(Англия) Элизабет Чедвик - Зимняя корона

– Что вы скажете на это?

Изабелла слабо качнула головой:

– Не знаю, что сказать. Любые мои слова не передадут моих чувств.

Он положил ладонь поверх ее руки и улыбнулся:

– Услышу их только я один. И, говоря об открытости и честности, я не кривил душой. Можете в этом не сомневаться.

Она сделала глубокий вдох:

– Тогда скажу вам со всей честностью: я буду почитать и любить вас в благословенные времена и в пору невзгод – и прихожу к вам с чистым сердцем. – Лицо Изабеллы горело, и она в смущении опустила глаза.

– Значит, мы с вами пришли к согласию и все у нас будет хорошо.

Он обнял ее за плечи и накрыл своей накидкой. Это символическое проявление мужской заботы наполнило душу Изабеллы робким, но растущим счастьем, как будто ей в ладони опустился шар света.

Вестминстерский дворец, Пасха 1164 года

– Ты прекрасна, – сказала Алиенора Изабелле, когда они готовились покинуть покои королевы в Вестминстере и прошествовать в собор.

Там графине предстояло обвенчаться с виконтом де Туренем.

Изабелла робко улыбнулась и поправила вышитый золотом пояс. Свадебное платье из голубого с золотом шелка плотно облегало ее фигуру сверху, а от бедер разлеталось вширь. Темные волосы Изабеллы были заплетены в две толстые косы и уложены в сетку из золотой нити, образуя основание, на котором возлежала диадема с сапфирами.

– Вы думаете, Амлену понравится?

– Думаю, у него захватит дух от такой красоты, – ответила Алиенора. – Он не глупец и знает, как ему повезло.

– Для меня это начало новой жизни, и за это я должна благодарить вас.

– Лучшей благодарностью для меня будет твое счастье в браке с Амленом, – произнесла Алиенора. – Живи так, дабы не сожалеть ни о единой минуте.

– Я так и собираюсь сделать. – Изабелла наклонилась, чтобы принять из рук маленькой Матильды букет весенних цветов, только что собранных в дворцовом саду. – Благослови тебя Господь, – сказала она, целуя девочку в щеку.

Остальные дети Алиеноры тоже собрались в покоях в ожидании момента, когда начнется церемония бракосочетания. В виде исключения Ричард, Гарри и Жоффруа не ссорились и являли собой чудесную картину: три принца королевской крови девяти, семи и шести лет – сильные, рослые, крепкие для своего возраста. Алиенора так гордилась ими! Их сестренка Нора в два с половиной года только-только сменила младенческие одежки на настоящие платья. Из-под дымчато-каштановых локонов на мир смотрели яркие зеленовато-синие глаза, унаследованные от деда Жоффруа Красивого, графа Анжу. Нора была хрупкого телосложения, с тонкими косточками, двигалась изящно и говорила негромко, но обладала железной волей и неистощимой энергией.

– Готова? – Алиенора поправила застежку на мантии Изабеллы из мягкой красной шерсти.

– Почти. – Поджав губы, Изабелла с некоторым усилием стянула с пальца свое старое обручальное кольцо и отдала служанке, чтобы его убрали в шкатулку с драгоценностями. – Да, – сказала она, вскинув голову. – Теперь готова.

* * *

Изабелла осматривала уютные покои в Вестминстерском дворце, где они с Амленом проведут первую брачную ночь перед отъездом наутро в замок Акр в Норфолке.

С нее уже сняли великолепное свадебное одеяние, и она осталась в одной только белой шемизе из тончайшего льняного полотна. Алиенора оказала ей высокую честь, исполняя роль камеристки в этот знаменательный вечер. Она тоже помогала Изабелле разоблачиться, а теперь принялась откалывать с волос невесты вуаль, но та остановила ее.

– Это привилегия моего нового супруга, – произнесла порозовевшая Изабелла. – Милорд никогда не видел меня с распущенными волосами. Я прихожу на наше брачное ложе не девственной, но я впервые предстану перед ним без головного убора, и впервые мы ляжем на одну кровать, и это столь же свято, как девственность.

Ее слова растрогали Алиенору так, что у нее чуть слезы не выступили на глазах. Она вспомнила свою первую ночь с Генрихом, когда испытывала те же чувства и упивалась силой и лаской страстного мужчины. Алиенору до сих пор еще посещали отголоски тех ощущений, но теперь они были как пылинки в луче солнца – мелькнут на мгновение и исчезнут.

– О да, ты права, – тихо произнесла она.

Прибыли шумной толпой мужчины и вытолкнули жениха на середину комнаты. Амлен смеялся и добродушно отшучивался. Изабелла стояла со скромным и смущенным видом, но блеск в глазах спрятать не могла.

Джилберт Фолиот, новый епископ Лондонский, попытался настроить компанию на серьезный лад, однако гости намерены были веселиться. Они засыпали новобрачных скабрезными советами и не прислушивались к воззваниям епископа. Тогда вперед протолкался Томас Бекет, который из-за слабости желудка меньше остальных налегал на спиртное и потому был почти трезв. Он решил взять ход церемонии в свои руки, чем вызвал раздражение со стороны Фолиота и насмешливое презрение со стороны короля.

– Есть ли такой горшок, куда ты не засунул бы свою ложку, милорд архиепископ? – спросил он.

– Я бы не хотел варить похлебку дьяволу, сир, – ответил Бекет, – но в нашем мире порой приходится заниматься и этим. – Генрих иронично изогнул брови, Бекет же продолжал нараспев: – А сейчас я хочу пожелать невесте и жениху долгих лет благополучия и оставить их наедине, и уверен, все вы поступите так же. – Он возвысил голос на последних словах.

– Мы вполне способны сделать это без твоих подсказок, архиепископ, – сказал Генрих.

– Сир… – Бекет поклонился и отступил, взмахнув широкой золотистой ризой.

Когда гостей наконец утихомирили, Амлена и Изабеллу уложили бок о бок на кровать, и Джилберт Фолиот, вновь возглавивший ритуал, обильно окропил их святой водой. За этим последовали еще благословения и призывы плодиться и размножаться, и только после этого новобрачных оставили в покое.

– Ну, думаю, мы легко отделались, – заметил Амлен. – Бывал я на свадьбах куда более разгульных, там молодым приходилось много хуже.

Первым делом он опустил на двери засов, а потом заглянул под кровать, чтобы убедиться, что никаких сюрпризов там не припрятано.

– Иногда к ножкам кровати привязывают колокольчики, и тогда каждое движение сопровождается перезвоном. А иногда в ночные горшки подсыпают какой-нибудь порошок. – Амлен снова забрался под одеяло и повернулся к Изабелле. – Мой брат бывает груб и деспотичен, он не видит ничего, кроме своих целей, но я вечно буду благодарен ему за этот дар. Генрих обещал мне красавицу-жену много лет назад, когда еще и королем не был, но ни о чем подобном я даже не мечтал.

– И меня переполняет благодарность, – ответила Изабелла. – Перед королевой я в неоплатном долгу, но без сожаления покидаю двор и буду рада пожить в своих… в наших владениях.

– Да, и мне не жаль уезжать отсюда. Хочу поскорее изучить получше то, что нежданно-негаданно стало моим достоянием. – Он притронулся к золотой вуали на ее косах. – Ты… ты распустишь для меня волосы?

Изабелла взглянула на него искоса:

– Нет, господин мой супруг, не распущу. – Он воззрился на нее в таком изумлении, что она заулыбалась. – Теперь это твое право распускать мне волосы – право супруга. Ни один человек не видел меня простоволосой с тех пор, как я вышла замуж в первый раз. Никто – ни твой брат Вильгельм, ни король.

Амлен сглотнул. Ее слова едва не лишили его самообладания. Дрожащими руками он снял с головы Изабеллы тонкую сетку и потом одну за другой вынул золотые шпильки, удерживающие ее прическу. Медленно расплел тяжелые темные косы, каждая толщиной с его запястье, и вдохнул восхитительный мускатно-пряный аромат волос. Расправив пальцами шелковистые пряди, он окинул взглядом блестящий каштановый водопад, обтекающий ее тело второй сорочкой, и – потерял дар речи. Все это принадлежит ему: эта женщина, ее красота, ее положение, ее добродетель. То, что он чувствовал ранее, когда впервые узнал о том, что должен жениться на Изабелле, и когда на мосту обсуждал условия их отношений, не шло ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал сейчас. Одно дело – обладать красивой шкатулкой, и совсем другое – открыть ее и обнаружить там сокровенную, уникальную драгоценность.

Амлен спустил шемизу с ее плеч и погладил нежную кожу, просвечивающую из-под пышных локонов. Изабелла была похожа на Еву в райском саду – большие светло-карие глаза, едва приоткрытые розовые губы… Она никогда еще не рожала и потому, даже познав плотскую любовь, оставалась в определенном смысле девственной. Он стянул с себя рубашку и уложил Изабеллу навзничь. Ее волосы рассыпались под ними собольей мантией.

– Это свято, – прошептал он. – И это на всю жизнь.

Изабелла обняла его за шею и притянула к себе.

– Это навсегда, – согласилась она с яростной верой. – Ты мой, и с этого мгновения ты для меня – дороже всего.

Замок Вудсток, Оксфордшир, лето 1164 года

Королевский охотничий замок в Вудстоке, что в восьми милях от Оксфорда, для деда Генриха был любимым жилищем и местом отдыха. Он приглашал сюда баронов на пиры и развлечения, охотился в окрестных лесах и предавался утехам со своими любовницами. Также здесь содержали целую коллекцию редких животных, собранных со всего мира по прихоти короля. Алиенора бывала в замке редко, однако ценила его удобства и идиллические пейзажи.

Дети обожали Вудсток. Здесь было много места для игр, на холмистых просторах хорошо ездить верхом, и зверинец, пришедший в упадок после смерти старого короля, все еще мог доставить детям массу удовольствия. Ричарда особенно поразили львы, он любил слушать, как они рычат, и мог без конца наблюдать за тем, как смотритель кормит их кусками говядины и оленины. В звериных клетках стояла невыносимая вонь, но дети едва замечали ее. Алиенора просила Ричарда не подходить к клеткам слишком близко, однако его увлечение царем зверей, красующимся на его родовом гербе, заставляло ее улыбаться.

– Когда я стану королем, то соберу зверинец еще больше, чем был у моего деда, – заявил Гарри, стоящий рядом с Ричардом. – У него были верблюды и дикобраз.

– А ты попроси папу, – подсказала Матильда, заправляя золотисто-каштановый локон за ухо. – Может, он подарит тебе кого-нибудь. А что такое дикобраз?

– Он как еж, только больше, и у него иголки торчат во все стороны и впиваются в руку, – сказал Жоффруа, который по-прежнему много читал.

Гарри покачал головой:

– Папа откажет. Его интересует только то, что может принести ему пользу.

Алиенора с любопытством прислушивалась к разговору детей. Судя по всему, Гарри хорошо понимает отца.

– Нужно попросить у него правильными словами и в правильное время, – свысока заявила Матильда. – Звери полезны, чтобы показывать гостям или дарить важным людям. Например, папа же подарил обезьян королю Людовику. А ему самому всегда дарят ястребов и гончих для охоты.

Доводы дочери Алиеноре показались разумными. И вообще, Матильда умела обращаться с Генрихом, как никто другой, включая саму королеву.

Ричард же отмахнулся от слов сестры.

– Если тебе чего-то хочется, полагаться надо только на себя, – убежденно произнес он. – А если будешь ждать, когда другие тебе помогут, то они получат над тобой власть.

– Я полагаюсь на себя, – возразила Матильда. – Но для начала почему бы не попросить? – Она скорчила ему рожицу. – Не обязательно сразу расставлять осадные орудия.

– Мама! – Жоффруа дернул Алиенору за руку и показал на бегущего к ним коннетабля Сальдебрейля де Санзе.

Алиенора приготовилась к неприятностям. Если уж Сальдебрейль пришел лично, а не послал оруженосца, значит случилось что-то из ряда вон выходящее.

Подойдя к ней, коннетабль поклонился:

– Госпожа, прибыл архиепископ Кентерберийский и хочет увидеть короля. Но король уехал на охоту, не оставив никаких указаний. Что мне сказать архиепископу? – В его умных темных глазах сквозила обеспокоенность.

Алиенора кусала губы. Противостояние между Генрихом и Бекетом после Кларендона обострилось. Бекет уже приезжал в Вудсток, чтобы поговорить с Генрихом по поводу их последнего столкновения, а Генрих велел стражникам прогнать архиепископа и заявил, что видеть его не желает. Тогда Бекет попытался уехать из страны, однако ему пришлось вернуться, так как команда корабля испугалась королевского гнева.

Одной из главных обязанностей королевы является примирение врагов и установление всеобщего согласия. Вот исходя из этого Алиенора и решила действовать.

– Впустите его во дворец, – приказала она. – И проведите в мои покои.

– Вы уверены, госпожа? – Сальдебрейль служил королеве достаточно давно, что давало ему право выражать сомнение в ее решениях.

– Нет, не уверена, но сделайте, как я велела.

– Госпожа, – с непроницаемым лицом поклонился Сальдебрейль и ушел, чтобы исполнить приказ.