– Пока неизвестно, – сказал Генрих с кислой улыбкой и покачал головой. – Разве ты не знаешь, что по неписаному закону мужчине всегда приходится ждать женщину?

Амлен налил себе кубок вина и сел на скамью, вытягивая ноги.

– А я считал, что этого требуют правила учтивости, а не закон.

– Погоди, вот женишься, тогда узнаешь, закон это или просто учтивость. – Король оглянулся по сторонам. – А куда делся Томас?

– Возится со своей соколихой, – объяснил Амлен. – Она вспорхнула на дерево и чуть не улетела. Сказал, сейчас придет.

Генрих фыркнул:

– Я говорил ему, что птица еще не готова к охоте, но он и слушать не стал. Собирался сегодня запустить ее.

Открылась дверь, и вошла Эмма, лицо ее счастливо сияло.

– Сир, – сказала она, присев в реверансе, – у вас еще один сын, крепенький и рыжеволосый.

– Ха! – Генрих оторвал сестру от пола и запечатлел на ее губах звонкий поцелуй. – Отличная новость! – Его переполняла радость, гордость и облегчение. Рождение еще одного сына означало, что шрам, оставленный смертью Вилла, станет постепенно затягиваться. – А королева? Как она себя чувствует?

– Хорошо, – ответила Эмма. – Утомлена родами, но счастлива, что родился сын. И передает вам поздравления.

Генрих, широко улыбаясь, обернулся к придворным, собравшимся вокруг очага:

– Приготовьте к моему возвращению вина, будем праздновать!

На пороге появился припозднившийся канцлер.

– Томас, у меня родился еще один сын! Что ты на это скажешь?

Бекет просиял:

– Поздравляю, сир, это превосходная новость. Я подарю ему на крестины серебряный кубок. Как вы его наречете?

– Скажу, когда вернусь. – Генрих хлопнул канцлера по плечу. – Что там с твоей соколихой?

Бекет приуныл:

– Ее еще нужно приучать к охоте, сир.

– Ха, а я ведь предупреждал тебя: рано ее запускать.

– Впредь я буду прислушиваться к вашим советам, сир.

– Мужчина должен уважать того, кто лучше осведомлен, – и своего короля, – самодовольно улыбаясь, произнес Генрих. – Томас, тебе еще многому надо учиться. – Он снова покровительственно похлопал канцлера и направился в родильную комнату.

Алиенора сидела в кровати, великолепные золотые волосы рассыпались по плечам. Она выглядела усталой, как и сказала Эмма. В свете ясного сентябрьского дня у ее глаз были заметны легкие морщины, но королева все равно оставалась пленительна. Она смотрела на завернутого в мягкое голубое одеяльце ребенка с такой безмерной любовью и нежностью, что на Генриха нахлынул водопад чувств, в которых он не смог бы разобраться, но ему захотелось плакать. Он наклонился и поцеловал жену в губы, потом передал младенца повитухе, чтобы она развернула пеленки и показала ему сына во всей красе.

У малыша были рыжие, с бронзовым отливом волосы, совсем как у Генриха, и тончайшие золотые бровки. Крохотные кулачки напоминали нераскрывшиеся бутоны. Тельце его было соразмерным, не пухлым и не щупленьким.

– Что за чудо! – воскликнул Генрих и взял ребенка на руки, чтобы все находящиеся в комнате увидели, что сына он признал и очень счастлив.

– Я назову его Ричардом, – сообщила Алиенора тоном, не предполагающим возражений.

Генрих, услышав такую дерзость, нахмурил чело:

– Но почему?

– Он наследник Аквитании, потому это мое право выбрать ему имя. Он сам прославит его и озарит немеркнущим светом.

На мгновение Генрих задумался, но решил, что не стоит перечить жене.

– Раз ты так хочешь, пусть будет Ричард. Но следующего назовем Жоффруа – в честь моего отца.

– Следующего? – Ее глаза сверкнули негодованием. – Полагаю, детей у нас уже достаточно.

Генрих тихо засмеялся:

– Но ты изумительно справляешься с этим, любимая. Благодаря мне ты не просто королева, а основоположница династии, влиятельная дама. Я держу обещание, которое дал в день нашей свадьбы. – Он отдал Ричарда повитухе, чтобы та спеленала его. – Скоро вернусь. Сейчас я должен поднять тост за моего сына.

Генрих снова поцеловал жену и решительным шагом вышел из комнаты, как будто он владеет всем миром. И ведь пока именно так и есть. Алиенора была слегка раздосадована, но лукаво улыбалась. Волшебным образом ее семя смешалось с семенем Генриха, чтобы произвести на свет это замечательное маленькое существо, которое однажды станет превосходным сильным воином, принцем Аквитании.

* * *

Годиерна устроилась перед очагом на скамье со спинкой, подложила подушки под локти и принялась кормить двух малышей – одного с пушистыми медно-рыжими волосами, другого с мягкими каштановыми. Ричард присосался к правой груди, ее сын Александр – к левой. Комната наполнилась почмокиванием младенцев, что чрезвычайно веселило Алиенору.

– Храни Боже наши погреба, когда они примутся за вино, – пошутила она.

– По крайней мере, у меня есть оправдание, почему я так много ем, госпожа.

Алиенора засмеялась. Ричард был уже гораздо крупнее, чем его молочный брат, хотя и другой мальчик хорошо развивался. Будущий аквитанский герцог обещал вырасти высоким и статным мужчиной, сильным воителем, как отец Алиеноры и ее дядя Раймунд, князь Антиохии.

Алиенора повернулась к своей портнихе. Ей шили новое платье к рождественскому празднику, который в этом году решено было проводить в Линкольне. Алиенора и Генрих, с коронами на голове, будут сидеть во главе стола на празднестве, где соберутся все бароны и высшее духовенство. Она намеревалась выглядеть неподражаемо в элегантном шелковом платье, отороченном мехом и украшенном драгоценными камнями и золотыми подвесками. Королева мощной державы, простирающейся от границ Шотландии до подножия укрытых снегами Пиренеев.

После рождения Ричарда отношения между ней и Генрихом весьма улучшились. Алиенора прошла обряд воцерковления месяц назад, и супруги, к взаимному удовольствию, воссоединились в постели. Когда они оба были в Англии, она не особенно злилась на Генриха. Все же трон достался ему по праву рождения, и его главенство в управлении государством не сильно ее уязвляло. Сама Алиенора играла важную роль во взаимоотношениях с папской курией как дипломат и миротворец, а на континенте у нее свои обширные владения. За детьми ухаживали няньки и кормилицы, но ей приходилось приглядывать за этими женщинами, и даже когда обязанности отрывали ее от отпрысков, она часто наведывалась в детскую, внимательно наблюдая за тем, как растут сыновья и дочь.

Маленький Генрих, обаятельный добродушный мальчуган с густыми темно-золотистыми волосами и светлыми серо-голубыми глазами, недавно взял манеру, тыча пальцем себе в грудь, называться Гарри – так именовала его английская прислуга на своем языке. Это был шустрый, смышленый и невероятно любознательный ребенок. Он болтал без умолку, ежеминутно задавая тысячу вопросов. Куда девается солнце ночью? Почему собаки виляют хвостом? Как так, у его маленького братишки нет зубов? У него сложилось удивительное взаимопонимание с Изабеллой, которая чрезвычайно терпеливо относилась к его почемучкам, играла с ним, а когда он уставал, рассказывала сказки.

Гарри любил брата и сестру и все время порывался целовать их. Алиенора полагала, что с возрастом это пройдет, но пока в детской царила полная идиллия, конечно, если только Гарри не тормошил спящего Ричарда и не будил его. Алиенора была счастлива, что бастард Джеффри остался в Нормандии с бабушкой, но с ужасом ждала, как бы у нее в гнезде не появился какой-нибудь другой кукушонок. Сексуальный аппетит ее мужа ненасытен – Генрих удовлетворял его так же часто, как принимал пищу.

Алиенора рассматривала отрез ярко-красной шелковой материи, когда Генрих как ветер ворвался в комнату, подхватил на руки старшего наследника и принялся раскачивать его:

– Так-так, малыш, что у нас тут?

Гарри захихикал, обнажая два ряда прекрасных молочных зубов, и потянулся ручками наверх:

– Хочу твою шляпу!

Генрих снял свой голубой суконный боннет и шутливо напялил его на голову сына:

– На вот, теперь ты выглядишь просто чудесно, мой мальчик. Королевская мантия превосходно тебе подойдет. – Повернувшись к Алиеноре, он взглянул на переливающуюся красную ткань, небрежно наброшенную на козлы. – Эта материя достойна королевы Англии!

С очаровательной улыбкой он схватил Алиенору за талию и провел ее в танце вокруг комнаты, держа на руках Гарри, чья голова скрылась под шляпой до самого носа. Алиенора счастливо рассмеялась:

– Что тебя так обрадовало?

Генрих поставил сына на пол и взял на руки маленькую Матильду. Покружившись вместе с ней, он поцеловал дочь и отдал ее няне.

– Я только что узнал, что жена Людовика родила девочку, – сказал он, осклабившись. – Судя по всему, мать выжила и ребенок здоров, но это подтверждает, что Людовик не в состоянии родить сына. Даже имея безропотную и покорную жену, он не может выполнить свое мужское предназначение.

Алиеноре стало жаль Людовика. Тот, должно быть, сходит с ума от беспокойства за судьбу короны. Эта весть заставила ее вспомнить о двух дочерях, которых ее принудили оставить во Франции, когда первый брак был расторгнут. Так получилось, что она их почти не знает, но ведь девочки – плоть от плоти ее. Каждую она вынашивала в своем чреве девять месяцев. Мария и Алиса росли в монастыре в ожидании возраста замужества. С детства они были обручены с Генрихом и Тибо, двумя братьями из могущественного дома графов Блуа и Шампани. Алиенора давно приучила себя не думать о дочерях, но неожиданно воспоминания вырвались из глубины души и застали ее врасплох.

– А как назвали ребенка?

– Маргарита, – ответил Генрих, пожав плечами: какая разница?

– К святой Маргарите часто взывают женщины во время трудных родов, – задумчиво произнесла Алиенора. – Должно быть, это имя девочке дали в благодарность за благополучное разрешение от бремени.

– В таком случае несчастный Людовик вынужден выбирать из двух зол. То ли ему возлечь с женой, как только она будет воцерковлена, и попытаться зачать наследника, то ли дать ей время окрепнуть. Да и черт с ним. У Людовика нет ни одного сына, а у нас целых два. – Он обратил к ней похотливый взгляд. – А после вчерашней ночи, возможно, что и три.

С невеселой полуулыбкой повернулась Алиенора к отрезу красной материи. Она бы тоже не удивилась новой беременности. Муж не дал ей возможности прийти в себя после родов и с тех пор, как несколько недель назад они возобновили любовные утехи, был просто неутомим.

Генрих забрал у сына шляпу, заткнул ее за пояс и отправился по своим делам. Алиенора со вздохом провела рукой по обвисшему животу. Никогда ей уже не быть такой стройной, как в юности. Временами она завидовала незамужним девушкам с узкой талией и высокой упругой грудью. Однако многократное материнство имеет свои преимущества – в лесу лучше быть опытной оленихой, чем доверчивой ланью, которая легко попадает в расставленные самцами ловушки и позволяет себя подстрелить.

Глава 11

Вустер, Пасха 1158 года


Генрих ненадолго вырвался из бешеного вихря своей жизни, чтобы побыть с Алиенорой в их покоях. Назавтра им предстояло принять участие в пасхальной службе в Вустерском соборе, а затем – в пиршестве. Мероприятия официальные, и они оба обязаны предстать в коронах.

Надежда Генриха на то, что Алиенора снова понесла, в ноябре не оправдалась, но она забеременела после рождественских праздников и накануне уже почувствовала, как шевелится во чреве ребенок. Когда родится новый малыш, Ричарду исполнится только год и Годиерна еще будет его кормить.

– Я тут подумал о традиции носить корону, – сказал Генрих. – Четыре раза в год. Церемонии утомляют, требуют расходов, а сколько эта штука весит… К чему все это – все и так знают, что я король.

Алиеноре очень нравились торжественные события, когда она надевала корону, но Генрих всегда был нетерпелив, скучал и проявлял беспокойство, притопывал ногами, барабанил пальцами.

– И что же ты предлагаешь?

– Чтобы мы оставили наши короны в алтаре собора на постоянное хранение и надевали их только по особым случаям. Надоело всякий раз возиться с ними. Корона для меня, а не я для короны.

По его тону Алиенора поняла, что супруг осуществит задуманное, не слушая никаких возражений. Он был твердо убежден в прочности своей власти, и монархические регалии для ее подтверждения ему не требовались, но ведь подданные хотели видеть его во всем блеске королевского величия.

– А что на это скажет твоя мать? Ты же знаешь, как она крепка в своих убеждениях. Вряд ли ей понравится, что ты пренебрегаешь торжественными мероприятиями и ношением короны, учитывая, сколько сил она положила на то, чтобы эта корона досталась тебе. Для нее это символ победы.

– Моя мать далеко от Англии, – пренебрежительно проронил Генрих, – и хотя я ценю ее советы, я не всегда следую им. Она правит по-своему, а я по-своему. И не нуждаюсь в побрякушках. Пускай другие красуются в шелках и мехах. Вот мой канцлер в этом мастак, он-то обожает подобные зрелища. И зачем лаять самому, если есть пес?