— Виктория — его младшая кузина, если не ошибаюсь? Как странно. Я никогда не видела тебя в обществе столь юных девушек.

Кит снова фыркнул.

— Что? — с распахнутыми от любопытства глазами переспросила мать.

Он вздохнул. Зачем оттягивать неизбежное. Лишь Всевышнему ведомо, что успел наговорить Колин.

— Виктория вовсе не ребенок, а вполне взрослая женщина. В большинстве случаев. Она… — Кит замялся, подыскивая нужное определение, — многогранная.

Леди Киттредж вскинула бровь:

— Неужели? Как интересно.

— Не думаю. Зачем спрашивать, если не хочешь слушать.

— Прости, дорогой, ты прав, — вздохнула леди Киттредж. — Дело в том, что, как правило, я нахожу «многогранность» других женщин надуманной и скучной. Будь добр, передай то пирожное, рядом с сосисками. Кстати, как сосиски? Я, пожалуй, тоже попробую. Благодарю. А теперь рассказывай. Обещаю, что выслушаю.

Кит поставил перед матерью тарелку и пополнил свою. Как ни странно, он обнаружил, что не прочь поговорить о Виктории. До чего дошел мир! Раньше у него никогда не возникало желания обсуждать что-либо с матерью.

— Опиши ее. Колин сказал, что у нее красивые волосы.

Кит задумался и покачал головой:

— Я бы не назвал Викторию красавицей. Красота — слишком избитое понятие. Оно ей не подходит. Вик небольшого роста, хрупкая. Лицо в форме сердечка, голубые глаза.

— Только не говори, что влюбился в голубоглазую блондинку. Как банально. — Губы матери изогнулись в улыбке, и Кит наградил ее гневным взглядом. — Прости, прости.

— Она не такая, как все. Невероятно умна и не дает мне почивать на лаврах. И не боится говорить вслух то, о чем остальные умалчивают. Мы просто друзья.

— Мужчины и женщины не бывают «просто друзьями», — небрежно отмахнулась леди Киттредж.

— Сначала я тоже так говорил, но теперь мне кажется, что она права.

— Нет, поскольку один из пары обязательно влюбится в другого, — покачала головой мать. — Если повезет, влюбятся оба, но подобное случается редко.

Киту показалось, что в темных глазах матери затаилось сочувствие.

— Ты думаешь, не повезло мне? — буркнул он и сам удивился скрытой в ответе враждебности.

Несколько минут они ели в тишине, но в итоге Кит не выдержал:

— Она постоянно говорит, что не хочет замуж.

— Значит, придется заставить ее передумать и затем жениться на ней, — буднично заявила мать.

Кит в изумлении уставился на нее:

— Жениться? Я и словом не упомянул о женитьбе.

— Мой дорогой глупый мальчик, — покачала головой леди Киттредж, — ты только о ней и говоришь.

— И зачем я только пытался с тобой посоветоваться? Ты явно не в своем уме! — заявил Кит.

Леди Киттредж кивнула и отправила в рот последний кусочек пирожного.

— Но я никогда не теряла голову от любви в такой степени, как ты сейчас.

Под злодейский смех матери Кит выскочил из комнаты.

Глава четырнадцатая

Пруденс с неприязнью оглядывала серебристую рыбину. В ответ на нее уставился затянутый пеленой глаз.

— Я не люблю селедку, — пожаловалась она. — Зачем мне учиться ее готовить?

Мюриэль и Сюзи не обращали на ее жалобы внимания и продолжали расставлять ингредиенты.

— Давайте лучше попробуем приготовить пикшу или осетра.

— Селедка дешевая, — просто сказала Мюриэль. — Порой, кроме нее, нечего будет подать к столу, так что надо уметь готовить ее разными способами.

Сюзи, занятая измельчением хрена, энергично закивала:

— К тому же она вкусная. Мне нравится рыбный паштет, особенно с тостами или суффолкскими галетами.

— Я люблю вываренную в молоке, — причмокнула пожилая женщина. — К ужину ты станешь экспертом по блюдам из сельди.

— Жду с нетерпением, — сморщила нос Пруденс.

— Отлично. Тогда налей в кастрюлю воды, примерно до половины, и поставь на плиту. Селедку обычно коптят, так что она жесткая. Надо сперва ее размягчить.

Сюзи провела в Лондоне уже несколько дней, и Пруденс все ждала, когда посудомойка спросит, где обещанная роскошь. Но, к немалому удивлению, Сюзи молчала. Сейчас же Пруденс неожиданно осенило: Сюзи действительно считала ее квартирку приличным жильем, а перенесенную из мейфэрского особняка мебель — последним писком моды. И все же Пруденс не могла избавиться от стыда за ложь и хвастовство, тем более перед добросердечной подругой. Хотя Сюзи все же задала ей взбучку за отсутствие прислуги.

— Почему твои слуги не занимаются стиркой? — спросила она после первого посещения подвала.

— У меня их нет, — призналась Пруденс. — Я их выдумала.

Сюзи непонимающе распахнула карие глаза:

— Ради всего святого, зачем ты тогда говорила, что у тебя полный штат?

— Наверное, я боялась, что ты покажешь Ро и Вик мои письма… — беспомощно пожала плечами Пруденс. — Пусть считают, что я променяла Саммерсет на роскошную жизнь в Лондоне, а не на это. — Она обвела рукой бедную обстановку квартиры.

Сюзи поджала губы и осуждающе шмыгнула носом:

— Знаешь, только избалованные барышни станут стыдиться подобной жизни. У тебя есть красивые наряды, чистая квартира и добрый, любящий муж. Зачем еще придумывать воображаемую прислугу?

Пруденс покачала головой и улыбнулась все еще увлеченно занятой приправами Сюзи. Та ходила в школу всего несколько лет, затем ей пришлось забыть об учении и идти работать, но частенько она понимала жизнь намного лучше, чем образованная подруга.

— Теперь положи рыбу в кипящую воду, сними кастрюлю с плиты, накрой и оставь на десять минут.

Пруденс в точности выполнила указания наставницы.

— А теперь?

— Теперь рыбины снова мягкие. И не забывай, что селедка продается с внутренностями; так намного вкуснее.

Пруденс стиснула зубы, чтобы не расплакаться. «Вкуснее?»

Через несколько часов, после расправы с рыбой всеми мыслимыми способами, ей пришлось признать, что селедка не так плоха, как она представляла. Домой, к ужину, ей выдали банку соуса, приправленного хреном и кайенским перцем, и Пруденс даже преисполнилась уверенности, что сумеет приготовить галеты по-суффолкски — особый вид дважды пропеченных лепешек, по рецепту Мюриэль. Эндрю будет в восторге.

Самое любимое время наступало после уроков: женщины убирались в кухне и выпивали по чашечке чая, а затем Пруденс отправлялась домой. Посиделки помогали развеять одинокие дни, когда муж работал или учился. Сегодня радости добавляло и присутствие Сюзи, которая быстро нашла общий язык с Мюриэль, что неудивительно — они были скроены из одного прочного материала. Пруденс с улыбкой вспомнила попытки пожилой женщины уговорить Сюзи переехать в город.

— Здесь столько возможностей для молодой женщины, — убеждала Мюриэль. — Не стоит зарывать свои таланты в провинции. Мир меняется. Ты можешь работать на фабрике или пойти на курсы и найти работу в конторе, как моя Кейти. У вас теперь есть выбор! А когда мы сможем голосовать…

— Будто нам разрешат, — фыркнула Сюзи.

— О, помяни мои слова, разрешат! Одна из моих квартиранток как раз работает в женской организации.

— И Виктория тоже, — вставила Пруденс.

— Знаю, — закивала мать Кейти. — Они с Лотти состоят в одном обществе.

Вот, значит, как Виктория нашла работу.

— И какая из себя эта Лотти? — с любопытством спросила Пруденс.

Ей нестерпимо хотелось узнать, что за жизнь складывается без нее у Виктории.

— Вроде ничего. — Мюриэль скорчила гримасу. — Довольно милая. Не хочу никого осуждать, но, на мой вкус, она слишком серьезная. Хотя предана делу. Если подумать, женщины без перспектив на замужество часто посвящают себя различным организациям.

Сюзи рассмеялась.

— Виктория тоже увлечена борьбой за равноправие, — возразила Пруденс.

— О, это совсем другое. Виктория святая, а Лотти просто одинокая.

Позже, на послеобеденной прогулке, Пруденс вспоминала слова Мюриэль. Сюзи не захотела составить компанию под предлогом написания писем, так что пришлось отправляться одной. На сей раз Пруденс доехала на метро до старого дома в Мейфэре. Она не навещала особняк после того, как забрала свои вещи.

Пруденс неспешно шла по тротуару, помахивая ридикюлем и зонтиком. Уже неделю зонтик не раскрывался, поскольку март радовал горожан необычайно теплой погодой. Посещение старого квартала вызвало приправленную горечью и одиночеством ностальгию. Не важно, что произошло в Саммерсете. Проведенное здесь детство было счастливым. Куда ни взгляни, любая мелочь вызывает тысячу воспоминаний. Вот небольшой парк, куда сестры Бакстон ходили на уроки верховой езды. Три шаловливые девочки в строгих костюмах ездили гуськом за учителем на толстых, добродушных пони. Часто Виктория плохо себя чувствовала, и Ровена с Пруденс отправлялись вдвоем. Пруденс чуть не прыснула со смеху, когда вспомнила, как наставник спешился, чтобы вынуть камешек из подковы лошади, а они с сестрой воспользовались случаем и пустили пони галопом. Естественно, далеко они не ускакали, ибо бежать было некуда, да и незачем, но в памяти осталось восхитительное ощущение свободы.

Но тут из глубин памяти снова всплыла антипатия к Ровене, и Пруденс отвернулась от парка и заторопилась прочь. Несколько минут она простояла у фасада особняка, размышляя, как сложилась бы жизнь, если бы не смерть сэра Филипа. Ведь она никогда не познакомилась бы с Эндрю.

Небо затянули угрожающего вида тучи, и она заспешила к станции метро, чтобы укрыться до начала ливня. Дома наверняка ее ждет чашка горячего чая, а на плите уже готовится ужин. Не поспоришь, что Виктория подала гениальную мысль пригласить Сюзи в Лондон. Мало того что Пруденс с удовольствием проводила время с подругой. Без ее ненавязчивой помощи Пруденс до сих пор захлебывалась бы в домашних делах. И тем не менее она чувствовала, что ее близость с Сюзи заставляет мужа отстраняться все дальше и дальше. Пруденс твердо пообещала себе наладить отношения с Эндрю. Ведь от него она видела только добро.

Деревья с только что проклюнувшимися листочками гнулись и шумели, а вырванные с подставок газеты носились в воздухе воздушными змеями. Пруденс не успела увернуться, и газетный лист закрыл ей лицо, обернулся вокруг головы бумажным осьминогом. Следующий завернулся вокруг лодыжек. Со смехом девушка попыталась освободиться из газетных пут.

— Кажется, на вас напали новости, — произнес рядом мужской голос.

Пруденс замерла. Она узнала бы этот голос где угодно. Мужчина снял газету с ее лица и застыл. Они в оцепенении смотрели друг на друга. Как в первый раз, когда встретились взглядами в церкви на похоронах сэра Филипа, а затем снова увиделись в Саммерсете. Будто мир вокруг испарился — ничто не существовало ранее, и Вселенная исчезнет, стоит лишь отвести глаза. Пруденс ни разу не посещало подобное чувство после бегства из Саммерсета, когда ее подстегивали одиночество и горькая правда о собственном происхождении. Себастьян не знал, кто ее отец, — и, дай бог, никогда не узнает. Глупо было надеяться, даже на миг, что у них есть будущее. Его не предвиделось тогда, а сейчас и тем более. Она замужем. Себастьян помолвлен с Ровеной.

Так почему она не может отвести взгляд? Почему больше всего на свете ей хочется оказаться в его объятиях?

— Благодарю, — наконец выдавила Пруденс и опустила глаза.

Себастьян все еще держал в руке пойманную газету.

— Почему вы уехали так быстро? Я думал, между нами есть какая-то связь… — Он выпалил вопрос так быстро, будто тот крутился у него на языке месяцами.

Кто знает, скорее всего, так и было.

В минуту паники Пруденс хотела сделать вид, будто не понимает, о чем идет речь, но ее и так глодал стыд за поспешный отъезд. Зря она исчезла без единого слова, без прощания. Себастьян заслужил хотя бы объяснение.

Застучали капли дождя, но Себастьян и Пруденс не двигались.

— Вы же знаете о споре, разве не так? — не выдержала девушка. — О том, что сотворила Ровена?

— Она не хотела…

— Не надо ее защищать, — вскинула руку Пруденс. — Я пытаюсь объясниться… — (Себастьян послушно замолчал.) — После ссоры меня вызвали наверх, к леди Саммерсет.

Пруденс прикусила губу. Дождь полил сильнее, но Себастьян ждал, да и ей не хотелось двигаться, чтобы, не дай бог, не разрушить связывающие их хрупкие чары. Себастьян смотрел на нее черными как уголь глазами, полными невыразимой муки. Пруденс пронзило сознание, что она причина его страданий. Она же не хотела причинять ему боль.

— Я узнала кое-что, что сделало дружбу — и любые отношения между нами — невозможными.

Себастьян выпустил газету, но ее уже изрядно намочило дождем, так что листок бессильно опустился на землю. Молодой человек придвинулся ближе. Пруденс инстинктивно вскинула руки, отстраняясь. Но Себастьян придержал ее за локти. Тепло его пальцев обжигало сквозь тонкую шерсть пальто.