Тропа, по которой они скакали, вела через луг, пестрящий ромашками, одуванчиками и вероникой. Вдруг из-под копыт Карбонеля прыснул зайчонок. Иноходец, уже взмыленный и утомленный, взвился на дыбы, рванулся в сторону и несколько раз взбрыкнул, и его последний прыжок выбросил Вилла из седла. Он плюхнулся на землю с такой силой, что у него из легких вышибло воздух, и затрепыхался беспомощно, словно рыбина на берегу. Ястреб Вильгельма, привязанный к его запястью, отчаянно забил крыльями. Изабелла в ужасе закрыла рот рукой, и в то же время ей пришлось бороться с желанием расхохотаться.

Оруженосец Вильгельма помчался вслед за пыльным облаком, которое поднимал на скаку Карбонель.

– С моим первым мужем он никогда так не делал, – проговорила Изабелла. – Вы сильно ушиблись?

При помощи другого оруженосца Вильгельм встал на ноги. Перепуганного ястреба он отдал кому-то из слуг и отряхнул запачканные грязью одежды.

– Нет, милостью Божьей, – оскалился он.

Ему подвели лошадь оруженосца, но пришлось подсаживать его в седло, потому что он все еще не оправился после падения.

Охоту прервали, вся компания поскакала обратно в Шинон. Вильгельм был так зол, что с Изабеллой почти не разговаривал. Она не пыталась поднять ему настроение, молча ехала рядом. Когда он упал, ее охватило злорадство, но очень скоро всякое желание смеяться пропало. Если Вильгельм сейчас так себя ведет, то что будет после того, как они поженятся?

Они уже спешивались перед конюшнями, когда их наконец догнал оруженосец с Карбонелем в поводу. С подрагивающих боков буланого стекал пот, и он хромал на заднюю правую ногу. Сердце Изабеллы защемило от жалости.

Вильгельм с осторожностью спустился с коня и, прижимая ладонь к ребрам, встал перед замученным иноходцем.

– Этот конь годится только на мясо для собак, – процедил он и приказал конюху: – Забить его и скормить гончим!

– Нет! – Больше Изабелла не могла молчать. – Карбонель принадлежит мне, и я сама буду решать, как с ним поступать. – Она обратилась к конюху: – Расседлай его и займись его здоровьем. Немедленно!

Конюх стоял в растерянности. Он оказался между двух огней.

Вильгельм воззрился на Изабеллу:

– На нем нельзя ездить. Конь ни на что не годен.

– Тогда пусть никто на нем не ездит. Я не давала вам своего позволения на это, и даже если вам он кажется ни на что не годным, для меня он дороже золота. – Она опять кивнула конюху, и на этот раз он повиновался.

Вильгельм оскалил зубы:

– Клянусь Богом, все изменится, когда мы станем супругами! Вас надо научить уму-разуму и сделать из вас послушную жену. Слишком долго вы находились в обществе моей сестры! – По-прежнему придерживая себя за бок, он поковылял прочь со двора.

Изабелла глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки. Ей нужно было позаботиться об иноходце. Она зашла в конюшню. Карбонель беспокойно переступал в стойле. Он все еще был взвинчен после происшедшего. Конюх тихо поглаживал его по крупу и что-то ласково приговаривал.

– С ним все будет хорошо? – спросила она.

Он задумчиво сморщил широкое веснушчатое лицо.

– Пожалуй, да, миледи, если я не сильно ошибаюсь. У него натерты губы и потянута нога, и от шпор остались следы. Милорд – требовательный всадник. Но, как я думаю, несколько дней отдыха все исправят.

Требовательный всадник! Это очень мягкое название для глупца, который жестоко обошелся с лошадью без малейшей на то надобности.

– Наверное, я отправлю его обратно в Норфолк, – сказала Изабелла. – Но до тех пор я не хочу, чтобы кто-нибудь ездил на нем без моего позволения, это понятно?

– Да, миледи.

Изабелла повелительно кивнула, но в душе была напугана и растеряна. Вернувшись в замок, она отправилась прямо в церковь и опустилась перед алтарем, моля Всевышнего ниспослать ей силы. Слова для молитвы подбирались с трудом, потому что ее мысли то и дело возвращались к тому, что случилось. Что бы ни решил король, выйти замуж за этого человека она не может. Его обращение с Карбонелем окончательно укрепило Изабеллу в этом мнении. Но как ей избавиться от Вильгельма, она не знала.

* * *

Алиенора посмотрела на Изабеллу, которая сидела на своем обычном месте под окном и водила иголкой так, будто от этой вышивки зависела вся ее жизнь. Вернувшись после конной прогулки с братом Генриха, она была очень подавлена, сторонилась всех, а на вопросы отвечала односложно.

Велев придворным дамам продолжать их занятия, Алиенора подошла к Изабелле.

– Ну ладно, – велела она, – рассказывай, что случилось? Не держи все в себе.

Изабелла сжала губы, однако подбородок ее задрожал, и она вдруг расплакалась, схватила лоскут ткани и закрылась им.

– Простите меня, – всхлипывала она. – Простите…

– За что? – потребовала объяснений озадаченная Алиенора. – В чем ты могла провиниться?

Изабелла сглотнула комок в горле и утерла глаза.

– Я никак не могу смириться с тем, что Вильгельм, сын императрицы, будет моим мужем, – выдавила она. – А ведь мой долг – выполнять приказы короля. Я пыталась привыкнуть к нему, много раз пыталась, но мысль о том, что до конца дней своих я буду делить с ним жизнь, невыносима.

– Он сделал что-то недопустимое? – Алиенора пристально взглянула на Изабеллу. – Что-то случилось во время вашей прогулки?

Изабелла рассказала ей, то и дело останавливаясь, чтобы утереть слезу или высморкаться.

– Я встану с мечом на его пути, если он еще хотя бы раз подумает приблизиться к Карбонелю. – Отчаяние не умалило ее решимости. – Мне бы очень не хотелось огорчать вас, потому что я знаю: у короля политические причины на этот брак. Только… не могу я! – Она скомкала в руке сырой от слез лоскуток.

Алиенора всей душой сочувствовала Изабелле, но пришла в смятение, догадываясь, как отреагирует Генрих. Она знала, каково иметь неподходящего мужа, а Изабелла, при всей своей внешней кротости, обладала стальным характером. К ее словам необходимо относиться серьезно, это не пустой каприз.

– Не переживай, – утешила молодую женщину Алиенора. – Наверняка что-то можно сделать. Я подумаю, как тебе помочь.

Изабелла покачала головой:

– Вам это доставит одни неприятности, и вообще, что тут поделаешь? Нет, я не могу перекладывать свое бремя на ваши плечи.

– Довольно, что за глупости! Какая же я подруга, если не попытаюсь помочь. – Она похлопала Изабеллу по руке. – Хорошо, что ты поделилась со мной.

– Но правда, госпожа, что вы можете сделать?

Алиенора поцеловала ее:

– Тебе ни к чему подробности, знай только, что я сделаю все, что в моей власти. Королева обладает кое-какими возможностями, у нее есть свои средства достичь нужных ей целей.

Она отошла от окна, на ходу призывая писца. Алиенора думала о том, как несколькими часами ранее Генрих ударил Ричарда по лицу. Она вспоминала обсуждение брака Изабеллы, которое состоялось между ней и Генрихом, а потом она подумала о том, как Вильгельм обошелся с Карбонелем, и о его угрозе забить коня на мясо. У нее действительно имеется способ добиться результата, и она достаточно уязвлена, чтобы прибегнуть к нему.

Пришел писец с охапкой пергаментов под мышкой, несколькими перьями, заткнутыми за ухо, и с чернильным рогом на поясе.

– Госпожа?

– Я хочу, чтобы ты написал письмо архиепископу Кентерберийскому, – сказала Алиенора.

Глава 21

Барфлер, весна 1163 года


Шторм наконец стих, но ветер так и не улегся. Путешествие в Англию обещало быть бурным. Волнение на море не доставляло Алиеноре удовольствия, но морской болезнью она не страдала. А вот ее камерарий Бернар обычно всю дорогу от берега до берега проводил, согнувшись над лоханью.

Они с Генрихом собирались провести Рождество в Англии, однако нескончаемое ненастье помешало совершить плавание вовремя. Все дни ожидания на берегу Генрих был абсолютно невозможен. Он извелся, не имея сообщений из своего королевства. Прошло четыре года с тех пор, как он в последний раз был в Англии, и его присутствие там требовалось безотлагательно.

Сейчас он мерил шагами причал, словно лев на привязи. Будь у него хвост, король бил бы им из стороны в сторону. К тридцати годам его гибкое молодое тело возмужало и стало более массивным; первые тонкие морщинки прорезали кожу вокруг глаз. Он уже не податливый юный принц, неопытный и горячий, а монарх, облеченный безграничной властью, с поступью размеренной и отяжелевшей от недоверчивости и бремени правления огромной державой, что протянулась от шотландских границ до Пиренеев.

Алиенора поморщилась, заслышав, как вопит Нора на руках у няньки. Девочка на втором году жизни достигла того беспокойного возраста, когда ребенок еще слишком мал, чтобы внять голосу рассудка, но уже переполнен бурлящими эмоциями. К тому же ей давно пора спать, но уложить ее смогут только после погрузки на судно.

Старшая дочь Алиеноры, бывшая на пороге семилетия, вела себя серьезно и важно. Глядя на Жоффруа и Ричарда, без устали скачущих по причалу, она неодобрительно качала головой.

– Пусть побегают, им надо как следует устать, – сказала ей Алиенора. – На корабле придется сидеть несколько часов.

Матильда высокомерно вскинула головку:

– Мальчики не такие разумные, как девочки.

– Твоя правда. – Алиенора посмотрела на нее как женщина на женщину и обняла.

Тем временем пошел снег. Над землей закружили мелкие снежинки, не больше перхоти в волосах нищего. Алиенора оглянулась на Изабеллу де Варенн. Та, дрожа, стояла среди других придворных дам. Серая накидка с соболиным воротником подчеркивала бледность ее лица и круги под глазами. Из-за плохой погоды Алиенора не получила ответа на свое письмо новому архиепископу о браке Изабеллы, но скоро они все узнают.

Наконец прилив достиг нужного уровня, и началась погрузка на борт. Памятуя об участи «Белого корабля» и наследника трона, плывшего на нем, Генрих разделил детей. Ричард, Матильда и малышка Нора сели на корабль с Алиенорой, а Жоффруа выпало сопровождать отца на изящном королевском флагмане под стягом с двумя львами. Жоффруа был страшно рад такому решению, а Ричард надулся.

Королевский флот покинул спокойную заводь причала и вышел под соленые брызги открытого моря. Алиенора смотрела поверх мраморно-зеленой зыби. Казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как она впервые отправилась в Англию – полная надежд, предвкушая корону. Ах, надежды, надежды! Сегодня ее чувства подчинены суровому реализму и притуплены долготерпением. Дни становятся длиннее, подступает весна, но того прекрасного воодушевления нет. Оно давно утекло, словно вода сквозь пальцы.

* * *

В Саутгемптоне королевскому флоту устроили торжественную встречу. Выстроенные рядами рыцари и воины архиепископа Кентерберийского блестели начищенными доспехами и оружием. Бекет в парадном одеянии искрился, как иней солнечным утром. В правой руке он держал епископский посох из позолоченного серебра и горного хрусталя, а левую благосклонно положил на плечо Гарри. Подросток был одет в темно-красную котту и меховую мантию, на его лбу мерцал золотом небольшой венец.

По сигналу архиепископа вся его свита разом опустилась на колени. Слаженные движения сопровождались звуком, похожим на хлопанье огромного паруса.

– Сир, – произнес Бекет и тоже преклонил колено, потянув за собой Гарри.

Генрих взирал на происходящее жестким взглядом, и Алиеноре стало не по себе. Бекет держался как правитель, приветствующий на пороге гостей, а не как королевский слуга, встречающий властителя государства и его супругу. Однако она скрыла тревогу под царственным величием и произнесла положенные фразы. Пока она нуждается в поддержке Бекета. Они на мгновение встретились глазами в знак того, что между ними есть ждущее решения дело, и потом он отвел взгляд, а она обратилась к Гарри – поцеловала в холодные от ветра щеки, поразилась тому, как он вырос.

– Ты уже почти перерос меня!

Он одарил ее чудесной лучезарной улыбкой:

– И отца тоже.

Генрих услышал эти слова и добродушно рассмеялся.

– Главное, не перерасти свои башмаки, – сказал он, а потом метнул на архиепископа жгучий взгляд, который совершенно не вязался с улыбкой на его лице.

* * *

Генрих хмуро смотрел на Бекета. Они сидели напротив друг друга, каждый с кубком вина, как много раз в прошлом, но теперь все изменилось. Там, где царили доверие и сердечность, возникли отдаленность и настороженность.

– Я не согласен, – холодно констатировал Генрих. – У меня не было намерения лишиться канцлера, когда я делал тебя архиепископом Кентерберийским.

Томас выглядел виноватым, но держался решительно.

– Епископы обвиняют меня в том, что я слишком много внимания уделяю мирским делам. Помимо постоянного столкновения интересов, у меня никогда не хватает времени ни на канцлерство, ни на архиепископство. Исполнять хорошо обе должности я не в силах.