У Алиеноры заныло сердце при мысли о последствиях.

– Значит, Бекет вернется в Англию?

– Нет, папа римский послал его в аббатство Понтиньи, повелев обдумать свое положение и лучше познать Бога. – Генрих фыркнул. – Другими словами, благодаря папе Бекет оказался недосягаем для меня и попал под опеку Людовика. Теперь он без помех продолжит копать под меня, а я ничего не смогу предпринять! – Он ожесточенно пнул табурет, и тот кубарем откатился в угол.

Алиенора кусала губы. Да, такой поворот не сулил ничего хорошего. Все уповали на то, что Бекет уйдет с поста архиепископа, а его место займет Джилберт Фолиот, но, как метко выразился Генрих, папа Александр оказался двуличным пройдохой. Отправив Бекета в Понтиньи, папа оградил его от Генриха, а наказом искать духовного наставничества избежал обвинений в том, будто он занял сторону мятежного архиепископа.

Генрих опять пнул табурет:

– Если папа думает, будто все пройдет как головная боль на следующий день после пиршества, то он ошибается. Любой, кто попытается задеть меня, быстро узнает, что я отвечу четырехкратно. С этого дня все отчисления папскому престолу прекращаются. А поскольку Бекет собирается жить в Понтиньи, его семья тоже пусть туда перебирается. На моей земле не желаю их видеть.

Алиенора уставилась на него:

– Ты хочешь отправить семью Бекета в изгнание?

– Всех до единого, – с угрюмой решительностью подтвердил Генрих.

– После этого пути обратно не будет.

– Поведение Бекета перешло всякие границы. Не я начал ссору. Это он стал интриговать против меня. И теперь я не потерплю ни одного его родственника на моей земле. Пусть он сам о них заботится, ищет им кров и пищу. Нет смысла выкидывать только одну крысу, нужно выдворить все гнездо.

– Но не всех же отправлять в Понтиньи? Там не хватит места!

– А это проблема Бекета, не моя. Иисус Христос был рожден в хлеве. Значит, и семейство Бекета вполне сможет разместиться там же. Ранульф де Брок уже отправился выпроваживать их. – Он затряс перед ее носом указательным пальцем. – Если хоть кто-нибудь из них приползет к тебе просить о помощи и протекции, не вмешивайся! Я знаю твою привычку действовать у меня за спиной и глаз с тебя не спущу.

Оскорбленная Алиенора негодующе вскинула голову.

– Вот к чему мы пришли? – вопросила она. – Вот все, что осталось между нами: подозрения, шпионство и желание добиться своего любой ценой?

– От вас мне не нужны советы и лекции, госпожа королева, только послушание. Надеюсь, это понятно?

В этот момент Алиенора почти возненавидела его. В последнее время их отношения очень напоминали ей брак с Людовиком и те сражения с ним, что пришлось ей выстоять. Суть разногласий с обоими супругами сводилась к одному и тому же: они считают, что мужчина сам выбирает путь, а женщине положено делать то, что ей велят, если только мужчина не спросит ее совета или не даст ей разрешения говорить. И Алиеноре это смертельно надоело.

– Да, сир, – ледяным тоном процедила она. – Абсолютно понятно. Прошу дозволения покинуть вас, сир.

Он бросил на нее один из своих пронзительных взглядов – такой острый, что можно порезаться, и она ответила тем же.

– Дозволяю, но ожидайте меня позднее в вашей опочивальне, госпожа супруга.

Значит, он намерен утвердить свою власть в ее постели. Алиенора откланялась и повернулась. Будь у нее в руке кинжал, она бы воспользовалась им.

* * *

В Салернском кодексе здоровья, который Алиенора в свое время неплохо изучила, говорилось, что женщина должна вымыть и надушить свое тело, включая интимные участки, если она собирается лечь с мужчиной. Поджидая Генриха, она не имела никакого желания готовиться к встрече с ним. Тем не менее, политически и логически рассуждая, она понимала, что демонстрация покорности укрепила бы ее положение. И Алиенора превозмогла неохоту, искупалась и велела служанкам расчесывать ей волосы до тех пор, пока они не превратились в блистающий водопад, красиво стекающий на спину. Запястья и внутреннюю поверхность бедер она смазала розовым маслом, облачилась в сорочку из тончайшего полотна с изысканной вышивкой и легла на чистые, туго натянутые простыни.

Когда появился Генрих, она приветствовала его с надлежащей любезностью. Его это насторожило, но Алиенора хранила невозмутимый вид, хотя сама в эти минуты думала о том, далеко ли ускакал Ранульф де Брок на пути в Лондон, выполняя приказ короля изгнать из Англии семью Бекета.

– Я поразмыслил над тем, что ты сказала, – заметил Генрих, раздеваясь. – Насчет изгнания родни Бекета. Совершать переезд всем вместе будет непрактично, поэтому я разрешил кое-кому остаться.

Алиенора пришла в крайнее изумление. Супруг редко отменял собственные решения и уж совсем не склонен был прислушиваться к ее советам.

Он прижал ее к подушкам и уткнулся лицом ей в горло. Алиенора воспринимала это свидание с мужем как обязанность, но его теплое дыхание, колючая и одновременно мягкая борода, трущаяся о нежную кожу ее горла, неожиданно возбудили ее, лоно увлажнилось от сладостной истомы, и она задохнулась от наслаждения, когда он вошел в нее. И когда отдавал ей свое семя, она кончила вместе с ним, стискивая его в объятиях.

Генрих поцеловал ее в губы и погладил по бедрам, выходя из нее.

– Ну вот, – сказал он, – было хорошо, правда? Не понимаю, почему ты всегда противоречишь мне. – Он отвернулся и стал одеваться, давая понять, что оставаться на ночь не собирается.

– Ты послал к де Броку гонца, чтобы уточнить свой приказ?

– Да, и на очень быстрой лошади, – весело ответил он. – Я велел оставить в Англии любого, кто желает заплатить две сотни марок.

От смягчившегося мнения о муже у Алиеноры не осталось и следа.

– Вряд ли кто-нибудь из них сумеет внести такую сумму!

Он и сам это прекрасно знал. Больные и наименее обеспеченные родственники Бекета все равно останутся без дома.

– Это их проблема, не моя, – пожал Генрих плечами. – Пусть им помогает Бекет и Церковь. Они же торговцы, наверняка где-то под полом у них припрятаны деньги. Бекет стянул у меня тысячи марок, пока был канцлером, я всего лишь возмещаю свои потери. – Он сильно ущипнул ее за щеку, снова поцеловал в губы и ушел.

– Подлец! – тихо проговорила Алиенора.

Набросив на плечи мантию, она встала с кровати, налила кубок вина и уселась у огня. Она понимала, что, с точки зрения Генриха, все отлично складывалось: Бекет будет наказан в любом случае, а казна может получить неплохие деньги. Поступки Бекета она не одобряла, но Генрих вел себя ничуть не лучше.

Глядя на жаркие угли, Алиенора призналась самой себе, что они с мужем давно уже двигаются разными путями. Пока эти дороги ведут примерно в одном направлении, но постепенно расходятся, так что скоро они не смогут видеть друг друга.

Глава 26

Руан, апрель 1165 года


– О, дорогая моя, – произнесла императрица слабым голосом, – неужели ожидается пополнение нашего рода? Ты меня удивила. Не думала я, что вы с моим сыном произведете еще детей.

Она восседала перед огнем, укутанная в мантию из меха. У ее кресла стояла трость с черной лаковой рукоятью. Старая императрица недавно перенесла лихорадку и пневмонию, но мало-помалу силы возвращались к ней. Ум ее сохранил свою обычную остроту, и она властно правила с теплого места у очага.

– Да, матушка, я тоже не думала.

Алиенора положила руку на живот, округлившийся со времени зачатия в Мальборо. Большой радости она не испытала, поняв, что снова понесла. Беременность, однако, доказывала всем, что Генрих по-прежнему делит с ней постель и что сама она по-прежнему плодовита и способна исполнять долг королевы.

Не то чтобы Генрих часто заглядывал к ней в опочивальню. Алиенора оставалась в Англии, когда супруг уплыл в Нормандию, а в Руан приехала совсем недавно, к пасхальным торжествам. Также она была занята приготовлениями к свадьбе старшей дочери. В начале года Англию посетили германские послы с различными предложениями. Сложные переговоры еще не завершились, и Алиенора пока не говорила с дочерью о предстоящем событии, но она знала: Матильда, будучи чутким и сообразительным ребенком, наверняка уже о чем-то догадывается.

– Возможно, это будет еще одна девочка, – сказала императрица, – и тогда она станет для тебя утешением, когда старшая уедет. – Она кивнула на свою тезку, которая плела красно-синюю косичку на маленьком ткацком станке и рассказывала трехлетней сестренке сказку.

– Не знаю, хочу ли я этого, – ответила Алиенора. – Вырастить еще одну дочь и смотреть, как она бьется крыльями в запертое окно.

Императрица кивнула, но ее глаза, запавшие от старости и слабого здоровья, смотрели строго и непримиримо, напоминая Алиеноре о том, что критиковать Генриха в ее присутствии не следует. Это дозволено матери, но не жене. Однако императрица сочувственно относилась к рассуждениям о доле женщины в этом несправедливом мире. И Алиенора продолжила:

– Только женщина может родить сыновей. Мужчина испускает семя, но это женщина превращает семя в плоть, это женщина рискует жизнью при родах. Это женщина растит ребенка, пока он не повзрослеет настолько, чтобы покинуть детскую. Это у женщины больше сил и терпения, потому что иначе ей не выжить.

– Правда, – согласно кивнула ее свекровь, на этот раз без настороженности. Она продолжала наблюдать за внучками. – Я уехала из Германии в Англию, когда мне было восемь лет от роду, чтобы стать невестой мужчины, которого раньше не встречала. Я вышла за него замуж в двенадцать лет и к этому времени уже свободно говорила по-немецки и усвоила все обычаи и правила германского двора. Узнала я и своего мужа. Матильда пойдет тем же путем.

Душу Алиеноры пронзила боль скорой разлуки.

– Я подготовлю ее как можно лучше. Матильду станут учить немецкому. Она уже кое-что может сказать на этом языке. У нее будет великолепное приданое, и ее будут окружать люди, которых дочь знает и любит.

Алиеноре пришлось сделать паузу из-за щемящей боли. Все это практическая сторона дела, да, с этим она справится, но вот заменить старшую дочь ей никто не сможет, и она будет отчаянно скучать по Матильде. И еще Алиенору тревожила огромная разница в возрасте жениха и невесты: их разделяло почти тридцать лет. В том, что Матильда не испугается и не будет уклоняться от исполнения долга, Алиенора не сомневалась, но сердце ее болело при мысли о том, сколь тяжкое бремя падет на хрупкие плечи девочки.

– Мне было очень страшно покидать родные края и семью, – заметила императрица, будто читая ее мысли, – но я знала свой долг. Я не плакала, прощаясь с родителями, потому что не хотела позорить ни себя, ни их, и они тоже не плакали. Мать я больше никогда не видела. Супруг мой был добр, и я привязалась к нему. В конце концов полюбила свою жизнь в Германии. – Ее лицо посуровело от былой боли. – Будь у меня выбор, я бы не вернулась и не вышла бы замуж за Жоффруа Анжуйского, несмотря на то что от этого брака родился Генрих и еще два сына, упокой Господи их души. – Она перекрестилась и сжала рубиновое распятие, висящее у нее на шее. – Они мало что успели сделать, и я скорблю об их безвременном уходе, зато Генрих совершил все то, на что я рассчитывала, и породил наследников, которые приумножат его славу. Будущее – вот о чем мы должны думать.

Алиенора пробормотала в знак согласия несколько слов. Каковы бы ни были их с мужем разногласия, Генрих проявил себя целеустремленным и неординарным человеком, а их потомки покорят весь мир. Императрица никогда раньше не рассказывала ей о своем детстве. По тому, как старая дама уставилась на старшую внучку, Алиенора догадывалась, что она видит в девочке себя и невольно возвращается мыслями в прошлое. Действительно, Матильда во многом походила на бабку: волевым характером, умом, твердыми представлениями о том, что правильно и что плохо. Но при этом она живая и гибкая, а разница в годах у нее с будущим супругом гораздо больше, чем была у императрицы и ее мужа.

Императрица смотрела на рубиновый крест:

– Сколько лет с тех пор утекло! Впереди их у меня совсем мало. Оглядываясь назад, я сожалею о многом из того, что было сделано, но каковы бы ни были мои ошибки, они принесли мне сына и внуков. Если бы я осталась в Германии после смерти императора, то никогда бы не родила Генриха и не увидела бы, как он стал великим королем.

– Вы правы, госпожа, – согласилась Алиенора и опустила глаза, встретив проницательный взгляд императрицы.

– Надеюсь, мой сын может рассчитывать на твою преданность и поддержку.

– Всегда, госпожа, – произнесла Алиенора. – В той же мере, в какой я могу рассчитывать на него.

– Допускаю, что с ним непросто. Пусть я его мать, но я не слепая и вижу его недостатки, однако ты должна быть выше подобных мелочей во имя продолжения королевского рода.

От необходимости отвечать на это Алиенору избавило появление камерария императрицы. Он принес послание от кого-то из французского двора. Матильда открыла письмо и прищурилась.