Лузиньяны славились как завзятые смутьяны. То и дело они покидали свои феоды на севере Пуату, чтобы сеять хаос и разрушение в окрестных землях. Шестеро братьев, один хуже другого, с большим количеством родни, они как магниты притягивали к себе всех недовольных.

– Я этого так не оставлю, – жестко пообещала Алиенора, усилием воли подавляя страх и бешенство. – Лузиньяны поплатятся за это, клянусь.

* * *

Они въехали в Пуатье, когда в спину им пекло жаркое послеполуденное солнце. С их взмыленных лошадей ручьями стекал пот. Алиенора держалась горделиво, но в душе была подавлена. Последние мили пути они почти не разговаривали. Что скажешь, когда у тебя на глазах внезапно оборвалась чья-то жизнь? И не важно при этом чья, удар в спину – это всегда несказанная подлость. Алиенора думала о молодом рыцаре Уильяме Маршале, о беседе и шутках, которыми они обменивались в начале прогулки, о том, что она собиралась предложить ему службу под своим штандартом. В ее воображении то и дело возникали тошнотворные образы: как он лежит – мертвый, окровавленный – рядом с трупом своего дяди.

Новость об их возвращении моментально облетела замок; всем домочадцам было понятно, что произошло нечто ужасное. Адела, графиня Солсбери, одной из первых встретила Алиенору при входе во дворец. Она достаточно долго была замужем за военачальником, чтобы не расспрашивать при всех о случившемся, но ее спина напряглась от дурных предчувствий. Рыцаря с отсеченными пальцами, бледного и едва стоящего на ногах от потери крови, препроводили к лекарю. Алиенора сразу направилась в свои покои, приказав, чтобы к ней туда явились командир гарнизона и старшие рыцари, остававшиеся во дворце. Когда же она с дамами оказалась у себя в комнате, то первым делом повернулась к Аделе и поведала ей обо всем.

– Погиб? – переспросила Адела. – Патрик погиб? – На ее лице читалось непонимание и неверие. – Этого не может быть.

– Мне очень жаль. – Алиеноре было нестерпимо больно за графиню. – Если бы я могла выдернуть этот день, как мы выдергиваем неудачные стежки, чтобы прошить строчку заново, я бы сделала это.

Адела глубоко вздохнула и прижала руку к сердцу.

– А племянник Патрика, Уильям? – уточнила она. – Он тоже погиб?

– Этого я не знаю, миледи. – Алиенора изо всех сил сдерживала чувства. Слезам она даст волю позднее, сейчас до́лжно сохранять ясный рассудок: нужно будет писать письма, искать помощь, собирать воинов. – Молю Господа, чтобы он остался в живых.

Адела сплела пальцы рук так, что они побелели, и кивнула. Горестное известие очевидно сразило ее, но осознать всю глубину утраты ей еще предстояло.

– Я должна помолиться, – сказала она, – и написать письмо сыну в Англию. Вы позволите мне удалиться?

Алиенора протянула руку и сжала ладонь Аделы:

– Да, конечно. Я присоединюсь к тебе в часовне, когда сделаю все необходимое.

Адела со своими служанками ушла – такой походкой, будто прямо на ходу превращалась в камень. Алиенора умыла лицо и переодела запачканное в злосчастной поездке платье. Когда она пила вино, у нее дрожали руки. Нигде она не была в полной безопасности, и Генрих, несмотря на всю свою деятельность и доблесть, не может уберечь ее. Он приедет и останется здесь до тех пор, пока не заставит мятежников укрыться в их феодах, а потом, так и не решив проблему в корне, исчезнет, и все начнется сначала.

Алиенора умело вела дипломатические сражения, но чтобы утвердить власть в Аквитании, также требовались меч и боевой конь, и ни одна женщина не могла пойти этим путем. Даже непревзойденная императрица Матильда вынуждена была делиться властью со своим единокровным братом Робертом, графом Глостерским, ибо за ним люди готовы были пойти, а за ней – нет. Когда Ричард подрастет, роль военного предводителя возьмет на себя он, но до тех пор придется ей как-то справляться самой.

– Приведи воинов, – велела она камерарию твердым голосом, в котором не было ни следа ее сомнений. – Я буду говорить с ними сейчас. – Они увидят ее гнев и ее скорбь, но не страх.

* * *

К месту засады был послан отряд всадников, и они вернулись с телами погибших в крытой повозке, которую отвезли к церкви Святого Илария.

Алиенора собралась с духом перед тем, как осмотреть трупы, уложенные в ряд на отрезах серой шерстяной ткани в отгороженной части нефа. Смертоносного копья, которое оборвало жизнь Патрика Солсбери, не было видно, так как лежал он на спине, но его рубаха насквозь пропиталась кровью, натекшей через рот. Кто-то попытался закрыть ему глаза и вытер лицо, однако веки все равно остались приоткрытыми, и между губ виднелись окровавленные зубы.

Адела настояла на том, чтобы увидеть тело мужа. Она сказала, что это долг и обязанность каждой жены. Зрелище было тягостное, вдова побледнела как мел при виде Патрика.

– Сегодня утром, перед его отъездом, я рассердилась на него, – произнесла Адела. – Он впустил в нашу опочивальню щенка одной из охотничьих собак, и тот сжевал мои вышитые туфли. Патрик сказал, что я веду себя как глупая женщина и устраиваю скандалы по пустякам, а я в ответ назвала его бесчувственным грубияном… – По ее щекам потекли слезы. Алиенора сочувственно прикоснулась к ней. – Он всегда все делал в полную силу, – продолжила Адела. – И был благородным человеком. Я гордилась им. Я горжусь им сейчас. Он погиб, исполняя свой долг. Как жаль, что я не сказала ему… – Она прикусила губу, сдерживая рыдания. – Пара испорченных туфель и правда всего лишь женская дурь. – Все ее тело содрогнулось в приступе горя. – Позвольте мне похоронить его в Пуатье, – попросила она, немного совладав с собой. – В такую солнечную погоду дорога домой будет слишком долгой, а эту церковь он любил.

– Все будет сделано, как ты пожелаешь, – сказала Алиенора.

– Благодарю вас. – Указательным пальцем Адела вытерла слезы. – По крайней мере, Патрика похоронят по-христиански, и у него будет могила, которую смогут навещать его близкие. Мой первый супруг, упокой Господи его душу, был лишен и этого.

Алиенора восхищалась прагматичностью Аделы. Первый муж графини, отец Изабеллы, тоже погиб в засаде – его зарезали сельджуки и оставили гнить на безлюдных склонах горы Кадмус.

– Я распоряжусь, чтобы его похоронили со всеми почестями.

Затем Алиенора оглядела другие трупы. Ее переполняла скорбь и ярость – этого не должно было случиться! Однако, когда она достигла конца ряда, в ее душе вспыхнула робкая искра надежды.

– Племянника графа нет среди погибших, – заметила королева. – Где Уильям Маршал?

Ей ответил один из рыцарей, ездивших за телами:

– Его лошадь была там, мертвая, а его самого не нашли. Я бы сказал, что его пленили ради выкупа, госпожа.

Искра надежды превратилась в небольшой костер. Уильям был одним из немногих, кто облачился для прогулки в хауберк, и это сразу должно было выделить его среди всех как человека с высоким положением. Патрика в его старой котте, скорее всего, приняли за слугу, которого надо побыстрее прикончить, и все.

– Если окажется, что его захватили, то я заплачу за него выкуп, поскольку он попал в плен, будучи у меня на службе и защищая меня, – сказала она Аделе.

– Вы очень добры, госпожа, – проговорила графиня слабым голосом.

В нефе появились две простые женщины, одна старая и беззубая, вторая – средних лет. Поддерживая друг друга, они двинулись вдоль линии трупов, напряженно вглядываясь в лица. Потом младшая издала внезапный вопль, от которого у присутствующих застыла кровь в жилах, и упала на колени перед одним из тел. Она попыталась приподнять его и прижать к себе, а когда не сумела этого сделать из-за того, что труп уже окоченел, то распростерлась на окровавленной груди и завыла. Ее спутница тихо застонала, как будто и ей нанесли смертельную рану.

– Сын мой, – произнесла она дребезжащим голосом. – Сын мой, что они с тобой сделали? – С трудом она опустилась на колени рядом с более молодой женщиной и начала причитать.

Алиенора не позволила себе отвести взгляд от сцены безутешного и неприкрытого горя жены и матери. Там, где должны царить покой и восхваления Богу, звучат стенания и крики отчаяния над телами убитых. У нее умирали маленькие дети, и она часто думала о том, какая жизнь могла бы у них сложиться, но потерять сына, или мужа, или отца в расцвете его лет – вот это поистине черное проклятье.

Адела не упала на мертвого Патрика, как сделали две крестьянки, прощаясь со своим любимым. Вместо этого она отдала тихие распоряжения о том, что сама желает обмыть тело и позаботиться о нем, пока его не возложат на смертный одр перед алтарем. Окутанная железной мантией самообладания, с сухими глазами, она проговорила:

– Больше я не выйду замуж. Никогда.

Глава 35

Пуатье, лето 1168 года


После нападения на кортеж королевы братья Лузиньян обратились в бегство и вели жизнь кочевников, перебираясь из замка в замок. Они не проводили на одном месте больше ночи, чтобы их не обнаружили и не предали правосудию. Генрих бросил незавершенными переговоры о перемирии с французами, оставил непрекращающиеся волнения в Бретани без присмотра и спешно поскакал на юг.

Прибыв в Пуатье, еще запыленный с дороги, он направился прямиком в церковь Святого Илария и встал перед новым надгробием: кулаки сжаты, губы крепко стиснуты.

– Он был одним из самых умелых военачальников. Его смерть – тяжкий удар, упокой Господи его душу. А души тех, кто убил его, пусть гниют в преисподней.

– Аминь, – проговорила Алиенора.

Она видела, что он изнурен, заботы прорезали на его лице морщины, которых не было раньше. Ей почти стало жалко его.

– Я не смогу задержаться здесь, чтобы разобраться с негодяями, – нетерпеливо произнес супруг. – Мне не разорваться. В Бретани беспорядки, и я не доверяю Людовику – он не станет соблюдать перемирие. Здешним делам я могу уделить только несколько дней.

Власть ускользала у Генриха из рук, но Алиенора знала: муж предпочтет сразиться со всеми демонами ада, но не признается в этом. Он по-прежнему был полон решимости править повсюду и единолично.

– Сколько уделишь, столько и будет достаточно.

Он оскалился:

– Я думал, твое присутствие в герцогстве положит конец бунтарским настроениям. Вот уж никак не ожидал, что мне придется усмирять аквитанских баронов так скоро после твоего появления здесь!

Она выгнула бровь:

– Надеюсь, ты не меня винишь в случившемся?

– Нет, – с кислым видом ответил Генрих, – но твои подданные склонны к смуте и отличаются непокорностью.

Тон его голоса предполагал, что он и супругу считает такой же.

– Однако это не помешало тебе жениться на мне, – напомнила ему Алиенора. – Более того, ты очень хотел этого.

– Возможно, я был слишком юн, чтобы понять, на что обрекаю себя.

– Возможно, мне следовало лучше все обдумать, пока не стало слишком поздно.

Они испепеляли друг друга ненавидящими взглядами. Потом Генрих развернулся и ушел из церкви. Алиенора вздохнула, зажгла свечку и опустилась на колени для молитвы.

* * *

– Я собираюсь назначить Гильома де Танкарвиля на место Патрика, – объявил Генрих. – Он имеет опыт защиты границ и сможет удержать Лузиньянов в узде. – Король поднял кубок и выпил вина. Умывшийся и переодевшийся, он мерил шагами верхние покои башни Мобержон и строил планы.

Алиенора поджала губы, но тем не менее склонила голову в знак согласия. Танкарвиль во многом напоминал Генриха: тоже считал, будто мир вращается вокруг его желаний. Однако это был воспитанный и любезный придворный, покровитель молодых воинов и сторонник рыцарских принципов.

– Мне нужно будет найти ему замену в Нормандии, но там задача попроще, чем иметь дело с твоими баронами.

На этот укол Алиенора никак не отреагировала. Ее бароны всегда были своевольны и не терпели строгого правления, исходи оно от женщины или от мужчины, и Генрих знал об этом, беря ее в жены.

– Племянник Патрика, Уильям Маршал, – сказала она. – Он выжил в той схватке, и Лузиньяны требуют выкуп в тридцать марок за него. Я обещала графине Солсбери, что заплачу всю сумму.

Уголки губ Генриха едва заметно дрогнули в насмешливой полуулыбке.

– Еще одна из твоих затей?

Она пригладила рукава на платье:

– Убеждена, он стоит того. Маршал не раз доказал свою преданность и военное мастерство.

– Это не самое худшее, что я мог ожидать от тебя, – бросил Генрих. – Еще не известно, окупятся те тридцать марок или нет. Его отец был стойким воином, хотя всегда стремился все делать по-своему, а его старший брат неплохо служит мне. – Генрих подлил себе вина и спустя пару минут заговорил о другом: – То перемирие, о котором я договариваюсь с французами… одно из условий, о которых мы столковались, – это помолвка между Ричардом и дочерью Людовика Аделью.