В середине его речи сдерживаемые девушкой слезы пролились и потекли по щекам. Виктории безумно хотелось затопать ногами или швырнуть что-нибудь на пол, но дни, когда она могла истерикой добиться своего, давно миновали. Да и не стоит еще сильнее портить мнение редактора о женщинах.

— У вас есть дочери, мистер Герберт? — внезапно спросила она.

Мужчина удивленно уставился на нее:

— Есть. Моя дочь — хорошая девочка, помогает матери по дому и не сует нос в неподобающие дела.

В раздражении от собственной слабости Виктория смахнула со щек слезы, чтобы взглянуть на вызывающего презрение человека сухими глазами.

— Как вы думаете, сегодня она гордилась бы вами? Вы отказываетесь даже обсудить работы молодого автора только потому, что я принадлежу к неугодному вам полу. — Редактор приготовился снова бушевать, но девушка предупреждающе вскинула руку. — Я очень горжусь своим отцом, мистер Герберт. Он никогда бы не сделал того, что совершили вы. Он понимал, что и женщины, и мужчины могут в равной степени питать страсть к науке.

— Возможно, причина в том, что ваш отец не ученый, мисс Бакстон. Позвольте пожелать вам хорошего дня.

Мистер Герберт отвернулся, и Виктория направилась к двери, но на пороге обернулась:

— Вы ошибаетесь. Моего отца звали сэр Филип Бакстон, и он не только известен своими работами в ботанике, но и получил за них рыцарское звание. А теперь позвольте откланяться.

Девушка вышла из кабинета с высоко поднятой головой, но самообладания хватило лишь на то, чтобы миновать стол секретаря и выйти за дверь. Сейчас она стыдилась собственной глупости. Неужели она действительно надеялась, что, раз ей повезло родиться в семье, где ценили за заслуги и не обращали внимания на предрассудки, все вокруг считают так же? Ведь даже мадам Кюри как-то рассказывала о надменном отношении многих ученых мужей. Но Виктория не усвоила урока. Вместо того чтобы продолжить писать под псевдонимом, ей захотелось получить всеобщее признание своего таланта. Что за нелепая гордость! Девушка увидела ожидающий у тротуара автомобиль Кита, и из глаз брызнули свежие потоки слез. Неужели придется признаться другу в пережитом унижении! Виктория проскочила мимо машины, и через секунду за спиной хлопнула дверь.

— Что случилось? Он тебя обидел? Хочешь, я вызову его на дуэль?

— Нет! Просто можешь сказать, что предупреждал. Ты же знал, что так и будет.

— Я пока даже не знаю, что случилось. Откуда, если ты не захотела взять меня с собой?

— Меня прогнали, даже не выслушав. Для женщин открыта только вакансия наборщицы. Редактор в итоге отказался печатать даже первую статью.

— О господи! Прости.

Жалость в голосе Кита вызывала желание стукнуть кого-нибудь. Предпочтительно его самого. Виктория сунула Киту в грудь свой ридикюль, и он послушно его подхватил.

— Но ты же знал, что так выйдет! Знал! Почему?

— Я не знал, но догадывался. Большинство мужчин пока не готовы к таким женщинам, как ты и Ровена.

Виктория, со стиснутыми кулаками, повернулась к нему лицом:

— Но это…

На языке вертелось слово «нечестно», но ей не хотелось выглядеть ребенком. Будто она ожидала, что жизнь идет по каким-то правилам, хотя их нет и уповать на них наивно.

— Неправильно, — закончила девушка, избегая взгляда Кита.

Она не сомневалась: он прекрасно понял, что она собиралась сказать, и Виктория смутилась от собственной избалованности и незрелости. И почему мир в качестве исключения должен относиться к ней честно?

— Это неправильно, — повторила она, развернулась и зашагала по тротуару.

— Виктория! Ты куда?

— Не знаю.

Краешком глаза она заметила поданный шоферу сигнал. Автомобиль медленно тронулся с места. Виктория чувствовала себя глупой девочкой, нуждающейся в няньке. Мысль о том, что над ней трясутся, как над бомбой с зажженным фитилем, разозлила еще сильнее. Но как заставить окружающих воспринимать ее серьезно, если она сама продолжает вести себя как ребенок?

Глава шестая

Мать Кейти оказалась высокой, худощавой женщиной с выцветшими каштановыми волосами и живыми черными глазами, излучающими тепло. Она выглядела не намного старше дочери, и лишь артрит выдавал настоящий возраст. Распухшие суставы придавали рукам сходство с узловатыми корнями. После долгих лет, проведенных за грязной поденной работой, женщина с удовольствием ухаживала за домом и восхищалась успехами дочери и трех ее подруг. Мюриэль Диксон не жеманилась и открыто говорила о незаконном происхождении своего ненаглядного дитяти. Хотя гораздо охотнее она поведала Пруденс о том, как гордится, что Кейти сумела пробиться в жизни и работала служащей в конторе. Сэр Филип Бакстон, благодаря которому и стало возможным чудесное превращение, причислялся в этом доме к лику святых.

— На землю его послал сам Господь Бог, не иначе. Это уж как пить дать, — закончила хвалебную речь мать Кейти.

Уже полмесяца два раза в неделю Пруденс приходила к Мюриэль, училась вести хозяйство, послушно поддакивала восхвалениям в адрес покойного сэра Филипа и пожимала плечами в ответ на недоумение по поводу ее мастерства в содержании дома, а точнее, его полного отсутствия.

— Поверить не могу, что ты даже пироги печь не умеешь.

Женщина пораженно покачала головой и сунула руки в миску с тестом. Пруденс, как могла, старалась повторять движения наставницы. На прошлой неделе она научилась готовить булочки и гладить постельное белье. Девушка выстирала и высушила простыни дома и принесла их Мюриэль для глажки. Обучение прошло хорошо. Пострадала только одна простыня, но пожилая женщина заверила, что, если заправить прожженный угол под матрас, Эндрю ничего не заметит.

Сегодня Пруденс ждал урок по приготовлению мясного пирога. Очень своевременно. Если мужу и показалось странным, что три дня подряд его кормят булочками, он пока ничем не выдал своего удивления. Вряд ли подобное положение вещей могло продолжаться долго. По дороге Пруденс зашла в овощную лавку и к мяснику за перечисленными в списке продуктами. Она всегда покупала на двоих, в качестве платы за уроки, хотя Мюриэль и твердила, что надо учиться экономить.

Этот урок давался девушке тяжелее всего. Ей в жизни не приходилось рассчитывать средства.

— Я и супов никогда не варила, представляете? — с наигранной бодростью улыбнулась Пруденс.

Манера принимать жизнь такой, какая она есть, появилась совсем недавно. Только так девушка могла не унывать и смотреть в будущее. Плохие дни чередуются с хорошими, и все их надо пережить.

Молодая пара обзавелась подобием распорядка, и жизнь потекла своим чередом. Три дня в неделю Эндрю рано уходил из дома и до вечера пропадал на поденной работе. Пруденс навещала Мюриэль, училась хозяйничать или, как любила пошутить пожилая женщина, «батрачить». По четвергам муж занимался с репетитором химией, математикой и французским, а в остальные дни оставался дома и учился по книгам. Воскресным утром Эндрю выводил супругу позавтракать в кафе.

Вступительные экзамены в колледж проходили четыре раза в год, и следующие должны были быть ранней весной в Глазго. Осенние будут в Лондоне, но Эндрю с Пруденс решили, что лучше не терять лишнего времени. О том, что может произойти в случае неудачи, они не говорили.

— Расскажи мне еще о сэре Филипе, — попросила Мюриэль, когда пироги поставили в духовку.

— Я думала, у нас на очереди чистка ледника, — с улыбкой напомнила Пруденс.

Наставница лишь отмахнулась:

— К леднику перейдем позже. Он никуда не денется. Лучше выпьем по чашечке чая. Даже батракам необходим перерыв.

— Почему вы называете нас батраками?

Мюриэль обнажила в улыбке неровные зубы:

— О, это я ласково. Если честно, содержать дом в порядке — самое легкое, чем мне доводилось заниматься в жизни. К тому же я стараюсь ради девочек, а они просто прелесть, особенно моя Кейти. Я всегда знала, что такой умнице недолго ходить в горничных. Но откуда у меня деньги, чтобы пристроить ее в школу? Вот почему сэр Филип и его дочка Виктория просто святые. С другой стороны, замужние женщины всю жизнь бесплатно батрачат на своих мужей. Если подумать, эти новомодные суфражистки во многом правы. А теперь расскажи мне еще о сэре Филипе.

Квартира Мюриэль выгодно отличалась размерами от жилища Пруденс, так что под кухню была отведена отдельная комната. Мать Кейти содержала узкое помещение с одним окном в удивительной чистоте. Поскольку в доме жили пять женщин и кто-то постоянно готовился к свиданию, гладильную доску не убирали; она всегда стояла наготове рядом с плитой. Женщины присели у длинного деревянного стола, и Мюриэль разлила по чашкам чай.

Раньше Пруденс даже не подозревала, что сэр Филип оплачивал курсы для Кейти. Горло перехватило от горя. Да, добрый опекун всегда стремился помогать людям. Пруденс порылась в памяти в поисках подходящей истории.

— Ну, сэр Филип всегда подходил к образованию с неожиданной стороны. Стоило ему вычитать в книге о появлении нового метода обучения, и он непременно хотел его попробовать. Помню его увлечение идеями Шарлотты Мейсон.[4] Моя мать служила гувернанткой, и порой ей ничего не оставалось, как умыть руки и позволить ему поступать по-своему. — Пруденс отпила чаю, погрузившись в воспоминания. — Если честно, я удивляюсь, что мы вообще получили образование, несмотря на старания матери и сэра Филипа.

— Как это?

Пруденс дернулась и покраснела. В смущении уставилась на свои ногти, но Мюриэль терпеливо ждала ответа. В конце концов девушка подняла голову и улыбнулась:

— Мама не всегда служила гувернанткой. Начинала она простой горничной. Ее семья не отличалась достатком. Скорее всего, когда-то они были в услужении у Бакстонов. Но сэр Филип пожалел молодую горничную, когда та осталась совсем одна с грудным ребенком на руках, и нанял ее ухаживать за своей беременной женой и маленькой дочкой. Он всегда отличался исключительной добротой.

В горле встал ком. Пруденс знала, что на самом деле сэр Филип пытался искупить гнусную несправедливость и позаботиться о незаконнорожденном отпрыске Бакстонов. Но Мюриэль лучше этого не знать. Пруденс и сама предпочитала забыть о своем происхождении.

— Жена сэра Филипа умерла при родах, и он попросил маму поработать няней, а затем оставил ее в качестве гувернантки. Он знал, что она не имеет необходимого образования, но мать страстно любила книги, да и сэр Филип помогал ей в обучении дочерей. В итоге у них сложилось довольно странное сотрудничество. Когда я выросла и потеряла мать, я часто задумывалась, как же она справлялась с работой. — Пруденс задумчиво умолкла. — Я помню, как в детстве часами лежала без сна и ждала, пока мама не погасит лампу и не ляжет в кровать. Сейчас я понимаю, что она училась по ночам, чтобы идти впереди нас.

На миг в кухне воцарилась тишина. Мюриэль потянулась и потрепала девушку по руке:

— Похоже, твоя мама была очень целеустремленной женщиной.

Пруденс со всхлипом втянула воздух:

— Да. Я только жалею… — Она смешалась.

— О чем жалеешь, дитя?

— Лучше бы она сразу рассказала мне об обстоятельствах моего рождения. О незаконном происхождении. Как вы рассказали Кейти.

Пожилая женщина пожала плечами:

— Это не моя заслуга. Нам долго пришлось жить с моей матерью, чтобы иметь хоть какую-то крышу над головой. Мать называла Кейти не иначе как «маленький выродок», так что я сразу рассказала дочке, что это значит. И уверила, что все равно ее люблю и не стоит обращать внимания на слова бабушки. Будь у меня выбор… не думаю, что призналась бы добровольно.

По дороге домой — а до квартиры предстояло отшагать десять кварталов — Пруденс обдумывала признание Мюриэль. Она не смогла решить, как сама поступила бы в подобной ситуации, но твердо знала одно: как больно обнаружить, что твоя жизнь опутана ложью со всех сторон.

Дома Пруденс положила завернутый в чистую ткань пирог на полку в кухне, чтобы подогреть позже, когда Эндрю вернется домой. По крайней мере, девушка знала, что сегодня их ждет вкусный ужин, и надеялась, что сумеет повторить рецепт самостоятельно. Уборка квартире не требовалась. Кроме чтения, заняться дома было нечем, так что Пруденс надела теплый шерстяной плащ и вышла прогуляться.

В отличие от Мейфэра, где она проживала раньше, в Кэмден-Тауне кипела жизнь в любое время суток. Мужчины и женщины всех возрастов и сословий толкались на тротуарах и в трамваях. Фабричные кварталы сменялись жилыми. Тянулись ряды представительных старых особняков, поделенных на квартиры. В подобном доме и жила Пруденс. Она часто выходила днем на длительные прогулки, чтобы отогнать скуку. Порой девушку посещали мысли, что всю жизнь ей только и придется, что заботиться о муже. Даже когда Эндрю выучится на ветеринара и они переедут в провинциальный аграрный городишко, где муж откроет клинику, даже тогда ей придется постоянно заниматься домашним хозяйством. Сменится лишь окружение. Дни будут протекать в непрерывной готовке, уборке и стирке. И рождение детей ничего не изменит, лишь прибавит хлопот. Неужели мама и сэр Филип готовили ее к такой жизни?