(Англия) Элизабет Чедвик - Зимняя корона

– Братская любовь встречается реже, чем дневной свет в декабре, – цинично усмехнулся Генрих. – Раз они подрались из-за оружия, то, держу пари, начал ссору Ричард.

Алиенора отставила опустевшую миску и вытерла пальцы салфеткой.

– Для своего возраста Ричард весьма развит. Все схватывает на лету, очень подвижный и ловкий. Он не воспринимает себя младшим по сравнению с Гарри. – Сказано это было с потаенной гордостью. Алиенора любила обоих сыновей, однако Ричард был ей особенно дорог.

– И все-таки ему придется понять, какое место он занимает в семье. Наследник – Гарри, и Ричард будет ему подчиняться.

Алиенора промолчала. Ричард никогда не станет подчиняться кому бы то ни было, а укрощать его дух она не намерена.

Генрих отпил вина и после долгой паузы вдруг спросил:

– Что бы ты сказала, если бы узнала о моих планах сделать архиепископом Кентерберийским Томаса Бекета?

Ошеломленная Алиенора развернулась к супругу:

– Я бы сказала, что это настоящее безумие! Он и так уже канцлер. Зачем давать ему еще больше власти?

– Потому что с обязанностями канцлера он прекрасно справляется. Если сделать его архиепископом, то государство и Церковь станут действовать как единое целое, как рука и надетая на нее перчатка.

Алиенора яростно затрясла головой:

– Ты вручишь всю мощь Церкви и государства одному человеку. Его никто ни проверить, ни сдержать не сможет!

У Генриха нетерпеливо раздулись ноздри.

– Я смогу. Томас будет делать то, что велю ему я. Он семь лет был моим канцлером, я хорошо знаю его.

– Ты так считаешь? – Алиенора с сомнением покачала головой. – По-моему, Томаса знает только сам Томас. Тебе он показывает то лицо, которое ты хочешь видеть, а на самом деле он ловкий политик и завяжет тебя узлом так, что ты и не заметишь. И даже если я ошибаюсь, а ты его действительно хорошо изучил, он изучил тебя еще лучше. И к тому же он даже не рукоположен! Как к его правлению отнесутся церковники?

Генрих нахмурился:

– Вечно тебе все не нравится! Почему ты всегда возражаешь мне?

Алиенора не отвела глаз под недовольным взглядом мужа:

– Ты хотел узнать мое мнение, и я высказала его. С Бекетом ты уже говорил?

– Еще нет. – Генрих прикусил большой палец.

– Есть и другие кандидаты.

– Да, Джилберт Фолиот и Роджер из Пон-Левека, но ни тот ни другой не годятся на этот пост, что бы они себе ни думали. Если что, они послужат противовесом для Томаса.

– И все равно я думаю, ты ступаешь на опасный путь. Мой совет – не действовать поспешно, дабы потом, поразмыслив на досуге, не сокрушаться.

Генрих пожал плечами и допил вино:

– Я не передумаю. Преимуществ тут гораздо больше, чем рисков.

Алиеноре так не казалось, но она хорошо знала, когда спорить с мужем бесполезно.

– А еще я подумываю над тем, чтобы отдать Гарри Томасу для обучения.

У нее замерло сердце.

– Он слишком юн для этого. – Она как будто оказалась на поле боя, где удары градом сыпались на нее со всех сторон. – И у него уже есть наставник.

– Да, и неплохой, но этого достаточно только на первое время. Мальчику требуется больше. У Томаса есть на службе ученые люди, которые поведут Гарри к следующей ступени. Он будущий король и должен готовиться к этому, а дом канцлера – лучшее место для учебы. – Генрих раздраженно крякнул. – Господи, да перестань же смотреть на меня так! Это случится не завтра. Подобные решения должны продумываться заранее.

О да, подумала Алиенора. Генрих всегда все продумывает заранее, всегда на шаг впереди остальных. Но иногда опережение означает, что ты первым падаешь в пропасть.

Фекан, февраль 1162 года

Войдя в покои, Алиенора сразу бросилась к колыбели, чтобы посмотреть на свою маленькую дочь:

– Как она?

Середина дня только миновала, однако свет уже угасал, и в комнате зажгли свечи. Алиенора присутствовала на важной церемонии в соборе, где торжественно перезахоронили останки нормандских герцогов, но при первой же возможности поспешила обратно к больному ребенку.

– Все так же, госпожа, – ответила Хела, кормилица девочки. – Жар не спадает. Я ее искупала в теплой розовой воде, и потом она пососала у меня молочка, только недолго. Губки у нее такие горячие, прямо грудь обжигали.

Алиенора осторожно прикоснулась к щеке малютки. В ее сердце стрелой вонзился страх. Их с Генрихом вторая дочка родилась в Домфроне солнечным октябрьским утром. Ее окрестили Алиенорой, но называли Норой, чтобы отличать от матери. С рождения она, хоть и правильного сложения, была заметно меньше своих сверстников и ела не так охотно, как другие малыши. Ее братья и сестры недавно переболели ветрянкой, и теперь хвороба перекинулась на малютку. Она тяжело переносила болезнь.

В соборе во время церемонии Алиенора не переставала беспокоиться о дочке, и, хотя свою роль она исполнила с величием и грацией, все ее мысли были о Норе. Какое ей дело до мертвых предков Генриха, когда в опасности жизнь ее ребенка? К тому же на нее нахлынули тягостные воспоминания о кончине Вилла, и ритуал перезахоронения казался ей зловещим предзнаменованием.

Пришел Генрих – широкоплечий и объемистый в парадном горностае.

– Что Нора? – Его взгляд лишь на миг задержался на колыбели.

– Она в Божьих руках, – ответила Алиенора. – Мы можем только молиться.

У Генриха на щеках заходили желваки.

– Ты нужна гостям, – бросил он. – Не задерживайся.

Развернувшись, он почти бегом покинул комнату.

– Здесь я тоже нужна, – сказала Алиенора, обращаясь к пустому месту, где только что стоял ее муж.

Он слишком боялся собственных чувств. Да и ее саму терзала вина, она мучилась от беспомощности, злилась на Генриха, злилась на Бога. Что, если Он оставит Нору, как оставил маленького Вилла?

В конце концов она вышла к собравшимся в большом зале. Ее сопровождал Гарри, потому что к этому дню сыпь и зуд у него прошли. А Ричард, Матильда и Джеффри, все еще покрытые оспинами, оставались в детской. Не пристало наследникам нормандских герцогов сидеть во главе стола и расчесывать болячки.

Алиенора безупречно играла роль царственной хозяйки пира. Она улыбалась и кивала гостям, делала остроумные замечания, слушала и вела изысканную светскую беседу. Она даже приняла участие в нескольких серьезных разговорах, хотя потом не могла припомнить, что именно сказала и кому. Но как только настал момент, когда ее уход не показался бы невежливым, Алиенора покинула пир ради бдения у постели больной дочурки.

Гарри же остался с Генрихом, чтобы все могли видеть: род продолжается от отца к сыну. Гости в один голос отмечали красоту мальчика, его обаяние и благородство поведения, столь удивительное в ребенке.

– Говорят же, что яблоко от яблони недалеко падает, – заметил Генрих и провел ладонью по голове сына. – Он вылитый я.

* * *

Ранним утром лихорадка достигла пика. Маленькое тельце напряглось и забилось в конвульсиях. Алиенора задремала было у кроватки, но вопль кормилицы пробудил ее.

– Демоны вошли в ее тело, зовите священника! – выла Хела. – Святая Мария, спаси нас всех!

– Замолчи! – Алиенора резко ударила девушку по щеке. – Чтобы я этой чуши больше не слышала. Убирайся отсюда, вон! Не желаю тебя видеть!

Кормилица, всхлипывая, убежала. Алиенора нагнулась над младенцем, трепеща от страха. Конвульсии прекратились, и Нора обмякла, словно тряпичная кукла. Она была жива, но ее тонкие ребра вздымались и опадали неровно, судорожно… Появилась Марчиза с миской прохладной розовой воды.

– Нужно все время обтирать ее, госпожа, – пояснила она. – Видала я малышей с такой болезнью.

– Они выжили? Смотри мне в лицо, я хочу знать правду.

Марчиза подняла на нее карие глаза:

– Да, госпожа.

– Все выжили?

На долю секунды Марчиза замялась.

– Большинство, – наконец ответила она.

Остаток ночи Алиенора обтирала тело дочери влажной салфеткой, которую время от времени ополаскивала в розовой воде, и молила Деву Марию пощадить ее дитя. Глаза у нее жгло от сухости, потому что она боялась даже моргнуть из страха, что в этот самый миг Норы не станет. И оставить девочку на попечение Марчизы королева тоже не соглашалась: только материнские руки должны ухаживать за ребенком. В лачугах за стенами замка отыскали новую кормилицу, но Нора грудь не брала, поэтому Алиенора капала ей в ротик медом с водичкой с кончика свернутой жгутом тряпочки.

Когда на востоке забрезжил рассвет и окрасил снежинки серо-золотым цветом, лихорадка наконец спала и Норе стало легче дышать. С замиранием сердца Алиенора следила за тем, как приподнимается младенческая грудь – все ровнее и медленнее, и чувствовала себя такой же выжатой, как тот жгутик, с которого поила дочку. На радость сил не осталось. Издав что-то среднее между всхлипом и вздохом, она уткнулась лицом в ладони. Ей хотелось плакать, но слез не было. Алиенора без особой надежды ждала, что Генрих заглянет узнать, как дела у их малютки. Он, однако, не пришел, и это разочаровало ее, но не удивило.

– Госпожа, пойдемте, сейчас вам надо поспать хоть немного, – сказала Изабелла. – Я присмотрю тут за всем. – Она обняла Алиенору за плечи. – Если что-то изменится, я сразу же вас разбужу.

Алиенора выпила бокал родниковой воды, пока Марчиза расчесывала ей волосы и помогала снять платье. От усталости ломило тело и подташнивало. Она упала на кровать и уже не видела, как задергивает полог Изабелла, как баюкает больную девочку Марчиза. В мгновение ока она провалилась в глубокое, глухое, лишенное сновидений забытье.

Ближе к полудню ее разбудил голос Генриха – с хрипотцой и жизнерадостный, обращенный к ее придворным дамам. Она села в постели, еще не совсем очнувшись от сна, не в силах до конца открыть глаза. Во рту было горько, и тошнота так и не прошла с прошлого вечера. Алиенора натянула поверх рубашки накидку, раздвинула занавес и посмотрела на Генриха, который был таким, как всегда: бодрым и деловитым.

– А вот и ты наконец явился узнать о здоровье дочери, – сказала она вместо приветствия.

– Я знал, что в случае чего ты меня позовешь, – пожал Генрих плечами. – Какой от меня толк больному ребенку? Это по женской части.

– Мог хотя бы послать слугу с вопросом.

Его взгляд говорил, что ее поведение он считает совершенной глупостью. Гнев забурлил в душе Алиеноры, безудержный, лютый, тошнотворный. Ей пришлось бегом броситься в уборную, где она едва успела согнуться над округлым отверстием, и ее вырвало. Генрих прислушивался к доносящимся из уборной звукам с задумчивым видом.

Она вернулась, пошатываясь и держась за живот.

– Я опять понесла, – сказала Алиенора и почувствовала себя измученной от одного только объявления об очередной беременности. Младшей дочке шел лишь пятый месяц. Генрих, как и намеревался, превратил ее в племенную кобылу.

– Так я и думал, – сказал он с победной улыбкой и поцеловал жену. – Это отличная новость, тем более что во Франции пока никаких намеков на появление наследника.

Алиенора через силу выпрямилась:

– Ты не хочешь взглянуть на дочь, раз уж пришел?

Генрих снизошел до ее просьбы и приблизился к колыбели. На тельце Норы высыпали красные точки, но, невзирая на сыпь, она безмятежно спала. Новая кормилица заверила Алиенору, что малышка недавно с аппетитом поела.

– Вот видишь, – заметил Генрих. – Ты попусту волновалась.

Алиенора не сумела ответить, поскольку от негодования и презрения утратила дар речи.

– Возвращайся в постель, – продолжал он миролюбиво. – Тебе нужно отдыхать, чтобы у нас родилось еще одно здоровое дитя, а сейчас, по правде говоря, выглядишь ты неважно.

– Чего ты ожидал – я ведь целую ночь выхаживала нашу девочку! Ты же не удосужился навестить ее до тех пор, пока кризис не миновал, и теперь заявляешь, что я попусту волновалась!

– Ведь так и есть, – сказал Генрих. – Доказательство моей правоты у нас перед глазами. – С видом покровительственным и заботливым, будто имел дело с полоумной, он взял Алиенору за руку и повел ее к кровати, где заставил лечь и сам накрыл одеялами. Затем он махнул придворным, чтобы они уходили, и сел на край постели. – Так-то лучше, – сказал он.

Алиенора опять промолчала. Генрих ковырнул пальцем вышивку на покрывале, где разошелся шов. Пока муж распускал нитку, она боролась с желанием ударить его по руке.

Он взглянул на нее из-под бровей.

– У графини де Варенн было достаточно времени для траура, – сказал Генрих. – Я хочу, чтобы до Пасхи ты поговорила с ней о намерениях моего брата.

Алиенора вздохнула. Сейчас она хотела только одного – избавиться от присутствия супруга.

– Я сделаю то, что ты хочешь, – сказала она. – Но Изабелла будет со мной до рождения этого ребенка. Со свадьбой можно обождать до тех пор, а у твоего брата будет время поухаживать за Изабеллой.