— Пей.

Под пристальным взглядом Виктории Кит сделал глоток и недовольно поморщился. Девушка насмешливо вскинула бровь. Кит что-то пробурчал и залпом допил содержимое чашки, к великому облегчению добровольной сиделки.

— Может, я тоже не слишком вежлива, — сказала она, возвращаясь к прерванному разговору.

— Да уж, вряд ли бы кто-то счел тебя эталоном благовоспитанности в нашу последнюю встречу.

Обвинение было высказано обиженным тоном, и Виктория подавила нарастающее раздражение. И почему он не может забыть о ссоре?

— Будешь знать, как не выполнять обещания, а затем появляться навеселе и будить весь дом.

Но в конце тирады Виктория улыбнулась, да и злости в ее голосе не слышалось.

Кит неожиданно стиснул ее руку:

— В том-то и дело. Я не могу гарантировать, что подобного не повторится. Я далек от образа истинного джентльмена.

Виктория заглянула в голубые глаза молодого человека, и сердце заколотилось от сияющего в них пламени.

— Значит, нам повезло, что мы всего лишь друзья, разве не так?

Она попыталась выдернуть руку, но Кит не отпускал. Будто в трансе, он медленно отобрал у нее полотенце.

— У тебя такие миниатюрные ручки. Я могу накрыть их одной ладонью. Смотри.

Виктория облегченно вздохнула. Глаза Кита закрывались, речь замедлялась. Еще пара минут — и он уснет.

— А как иначе, ты же большой сильный мужчина, а я хрупкая слабая женщина, — улыбнулась она.

Кит нахмурился, хотя веки его упорно смыкались.

— Чай няни Айрис нагоняет сон. И нет. Ты не слабая. Ты сильная. И красивая. С тобой интересно. — Кит наклонился к собеседнице. — И я совсем недавно понял одну вещь.

— Какую? — поинтересовалась Виктория, стараясь говорить негромко, убаюкивающе.

— Я даже не подозревал, как сильно хочу поцеловать тебя.

Кит отпустил ее руку, положил ладонь ей на затылок, нежно притянул к себе и прижался губами к ее губам. На миг Виктория застыла и не знала, что делать, но тут же отстранилась. Кит спал. На губах его расплывалась довольная улыбка. С колотящимся сердцем Виктория встала, не сводя глаз с молодого человека. Тот не шевельнулся. Она поправила подушку и предалась панике. Что сейчас произошло?

Трясущимися руками Виктория собрала чашки на поднос. Ей и в голову никогда не приходили мысли о поцелуях, и она решила, что Кит о них тоже не задумывался. Они же просто друзья.

Виктория прижала пальцы к губам — на них еще сохранилось тепло первого в ее жизни поцелуя.

Девушка сама не заметила, как уголки рта изогнулись в улыбке. Теперь она понимала, почему поэты придают поцелуям такое значение, — целоваться весьма и весьма приятно.

Жаль, что нельзя повторить.

Глава двенадцатая

Пруденс возбужденно расхаживала по платформе, высматривая в толпе пассажиров Сюзи. Ее радовал приезд подруги, но ровно до того момента, как девушка осознала: посудомойка считает, что едет погостить в роскошные апартаменты с полным штатом прислуги. Какое же ее ждет разочарование, когда она увидит, что Пруденс лгала обо всем. А недавнее предостережение Мюриэль только подливало масла в огонь. Женщины готовили пирог с почками для своих семейств и с удовольствием сплетничали обо всем на свете, но тут разговор зашел о Сюзи. Тонкое, выразительное лицо старшей подруги омрачилось озабоченным выражением, но Мюриэль прожила долгую жизнь и умела держать рот на замке. Пруденс пришлось долго уговаривать ее рассказать, в чем дело. В конце концов мать Кейти сдалась и со вздохом вытерла руки о передник.

— Думаешь, разумно будет поселить в вашем доме постороннего человека, особенно так скоро после свадьбы?

Пруденс продолжила раскатывать тесто.

— Не понимаю, на что вы намекаете. Я доверяю им обоим — и Сюзи, и Эндрю…

— О боги, нет, — покачала головой Мюриэль. — Я забыла, что ты совсем еще ребенок, несмотря на возраст.

— Я не ребенок!

— Ты сама невинность. Но я о другом. Вы еще только учитесь, как жить вместе, как быть мужем и женой. Любому заметно, что ты скучаешь по сестрам. И вместо того, чтобы сблизиться с мужем, по сути незнакомым, совершенно чужим человеком, ты приглашаешь пожить лучшую подругу. Ты-то счастлива, но подумай, кто останется не у дел?

Пруденс переминалась с ноги на ногу, чтобы согреться на холоде. Она уже несколько раз поклялась сделать все, что в ее силах, лишь бы поддержать зарождающуюся между ней и Эндрю хрупкую близость.

— Пруденс!

Девушка развернулась на голос мужа. Улыбающийся Эндрю, в плотном шерстяном пальто с шевронами, с улыбкой на лице торопился по перрону.

— Что ты здесь делаешь? Я думала, ты сегодня собирался работать.

Эндрю взял ее за руки и поцеловал в щеку.

— По дороге к докам меня посетила отличная мысль: а не встретить ли мне вместе с моей красавицей-женой нашу гостью и не сводить ли их в кафе пообедать? Нас не так часто навещают друзья.

Карие глаза тепло улыбались. В горле у Пруденс пересохло.

— Я тебя не заслуживаю, — выдавила она.

— Не глупи. Сегодня особый день.

Тем не менее Эндрю выглядел довольным тем, что сюрприз удался. Очередной поезд со скрежетом тормозов остановился у перрона, и Пруденс надеялась, что ожидание вот-вот закончится. Она взяла мужа под руку. На перрон начали выходить пассажиры, и девушка вытянула шею, вглядываясь, пока не поняла, что смотрит не в ту сторону. Вряд ли Сюзи путешествовала первым классом.

— Ох!

Пруденс не успела развернуться, как посудомойка ринулась на нее с яростными объятиями. Не будь поддержки Эндрю, Пруденс непременно упала бы.

— Боже, как я рада тебя видеть! Лондон всегда такой темный? В нашем вагоне ехал ужасно противный мужчина. Всю дорогу мне улыбался. Вы живете далеко от вокзала? Только погляди, как ты похорошела! — Сюзи спохватилась и повернулась к Эндрю. — Спасибо, что пригласили меня погостить.

Пруденс с трудом отстранилась:

— Дай на тебя посмотреть!

Сюзи не изменилась: небольшого роста, но крепкая, редкие каштановые волосы затянуты в пучок, а широкая улыбка открывает слегка неровные зубы. В дорогу она надела строгую черную юбку и теплый жакет. Одежда выглядела новой. Видимо, посудомойка купила ее перед поездкой на свои скромные сбережения. Широко распахнутые глаза возбужденно вбирали все вокруг. Пруденс снова прижала Сюзи к себе. Она единственная из всех слуг тепло к ней отнеслась и помогла пережить мрачные, смутные месяцы в Саммерсете, когда Пруденс изгнали из господских покоев. Пруденс моментально забыла и о предостережениях Мюриэль, и о грозящем разоблачении сплетенного обмана. Давно она так не радовалась встрече.

Эндрю проверил, цел ли багаж гостьи — большой саквояж и ридикюль, — и повел девушек к выходу из вокзала. Пруденс придерживала подругу за руку, чтобы та не потерялась в толпе, а заодно чтобы в очередной раз убедиться, что Сюзи действительно здесь.

Недалеко от квартиры молодой пары Эндрю завел их в теплую чайную и заказал обед, достойный ее величества. На столик поставили чайник, сэндвичи, булочки с топлеными сливками, джем. Под конец Эндрю подмигнул жене и добавил к заказу большой кусок бисквитного торта.

Сюзи немедленно напустила на себя скучающий, пресыщенный вид, будто встречала подобный прием каждый день, и Пруденс гордо улыбнулась. Ее снова захлестнула волна благодарности мужу за его гостеприимство.

Пруденс кивком указала на багаж Сюзи:

— Лучше поставь сумки под стол, между нами. Иначе можешь больше никогда их не увидеть.

Маленькая посудомойка пораженно распахнула глаза:

— Неужели кто-то украдет их на виду у всего честного народа? Мама говорила, что в Лондоне воровство в порядке вещей.

— Со мной ничего подобного не случалось, но кто знает, — пожала плечами Пруденс.

Она и сама понимала, что относится к бедным районам города с предубеждением, привитым в мейфэрском особняке.

Официантка разлила чай по чашкам, и Пруденс благодарно улыбнулась.

— Сестры с ума сходят от зависти, — поведала Сюзи. — Никто из нашей семьи еще не покидал Саммерсета.

Пруденс пристыженно опустила глаза и принялась размазывать по булочке густые сливки. Она переживала о том, что значит приезд Сюзи для нее, и даже не задумалась о чувствах подруги. Но когда подняла голову, то обнаружила, что та улыбается до ушей и с энтузиазмом запихивает в рот бисквит. Пруденс невольно рассмеялась:

— Расскажи обо всем, что происходит в Саммерсете.

В действительности ей не хотелось говорить о месте, где ее жизнь старательно превращали в ад, но Сюзи наверняка распирало от новостей, да и Эндрю будет интересно послушать, что творится в родных краях.

Сюзи принялась подробно пересказывать новости, и Пруденс старалась внимательно слушать. Посудомойка не обладала даром повествования, и ее частенько приходилось останавливать и переспрашивать, кто есть кто, но в целом Пруденс удавалось следовать за нитью разговора, пока Сюзи не упомянула свадьбу.

— Погоди. О какой свадьбе ты говоришь? О моей?

Почти никто из обитателей Саммерсета не присутствовал на церемонии, и Пруденс не могла понять, каким образом та всплыла в рассказе.

— Да нет же, о грядущей свадьбе, конечно! Шумиха по всему особняку, а сколько еще хлопот предстоит! А день пока так и не выбрали. Господи, я так рада, что вырвалась из суматохи. Страшно подумать, что будет твориться в кухне.

Пруденс откинулась на спинку стула. Она все еще ничего не понимала.

— Сюзи, объясни по порядку. О чьей свадьбе ты говоришь? Мисс Элейн собирается замуж?

Замужество дочери графини казалось наиболее верным предположением; подготовка к нему наверняка должна поставить особняк с ног на голову.

Сюзи изумленно распахнула глаза:

— А ты не знаешь? Как же так? Скоро свадьба мисс Ровены! Она выходит за лорда Биллингсли.

Пруденс застыла. Будничные звуки вокруг отдалились, перед глазами поплыли черные пятна. Невыносимо кружилась голова. Она сжала в кулаке вилку и попыталась прийти в себя.

— Пруденс! Тебе плохо?

Встревоженный голос Эндрю пробился сквозь обложившую мир вату, и через несколько секунд комната выровнялась и перестала вращаться. Пруденс сделала глубокий вдох и задавила бушевавшую в сердце боль.

— Прости, — дрожащими губами улыбнулась она мужу. — Так неожиданно…

— Еще бы! — поддержала Сюзи. — Ведь мисс Ровена — твоя подруга. Я думала, ты знаешь.

Пруденс покачала головой и осторожно отхлебнула чая. В висках бешено стучало, сердце терзала ревность. Значит, Ровена собирается замуж за Себастьяна. Но как, почему так получилось?

— Нет, она мне ничего не писала.

Эндрю нахмурился и недоверчиво рассматривал жену.

— Тебе лучше? Может, пойдем домой?

— Все в порядке. Честно.

Мир внезапно стал таким хрупким. Пруденс боялась, что от малейшего неверного движения он разлетится на осколки. Но она нашла в себе силы широко улыбнуться мужу.

* * *

К великому сожалению Виктории, жизнь в семейном особняке в Белгравии ничуть не напоминала проведенное в Мейфэре детство. Сейчас девушка пряталась от тети в одной из крохотных непосещаемых каморок дальнего коридора. Размеры дома вводили в заблуждение. Снаружи, с фасада, он казался чуть больше родного дома Бакстонов, но внутренние помещения тянулись в бесконечность. После замужества тетя Шарлотта поменяла обстановку, но особняк все равно выглядел старым. Тесные, набитые безделушками комнаты стояли унылыми памятниками иной эпохе — особенно в сравнении с просторными, наполненными солнечным светом залами, где провела детство Виктория.

Она отпила принесенного с собой чая и устроила уставшие ноги на мягкой, увешанной кисточками скамеечке для ног. В комнате пахло свежим воском. Сколько же слуг обитало в особняке, чтобы поддерживать его в порядке для любой неожиданной прихоти семьи. Она знала, что дядя и кузен Колин часто наезжают в Лондон без предупреждения, а тетя посещает столицу четыре-пять раз в год.

Виктория отчаянно желала выбраться из дома, чтобы повидаться с Мартой и рассказать ей о своих успехах. А успехи намечались, и немалые, особенно учитывая, как сложно выполнять порученную работу под носом у всевидящей графини. Девушка возвела сбор пожертвований на уровень искусства и надеялась, что Марта оценит ее усилия и поступившие в организацию суммы. Виктории пришлось извиниться перед сестрой и рассказать о новом увлечении, хотя она умолчала, что не только помогает по мере возможности, но и работает в обществе за жалованье. Ровена все равно не поймет, почему младшей сестре необходимо заниматься чем-то полезным и чувствовать себя независимой, — ее саму никогда не тревожили подобные мысли. Да, ей нравилось летать на аэропланах, но кто мог с уверенностью сказать, что вскоре полеты не потеряют привлекательности, как случилось в свое время с гольфом и теннисом?