бы тогда снизошло подобное понимание, как манна небесная?

– Мам, давай без сарказма, хорошо? – так же чуть насмешливо спросил Адам, глядя на мать со снисходительной, но очень доброй улыбкой. – Если хочешь, я еще сто раз могу повторить, что люблю Юлю и хочу жить с ней рядом. Она будет жить здесь, со мной. И с тобой… Тебе придется это принять, мама.

– А может, Юля просто хочет жить в нашей профессорской квартире? Может, Юля впечатлена достойным и дорогостоящим размером жилплощади?

Адам хотел что-то сказать, но Юля его опередила, бросив сердито в лицо старухе:

– Я что, произвожу такое впечатление? Нет, вы ошибаетесь, Вероника Антоновна! Хотя – я вас понимаю, конечно… И вы совершенно зря на меня нападаете, я не обижаюсь. А квартира у меня своя есть, не хуже вашей. Может, размер поменьше, зато с хорошим ремонтом!

Видимо, было что-то в ее голосе, металлом звенящее и до предела натянутое. Даже сама испугалась – а терпение-то куда делось? Она ж сама ратовала за терпение, за искренность и доброжелательность. Но как тут терпеть, когда тебя провоцируют, как девчонку?

– Извините, Юля, я не хотела вас обидеть, – церемонно произнесла Вероника Антоновна, вытягивая сухую шею. – Но согласитесь, что все это довольно странно выглядит на первый взгляд… Ведь так?

– Может, и выглядит. Но я повторюсь – я люблю вашего сына. Извините, что так получилось. Вернее, я счастлива, что так получилось!

– Да, это я поняла, у вас любовь. Надеюсь, своим присутствием высокому чувству не помешаю?

– Нет, не помешаете. Наоборот… Наоборот, я бы хотела с вами…

Юля опять запнулась, стараясь подобрать нужное слово. Что – наоборот? Наоборот, хотела бы подружиться? Или быть полезной? Или полюбить, как родную матушку? Нет, с матушкой перебор, конечно…

Вдруг вклинилась в образовавшуюся паузу Надюша, подала голос:

– Вероника Антоновна, чего-то я в толк не возьму… Это что же? Выходит, моя помощь вам теперь не понадобится? Теперь невестка за вами будет ухаживать, да?

О, а голосок-то у Надюши дрожит как испуганно. И лицо сделалось совсем бледным, вылезли все возрастные бугорки и морщинки. Чем-то эта Надюша на Любочку походила. Типаж тот же, называется «наплевать на себя ближе к полтиннику, все равно моложе не станешь». Та же дебелая возрастная фигура, полные руки, спина колесом. Волосы неухоженные, лицо будто припыленное, ни кремов, ни хороших масок не знает. Да, похожа внешне на Любочку… Только интеллекта в глазах нет. Вместо интеллекта – жгучее и жадное бабье любопытство. Вот и сейчас, когда произнесла слово «невестка», тут же оглядела Юлю с головы до ног… Особенно на ногах остановилась, даже хмыкнула с насмешливой неприязнью. Видимо, ножки у потенциальной невестки действительно хороши – длинные и ровные, на тренажерах в строгости воспитанные, любая юная девица позавидует, не только эта квашня Надюша…

– Так как, Вероника Антоновна, а? – жалостливо повторила она свой вопрос. – Не нужна я вам больше?

– Ну что ты, Надюша… – усмехнулась Вероника Антоновна, в упор глядя на Юлю. – Какая невестка, ты что?.. Станет она мои пеленки перетряхивать, как же. Оно ей надо? У нее же любовь с моим сыном, разве ты не услышала?

И снова Юля не нашлась, что ответить. Растерялась.

Нет, а в самом деле?.. Стала бы она, как выразилась Вероника Антоновна, пеленки перетряхивать? Помнится, за Елизаветой Максимовной перетряхивала, и ничего, не умерла от брезгливости. Наоборот, было тогда чувство, похожее на самоутверждение – мол, долг отдает… И Елизавете Максимовне, и Сашке…

Да, стала бы. Ничего страшного в этом для Юли не было. Но не будешь ведь убеждать в этом Веронику Антоновну, тем более после такого приема? И после сарказма. Тут отдышаться бы хоть немного, паузу взять.

– Надюша, дружок, отвези меня в комнату, я очень устала, – произнесла Вероника Антоновна, складывая сухие руки на коленях. – Пусть тут без меня жизнь кипит и любовь кипит.

– Да, конечно! Сейчас! – подскочила Надюша услужливо.

Проезжая в коляске мимо Юли, Вероника Антоновна плеснула-таки напоследок отчуждением. И в гостиной осталась энергия отчуждения, тяжелая и горделивая, как старинная мебель красного дерева.

Адам обнял Юлю за плечи, молча притянул к себе. Да и не надо было ему ничего говорить, она и без того все понимала. Так же молча уткнулась ему в плечо, вздохнула тихо – ничего, все нормально… Поживем пока в отчуждении, ничего…

Так и жили ближайшую неделю, словно два подснежника в окружении холодных снегов. С нежностью и трепетом ночей, с бесконечными разговорами взахлеб. Юля узнала, что отец у Адама был человеком незаурядным и цельным, его очень уважали на кафедре. К сожалению, рано ушел из жизни, Адам еще в университете учился. И, что особенно поразило Юлю, всю жизнь был однолюбом, до конца своих дней был предан жене, Веронике Антоновне. И женился на ней, кстати, вопреки воле родителей, потому что юная Вероника была «не их круга девица», обыкновенная санитарка-простушка, даже без покушений на высшее образование. Правда, потом Вероника потянулась за мужем и все-таки получила диплом… Действительно, чего ради любви не сделаешь!

А еще она узнала, что Адам работает финансовым директором в крупной компании. Что может не ответить на ее звонок, потому как совещание проводит. Но обязательно потом перезвонит, не забудет это сделать ни при каких обстоятельствах. У них даже профессиональные темы оказались общими, и Адам предложил ей место в своей компании, чтобы и днем была возможность увидеться.

Но Юля пока сомневалась – стоит ли. Как-то слишком быстро закручивалась в клубок эта новая жизнь, не давала передохнуть и опомниться. Жизнь с ее торопливыми сборами по утрам на работу, с ужинами в кафе и поздним возвращением домой. А дома – стена отчуждения от Вероники Антоновны, хоть головой об эту стену бейся. Адам заходил к матери в комнату, но она и сына гнала с неприязнью – иди, мол, не теряй на меня время, жену свою ублажай. Да еще и зима в одну из ночей нагрянула неожиданно – выпала снежным покрывалом на желтые, не успевшие облететь листья, и они трепыхались под ним, обескураженные и слепые. И утренняя метель в лицо, как напоминание для Юли – вот она я, зима Джульетты. Я скоро вернусь, я все равно от тебя никуда не денусь…

Вечером – ужин в кафе, со свечами. А за окном – опять снежное кружение. Сквозь пламя свечи плывет невеселая улыбка Адама:

– Юль, не грусти. Все у нас будет хорошо. Все образуется, вот увидишь.

– Послушай, Адам… А может, мы ко мне?..

– Нет. Это не обсуждается, прости. Я не могу маму убить, она воспримет это как предательство. Я уже говорил тебе – не смогу.

– А может, мы поторопились с моим переселением? Может, надо было как-то не сразу?..

– Она привыкнет, Юль.

– Но ты же видишь, как мое присутствие ее раздражает.

– Ее раздражало бы любое присутствие. Это просто банальная ревность, не бери в голову. Понимаешь, мама уже не умеет понуждать себя к рассудительности. Со старостью этот ресурс истончается, ничего не поделаешь. Ты просто не обращай внимания, не давай реакции, и раздражение со временем иссякнет.

– Нет, я так не думаю. Тут проблема в другом, Адам. Вовсе не в том, что истончился запас рассудительности. Этого добра у твоей мамы еще ого-го сколько!

– А в чем тогда проблема?

– Да в тебе проблема, Адам. Ты сам невольно искусил ее тем, что долго жил рядом. И она, кстати, это прекрасно понимает.

– То есть?.. Ты все-таки настаиваешь на том, чтобы мы ушли жить к тебе?

– Нет, нет!.. Я просто пытаюсь найти хоть какой-то компромисс. Если мы уйдем, я знаю, тебе будет очень плохо. А я не хочу, чтобы тебе было плохо. И мне очень хочется помочь твоей маме выйти из состояния ревности, преодолеть искушение.

– Все-таки я не понимаю, о каком искушении ты говоришь!

– А ты и не можешь понять, по той простой причине, что ты мужчина. Но я постараюсь тебе объяснить. Вот представь себя на месте своей мамы! Да, ты был молод, ты влюбился, потом женился и весь ушел в свое чувство… И она тебя отдала другой женщине, от сердца оторвала. Сумела, справилась, как и должно суметь нормальной матери. А ты вскоре развелся и вернулся обратно к ней! И снова стал отдавать свою любовь без остатка, как раньше. Это и немудрено – человек всегда отдает свою любовь и заботу тому, кто живет рядом. И она, если можно так сказать, обратно привыкла. И с годами все больше и больше привыкала… То есть невольно вошла в искушение, тобой подаренное. Она ж не виновата, что ты никого больше полюбить не мог… А теперь – что? Теперь тебя надо снова делить, снова отрывать от сердца? Нет, Адам… Это испытание не из легких, когда по второму кругу, когда, как ты говоришь, силы и ресурсы уже не те. Она сейчас как скала непробиваемая. Ей трудно, очень трудно. И я боюсь, что мы не сможем через эти трудности перешагнуть. Я не знаю, что делать, Адам, не знаю.

Он молчал, слушал внимательно. Юля давно закончила свой грустный монолог, а он все молчал. Потом протянул через стол руку, накрыл Юлину ладонь своей ладонью. Она была теплой, подрагивала слегка. Любимая ладонь, уже родная, привычная. Юля улыбнулась, глянула сквозь отчаяние.

«Прости меня, – сказали ее глаза. – Что я делаю, глупая, что делаю? Тебе и без того плохо…»

«Я люблю тебя… – ответили его глаза. – Очень люблю. Мне не плохо, мне очень хорошо рядом с тобой».

– Я постараюсь, Адам… – сказала Юля уже вслух и повторила громче: – Я постараюсь! Я сама должна что-то придумать, что-то решить, я знаю. Я женщина, от меня многое зависит. И у меня есть цель – я очень хочу быть с тобой.

– И слава богу, что наши цели совпадают! – уже веселее ответил Адам, целуя ее пальцы. – Кстати, я же тебе еще не сказал… Мне надо уехать на три дня по делам фирмы. Как ты? Справишься? Не сбежишь, надеюсь? Не сбегай, ладно?

– Нет, не сбегу. Теперь уже точно не сбегу. Не знаю, что это было, но во мне какая-то решимость укрепилась сейчас. А скажи, Адам, эта Надюша?.. Она еще чем-то занимается в жизни или уход за Вероникой Антоновной – ее основной заработок?

– Нет, она работает где-то. Не знаю, правда, что за контора.

– А кем она работает?

– То ли кладовщиком, то ли бухгалтером. Не помню.

– А как часто она к вам приходит?

– Два раза, утром и вечером. С вечера и обед на завтрашний день готовит. А мама днем сама его разогревает. Я достойно оплачиваю ее услуги, она довольна. Причем авансом оплачиваю, за месяц вперед. А почему ты спрашиваешь?

– Да так, ничего… Ты поезжай спокойно, я обещаю тебе, что не убегу. Даже если меня гнать будут, все равно не убегу. Может, мы домой поедем, тебе же в дорогу собраться надо? В котором часу завтра самолет?

– Я рано из дома уйду.

– Вот и хорошо. И замечательно. Я тоже рано встану, завтрак тебе приготовлю.

– Ты что-то задумала? Признавайся!

– Да ничего особенного я не задумала. Идем…

Утром Юля, как и обещала, поднялась рано. Проводила Адама до двери, потом подошла к кухонному окну, посмотрела, как он садится в приехавшую за ним машину. Ага, обернулся! Рукой помахал! Улыбается! Это хорошо, что он улыбается. Пусть уезжает с легким сердцем. Ага, вот и ключ как раз в двери проворачивается – Надюша пришла… Что ж, вперед, пришла пора действовать!