Френки Роуз - Зима

Глаза закатываются. Сквозь тело проходит новый виток боли, поражая бедро. Вместо нарастающей, глубокой боли появляется новый оттенок — жгучая боль, простреливающая ногу. Внутри зарождается крик ужаса, но я словно онемела. Судороги становятся такими интенсивными, что я чувствую, как рвется веревка, связывающая запястья, и липкая влажная кровь покрывает руки, просачиваясь сквозь пальцы.

Громкий удар заполняет подвал, эхом отдаваясь от стен, вместе с отчаянными криками Люка. На стул, где я сижу, наваливается что-то тяжелое. Хочется открыть глаза, чтобы видеть происходящее, но я не могу. Тело, будто чужое и не слушается меня. В груди усиливается давление, сердцебиение ускоряется. Давление все нарастает, пока мое сердце не останавливается на долю секунды, замирая, пропускает один тяжелый удар и снова начинает биться. Давление опять нарастает. Я понимаю, что яд делает свою работу, обволакивая мои жизненно важные органы, выводя их из строя. Мне недолго осталось.

Стул снова раскачивается под аккомпанемент возни и криков, отдающихся эхом от каменных стен подвала, мир раз за разом начинает переворачиваться с ног на голову. Но на этот раз все реально. Отвратительное ощущение пола под ногами вызывает приступ тошноты, и внезапно я словно проваливаюсь куда-то и переношусь в безопасное место — в свою комнате в городе. Я заваливаюсь на кровать, Люк рядом. Он смеется, потому что я визжу, и я тоже смеюсь. Мне ничего не угрожает, я в тепле и безопасности. Кровать смягчает падение и приземление, на мгновение все кажется нормальным, Люк смотрит на меня, я вижу улыбку, теплоту и обожание в его глазах.

— Люблю тебя, — шепчет он.

Я дарю ему улыбку в ответ. Открываю рот, слова замирают на губах, — рот наполняется водой. Холод, разрушительный и непрекращающийся. Я не понимаю, откуда берется эта вода, мешающая говорить, но твердо намерена произнести нужные слова — то, что я чувствую. Откуда-то я знаю, что это мой последний шанс сказать их вслух.

— Я тоже люблю тебя, Люк. Правда, очень сильно. И мне так жаль...

Правда… вся правда…

Я существую будто во сне. Время замедлило свой ход. Я кружусь и исчезаю из мира, где все слишком яркое, слишком громкое, туда, где всё менее материальное, менее болезненное, пока окончательно не перестаю различать реальность и сон. Ритмичный звук «бип-бип», в моей голове — единственный способ отсчета времени. В конце концов, я даже не замечаю этих звуков. Иногда грубая рука в перчатке возвращает меня на мягкую кровать, в которой я лежу. Иногда слышен мягкий шепот знакомых голосов, которые манят меня обратно в собственное тело. В течение долгого времени боль постоянно возвращается, и её слишком много, я убегаю, пытаюсь скрыться в темных глубинах подсознания. Там, где комфортно и безопасно.

Но я не могу прятаться там слишком долго. Тело крепнет, чтобы вылечится, ему нужно двигаться, противостоять боли. День ото дня игнорировать его желания становится все сложнее. И наконец, приходит время, когда у меня больше нет выбора.

Я просыпаюсь.

— Эвери? Она просыпается. Кто-нибудь, вызовите медсестру.

Стоит только открыть глаза, пульсирующая боль тут же пронзает голову. На секунду мир видится полностью белым, я изо всех сил пытаюсь сосредоточиться, вспомнить, каково это — видеть цвета и формы. И тут же замечаю Морган, она сидит на краю моей кровати и медленно водит вверх-вниз по моей руке. Ее губа дрожит, по лицу градом катятся слезы.

— Морган? — будто кто-то прошелся наждачкой по горлу. Я мучительно хриплю, и Морган бросается вперед, чтобы подать мне воды из длинной белой остроконечной чашки. Большую часть я проливаю, но даже те крохи, которые смачивают воспаленную гортань, ощущаются как рай на земле.

— О, боже, Эв. Я уже не верила, что ты вернешься. Я думала, ты никогда... — голос срывается, она не может больше говорить. Лицо искривляется в полуулыбке-полугримасе. Она наклоняется вперед и прячет лицо в мои волосы, обнимая изо всех сил. Прикосновение её кожи к моей причиняет невыносимую боль.

— Морган? Морган, я не могу... дышать.

Она тут же отстраняется.

— Ох, прости. Просто я... Я не... — она ревет и качает головой, пряча лицо в ладонях. Я тянусь вперед и касаюсь пальцами ее руки, этот простой жест требует огромных усилий и почти убивает меня. Она испускает длинный вздох. — Прости... — высморкавшись, она вытирает лицо рукавом рубашки. — Твой дядя здесь. — Ее голос все еще дрожит. — Он убежал за медсестрой. Сейчас он вернется, Эв. Мы все так волновались за тебя.

Наконец, я оглядываюсь и замечаю, где нахожусь. Свет просачивается через огромное окно, из него видны горы. Слева от меня капельница с лекарствами, кардиомонитор фиксирует медленное биение моего сердца. Пахнет хлоркой. Простыни на кровати, в которой я лежу, видали времена и лучше. Судя по всему, я в больнице Вайоминга.

— Что? Что случилось?

Всплеск неуверенности появляется на лице Морган.

— Мне нельзя рассказывать ничего, пока ты сама не вспомнишь, но к черту это. Точно хочешь знать? — Последнее, что я помню, — как тону или падаю, а затем невыносимая боль, затягивающая меня в темноту. Я киваю головой.

— Мне нужно это услышать.

— Чокнутая дамочка из полиции накачала тебя какой-то дрянью. Люк тебя нашел. Напал на нее. В процессе вас обоих подстрелили. Ты упала в бассейн, но Люку удалось вырубить ту суку. И он прыгнул следом, чтобы спасти тебя. А потом сорок три минуты делал искусственное дыхание, так как из-за снега машина скорой помощи не могла добраться до вас. Он потерял много крови и почти умер, Эв.

Уже на середине рассказа Морган о том, что, как мне казалось, должно было стать последними минутами моей жизни, слезы ослепляют меня. Значит, я упала в бассейн. Это объясняет, почему было такое чувство, что рот заполняется водой — фактически так оно и было.

Люк был ранен, защищая меня. И почти умер, пытаясь сохранить мою жизнь, не прекращая делать искусственное дыхание, в то время как сам истекал кровью. Мне резко поплохело.

— Куда пришелся выстрел? — шепчу я.

Морган невесело улыбается.

— В грудь. Пуля пробила его легкое и разорвалась на части. Три части осколков попали в его грудную клетку. Он перенес две операции: первую, чтобы убрать остатки, и еще одну, потому что ему стало хуже. не знали, что пошло не так, поэтому снова разрезали его и вытащили последний осколок, давящий на аорту. Он дважды чуть не умер, но выжил. Как и ты, Эв. Вы оба — бойцы.

Моя первая реакция — сесть. Но мне чертовски больно. Комната начинает кружиться.

— Воу-воу, девочка, полегче, ты куда собралась?

— Морган, мне нужно его увидеть. Увидеть собственными глазами, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. В какой он палате?

Она качает головой, прижимая ладонь к моему плечу, чтобы удержать на кровати.

— Ни в какой, Эв. Его выписали из больницы три недели назад. Он все еще восстанавливается, но в целом он в порядке.

— Три недели? — Эта информация не укладывается в моей голове. Там полная каша. — А как долго я здесь валяюсь?

Морган пожимает плечом с немного робким видом.

— Немного дольше, крошка. Семь недель.

Моя челюсть падает на пол. Я была без сознания семь недель? Я, конечно, не доктор, но даже я понимаю, что это чудо. Я ведь могла вообще больше не прийти в себя. И умереть. Испытывая смешанные чувства, я пялюсь на больничные простыни.

— Я пропустила похороны Тейта.

— Ага, — грустно улыбается Морган. — Ничего страшного. Полагаю, он знает, если бы ты могла, то была бы там.

Я сжимаю ее руку и ненавижу то, что она пытается успокоить меня, хотя я должна была быть там, чтобы поддержать ее.

— Мне так жаль, Морган. Тебе пришлось пройти через все это одной...

Она успокаивает меня, сжимая в ответ мою руку.

— Все в порядке. На самом деле, со мной была моя мама. Она… она была удивительно хорошей. — А вот это неожиданно. Может, между ними начинает выстраиваться мост взаимопонимания.

— Еще полиция задержала человека, ответственного за наркотики, — осторожно продолжает Морган. — Лесли выпустили до суда, он состоится через месяц. Ей предъявляют обвинение в непредумышленном убийстве.

— Лесли? Моя соседка Лесли?

— Ага. Я не хотела тебе говорить. Просто тогда не хотела иметь с ней ничего общего. Извини.

По ходу, я дико облажалась насчет Ноа.

— Значит, она наркодилер?

Морган кивает, подтверждая.

— Она хотела доказать родителям, что может справиться без их помощи, выбрав свой путь. И закончив колледж, иметь больше денег, чем у нее было при поступлении. Продажа таблеток — легкий, прибыльный способ сделать это. Она сознательно распространяла таблетки, в которых было намешано бог знает что.

— О боже. Я и понятия об этом не имела.

Морган просто пожимает плечами.

— Тебя подстрелили в ногу, если что. Эти врачи-недоучки считали, что твой мозг серьезно поврежден из-за недостатка кислорода. И твоему дяде сказали, что самое лучшее, что можно сделать в нашей ситуации — отключить тебя от аппаратов, так как ты либо не проснешься, либо придешь в себя и будешь овощем. Но Люк не позволил им говорить подобный бред. Он подрался с доктором и целую неделю не мог появиться в больнице, его не пускали. Но, он валялся перед ними на коленях, пока они, наконец, не сжалились, пустив его обратно.

Я провожу кончиками пальцев по правому бедру поверх простыни, почувствовав приступ боли, когда пытаюсь согнуть пальцы ног.

Ранение в ногу. Вот что значила та вторая волна боли. Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Похоже, я на грани потери контроля.

— Мне нужно увидеть его, Морган. Прямо сейчас. Где он?

— Я здесь, — слышится тихий шепот мне в ответ. Открываю глаза — Люк стоит в дверях, его левая рука перебинтована и лежит на повязке, перекинутой через плечо. Как обычно на нем темная футболка и потертые джинсы, необычны лишь тени, залегшие под глазами. Свидетельство бессонных ночей, беспокойства, злости и бессилия. Он выглядит как тот маленький мальчик, которого папа учил играть Blackbird. Мое сердце пропускает удар, когда я смотрю на него. — Ты очнулась, — произносит он. Голос ровный, безэмоциональный. Я киваю головой.

— Слышала, что прошло какое-то время.

Люк не говорит ни слова. Просто смотрит на меня. Морган прочищает горло.

— Наверное, мне стоит пойти проверить, куда подевался Брэндон. Девчонка очнулась от комы, медсестра должна нестись сюда со всех ног, верно? Хех. — Она встает, и смешной походкой уточки протискивается мимо Люка, который все еще стоит, не шелохнувшись, и занимает весь дверной проем.

— Ты в порядке? — шепчу я. Глупый вопрос, я и так вижу, что он не в порядке. Он моргает, будто только очнулся. Люк делает шаг, аккуратно закрывает дверь и останавливается на миг. Подходит к койке и смотрит на мои руки, сложенные на коленях.

— Я должен был убить ее. И я хотел сделать это, но не мог бросить тебя. Если бы я хоть на минуту остановился, ты бы перестала дышать и ушла от меня навсегда. И я продолжал. Я не останавливался, Эв. — Его глаза полны слёз. Я тянусь вперед, беру его правую руку, мягко наклоняюсь в его сторону и прикасаюсь ею к своей щеке. Он такой холодный. Я чувствую запах сигарет и понимаю, что он курил.

— Мне так жаль. Прости, что сбежала от тебя. — Я обещала ему не делать этого. Он дважды говорил, что если я узнаю о его прошлом, то сбегу без оглядки, и так оно и вышло. Именно так я и поступила. Я презираю сама себя, прижимая его ладонь к своему лицу. Пальцы Люка дрожат, пытались обхватить мои, но он не может. Он словно в оцепенении, позволяя мне касаться его. — Ты простишь меня, Люк? Пожалуйста, скажи, что ты простишь меня?

Странный рык вырывается из его горла, когда он придвигается ближе и садится на край моей постели.

— Тебе не за что извиняться, Эв. Ты всё еще не знаешь, что произошло, когда я был ребенком. Когда у нас всё началось, я должен был быть честным с тобой. Тогда бы этого не произошло. — Он грустно улыбается. — Ну почему правильный путь всегда самый страшный, а?

Я слишком обескуражена его ответом. И просто жду, затаив дыхание, что он скажет дальше. О том, что рад, что, я в порядке, но на самом деле ему пора обратно в Нью-Йорк. Я все испортила и слишком поздно что-то между нами исправлять. Он откашливается, и я готовлюсь к худшему. Но он говорит вовсе не то, что я ожидала.