– Господин! – К нему подбежал Томас, один из парней, работающих в замке, и опустился на колени. – Господин, вас разыскивает повитуха!

У Амлена сердце так и екнуло. Он открыл рот, чтобы немедленно расспросить мальчишку, но потом помотал головой:

– Хорошо, скажи ей, что я сейчас приду.

Он напоследок погладил жеребца и пошел обратно в замок, стараясь не сорваться на бег. Памятуя о своем высоком положении, шел мерным шагом и делал вид, будто ничто его не заботит.

Повитуха ждала его с крошечным пищащим свертком на руках. Лицо ее выражало тревогу, и Амлен тут же перепугался. Должно быть, с малышом что-то не так или с Изабеллой. Он озлобленно взглянул на женщину, пряча страх под гневом, и она оробела, не сразу набралась смелости, чтобы сообщить ему:

– Господин, ребенок родился, но это девочка.

Волна облегчения окатила Амлена с ног до головы. Сын – вот цель, к которой стремились все мужчины, но сейчас ему было не до этого.

– Мальчик, девочка – не важно, – сказал он. – Малышка здорова?

– О да, господин, – поспешила заверить его повитуха. – У нее на руках и на ногах все пальчики, и закричала она сразу же, как только появилась на свет.

Все еще робея, она положила младенца графу на руки. Ощутив на сгибе локтя вес маленькой головки, Амлен испытал такой прилив радости и счастья, что слезы выступили у него на глазах.

Ребеночек был лишь слегка обернут пеленкой, чтобы граф собственными глазами мог убедиться в том, что новорожденная имеет положенное количество конечностей. Ее темные волосики были влажными – то ли после родов, то ли после первого купания.

– Я признаю ее своей дочерью, – произнес Амлен. – Она будет названа Изабеллой в честь матери. – Он посмотрел на повитуху, которая понемногу успокаивалась. – Как чувствует себя графиня?

– Ваша супруга здорова, господин. Роды прошли благополучно.

– Хорошо. – Он сглотнул комок в горле. – Скажите ей, что я навещу ее, как только она будет готова принять меня.

Амлен осторожно вернул дочь женщине и стал принимать поздравления двора и вассалов. Приказав, чтобы открыли два бочонка лучшего вина и выпили за здоровье новорожденной, он решил отложить путешествие в Шрусбери до следующего утра. А этот день проведет дома, празднуя.

Раздав все распоряжения, он отправился искать уединения – ему надо было поплакать, излить груз эмоций, которые сдерживал на людях. Потом навестил Изабеллу. Она встретила его, сидя на кровати с запеленутой дочкой на руках. Ее лицо сияло счастьем. Подойдя к жене, Амлен нежно поцеловал ее.

– Ты не огорчился, что это девочка? – несмело спросила Изабелла.

Амлен качнул головой:

– Для меня главное, что вы обе живы и здоровы. Она станет красавицей, как мать; мужчины будут бороться за право стать ее мужем, а горячо любящий отец будет считать их всех недостойными ее руки.

Изабелла рассмеялась со слезами на глазах:

– Я уже и не надеялась, что когда-нибудь стану матерью. Наша дочь для меня бесценна, и еще она – великий Божий дар. – Ее карие глаза лучились теплым светом. – Мне так приятно, что ты задержался и увидел ее.

– Валлийцы никуда не денутся, – сказал Амлен, пожимая плечами. В эту минуту он едва помнил, кто это такие. – Утром перед отъездом я буду присутствовать при ее крещении. Я вообще предпочел бы остаться дома, но долг есть долг, и я рассчитываю скоро вернуться. И тогда мы устроим большое торжество в честь твоего воцерковления.

– Главное – возвращайся целым и невредимым, – прошептала Изабелла, прикасаясь к его лицу. – Мы будем ждать тебя.

* * *

Утром Амлен отнес дочь в часовню замка, где ее окрестили Изабеллой. Изабелла, дочь Амлена, брата короля, и для своего отца – навсегда принцесса. Когда он выезжал из Акра, его душа была исполнена светлой радости.

Началось его путешествие при хорошей погоде, но когда он добрался до Шрусбери четыре дня спустя, небо укутал тяжелый полог серых туч, и приходилось глубже натягивать капюшон и нагибать голову, укрываясь от проливного дождя.

В раскисший конюшенный двор замка Шрусбери он въехал в надвигающихся сумерках. Слезая со спины Карбонеля, он застонал от усталости. Жеребец тоже изнемог и свесил голову.

– Проследи, чтобы его как следует растерли и поставили в сухое стойло, – велел он конюху.

– Хорошо, господин.

Амлену хотелось, чтобы и его кто-нибудь растер. Он не знал, за что хвататься: за ноющую спину или за одеревеневшие колени. Его людям еще предстоит расположиться на постой в городе и разбить шатры, но этим уже начали заниматься его квартирьеры. Для него самого будет спальное место в замке, даже если придется делить пол в холле с целой толпой баронов.

Оруженосец проводил его от конюшен в замок по выстеленным соломой дорожкам, только солома эта наполовину утонула в грязи и жирно чавкала у них под ногами. Генрих обустроился в просторных покоях на верхнем этаже главной башни, и там кипела бурная деятельность. При свете ламп и свечей писцы строчили послания под диктовку Роберта Лестера и нового канцлера Джеффри Риделя; на столах уже громоздились целые кипы исписанного пергамента.

Сам Генрих сидел за столом, разбирая стопку документов и одновременно беседуя с одним из своих корабелов. У его ног на низком табурете сидела изящная девушка, почти девочка, с нежным румянцем на щеках и безупречной свежей кожей. Легкая вуаль не скрывала ее медно-каштановых кос до пояса. Не отрываясь от дел, Генрих поднес ее руку к своим губам и стал целовать пальчики один за другим. Очередная любовница, подумал Амлен, но откровенное бесстыдство Генриха и молодость девушки неприятно поразили его.

Генрих поднял глаза и заметил Амлена. Еще мгновение его губы оставались прижатыми к девичьей руке, но потом он оторвался от нее.

– Ну наконец-то, – сказал он. – Я ждал тебя вчера. Семейная жизнь сделала тебя неторопливым.

Амлен поклонился. С его мокрых волос капала вода и ручейками текла по его лицу. Ноги в сапогах окончательно закоченели.

– Прошу простить меня, сир. У графини начались роды, и я дожидался их окончания и потом крестил дочь. Надеюсь, задержка на день тебя не очень расстроила.

– Ты становишься слишком самонадеянным из-за новорожденного младенца и к тому же девчонки, – сказал Генрих, но на губах его играла усмешка. – Было бы лучше, если бы твоя супруга принесла тебе сына.

– Не имею ничего против дочери. Я просто рад, что и мать, и дитя в добром здравии. Мы назвали ее Изабеллой, и она уже красавица.

Король добродушно фыркнул:

– Никогда бы не подумал, что увижу тебя таким нежным.

– И я тебя, – многозначительно заметил Амлен.

Генрих с вызовом глянул на него:

– Ты не спрашивал, но я скажу тебе. Эта юная прелестница – Розамунда, дочь Уолтера де Клиффорда.

Амлен знал Уолтера де Клиффорда, но не близко. Это был прагматичный барон с положением и характером.

– Миледи, – поклонился он девушке.

Де Клиффорду очень пригодится сейчас весь его прагматизм. Возможно, он даже рассчитывает на возвышение своей семьи благодаря привязанности Генриха к его дочери.

– Милорд.

Генрих все еще удерживал ее руку, но она приветствовала Амлена, склонив голову.

– Розамунда значит «роза мира», – заметил Генрих, – но она цветет только для меня.

Румянец на щеках девушки загорелся ярче. Она бросила на короля смущенный и при этом кокетливый взгляд, на который Генрих ответил снисходительной улыбкой.

– И у нее ни одного шипа на теле, по крайней мере, я пока не нашел.

Смущение жгло Амлену лицо. Он давно привык к похождениям Генриха, но эти отношения были чем-то бо́льшим, нежели просто плотская связь.

– Я пришел доложить о своем прибытии, как только спешился, – натянуто произнес он, – но, кажется, ты сейчас занят. Разрешишь ли мне удалиться, чтобы я мог отдохнуть и обсохнуть?

– Как пожелаешь, – с небрежным взмахом руки ответил Генрих. – Мы можем поговорить позднее, за ужином.

* * *

Когда Амлен вернулся, чтобы отужинать с Генрихом, тот кормил девицу де Клиффорд курятиной со своей тарелки: брал кусочки мяса и подносил ей ко рту, и она грациозно ела их из его пальцев. При появлении Амлена Генрих услал ее прочь, похлопав поощрительно ниже спины и велев дожидаться в его покоях. Когда она уходила вместе со служанкой, он проводил ее похотливым взглядом.

– Ты сошел с ума? – спросил Амлен. – Я знаю, время от времени ты заводишь любовниц, но сколько ей лет, Генрих? Боже праведный!

– Не надо читать мне проповедей! – отрубил Генрих. – Она принесла в мою жизнь невинность и свежесть; ее не развратила еще придворная жизнь. Я знаю, что она скажет мне правду и не станет интриговать у меня за спиной. Она возвращает мне радость бытия во многих смыслах, о которых ты и не догадываешься!

– Догадываюсь, – ответил Амлен, решивший довести начатое до конца. – То же самое я чувствую по отношению к Изабелле, но она моя жена, она взрослая и зрелая женщина. Это непозволительно – бесчестить эту… эту девочку, сделав любовницей!

Лицо Генриха исказилось гримасой упрямства.

– Может, Розамунда – единственный человек в моей жизни, кто не обворовал и не предал меня тем или иным образом. Она моя, а я всегда забочусь о том, что принадлежит мне.

– Разве я обкрадывал или предавал тебя? – Амлен жестоко обиделся, и это было слышно по его голосу.

– Ты же понимаешь, я не имел в виду тебя.

– Иногда ты ведешь себя так, что очень трудно сохранять тебе верность.

– Ты тоже мой. Хватит дуться.

– Ты подумал об Алиеноре?

– А что о ней думать? – Генрих нетерпеливо дернул плечом. – Сейчас она в Анжере. И знает, что, когда беременна, я утоляю аппетит в другом месте. Наши миры не пересекаются, за исключением государственных вопросов, касающихся нас обоих. – Он оперся руками о стол и наклонился к брату, желая подчеркнуть смысл сказанного. – Когда тебе в жизни чего-то не хватает, ты ищешь это. Розамунда – моя находка, и я не потерплю ни слова против нее.

Завороженный пронзительным взором Генриха, Амлен смотрел ему в глаза, и вдруг его осенило: король оказался во власти чувства, доселе ему неведомого, и чувство это было – любовь.

* * *

Стоя на высокой скале из песчаника, Амлен наполнил легкие прохладным соленым воздухом. Слева от него искрилось на солнце устье реки Ди, справа до самого горизонта под нависшими штормовыми тучами колыхалось серыми и синими складками море.

Проучить валлийцев им не удалось – кампания чуть не обернулась катастрофой. Амлен никогда не видывал таких ливней, – казалось, это начало великого потопа. Ручьи превращались в потоки, реки выходили из берегов и мчались быстрее лошади, кипя бурой пеной и завихряясь бешеными водоворотами. У Амлена на глазах вода уносила людей и поклажу. Порой происходили внезапные оползни, и тогда в образовавшиеся пропасти скатывались целые повозки. Некуда было спрятаться от непрекращающегося дождя, нельзя было развести огонь, чтобы приготовить еду или высушить одежду и снаряжение. Люди голодали и болели – в лагере не стихал надсадный кашель. На всем пути их атаковали валлийские стрелки, устраивали засады и ловушки и, нанеся урон, бесследно исчезали в мокром лесу.

Армия Генриха отступила к полуострову Виррал, чтобы там дождаться кораблей с припасами и подкреплением и тогда уже двигаться дальше вдоль побережья, но кораблей все не было. Единственным просветом во всем этом промокшем насквозь походе было то, что дождь наконец перестал. Амлен подставлял тело лучам солнца, несущим долгожданное тепло. Он слышал, как люди перешептывались между собой о том, будто причина всех их несчастий – король. Это Господь ниспослал на них кару за то, что Генрих дурно обошелся со своим архиепископом и ведет греховный образ жизни. Порой Амлен и сам склонялся к такой мысли.

Повернувшись на шум у себя за спиной, он с удивлением увидел, что из-за деревьев выходит девица де Клиффорд. Когда она заметила его, то остановилась в нерешительности, но потом сложила под мантией руки и продолжила путь, упрямо сжав губы.

– Вы ждете здесь корабли? – спросила она. – Генрих сказал, что они уже должны скоро подплыть.

Амлена задело, почти возмутило столь вольное обращение девушки к его брату: подумать только – «Генрих». И напрасно брат рассказал ей о кораблях, это неразумно. Пока она наивна и нерасчетлива, но так будет не всегда. Генрих без меры доверяет ей.

– Должны, – подтвердил он, – но мы не властны над стихией. Мой брат знает, что вы бродите по берегу без сопровождения?

Розамунда ответила на его хмурый взгляд улыбкой:

– Нет, и он отчитает меня за это. Только Генрих долго не сердится. – Она лукаво глянула на Амлена. – Скажу, что была с вами. – Амлен ошарашенно заморгал, и Розамунда рассмеялась. – Ревновать он не будет, не переживайте.

– Я не переживаю, – отрезал он, – но не уверен, что вы понимаете, как глубоко заплыли.