Сначала Генрих нахмурился, но потом невольно рассмеялся:

– Ну, если быть до конца честным, то да, так я и думаю.

– Что же изменилось? – Она пристально взглянула на него.

От зимней непогоды кожа на его щеках обветрилась, глаза покраснели от дыма походных костров и от долгой работы при тусклом свете свечи. В нем не осталось почти ничего от того гибкого, свежего юноши, за которого она выходила замуж. Но надо признать, что и она тоже стареет и теряет былой оптимизм.

– Твой долг – поддерживать меня и наших наследников.

Алиенора пила вино и смотрела на раскаленные угли в очаге. Будь жива его мать, Генрих управлял бы Нормандией с ее помощью. Супругу он призвал из Пуатье лишь потому, что ему больше ничего не оставалось. А насчет ее долга перед ним и детьми Генрих, конечно, прав, только вот все решения мужа направлены на достижение его собственных целей. Сама она выбрала бы иные пути.

– Чего тебе надо от меня?

– Бекет попытается помешать коронации Гарри. Он надеется, будто я позволю ему придерживаться той безумной клятвы: «Кроме того, что затрагивает честь Господа»! Ни за что! Бекет рассчитывает наложить интердикт в тот самый миг, как я ступлю на английскую землю. Ты должна следить за тем, чтобы ни один церковнослужитель с приказами от Бекета не пересек море. Пока грамота о наложении интердикта не достигнет Англии, священники нашего государства не обязаны подчиняться ей. Если я смогу остановить Бекета и папу, наш сын окажется помазанным королем, и тогда в колчанах Томаса не останется стрел.

– Люди начнут говорить, что коронация незаконна в глазах Господа, – предупредила Алиенора.

– Пусть болтают что хотят, – презрительно отмахнулся Генрих.

Алиенора склонила голову:

– Как пожелаешь. Я установлю в портах стражу и велю рыцарям задерживать всех подозрительных священников.

– Особенно приглядывай за епископом Вустерским, мои осведомители много чего о нем рассказывали. – Генрих поднял указательный палец. – Со всеми, кого задержат, обращайся вежливо и не открывай, что действуешь по моей указке.

Алиенора скривила губы. Он давал ей возможность исполнить роль королевы – стать посредницей и мироносицей, но заодно еще и возложил на нее ответственность.

– Значит, ты притащил меня сюда, чтобы я сделала за тебя грязную работу, да еще и осталась виноватой.

– Ты здесь для того, чтобы помочь мне короновать нашего сына, – отчеканил Генрих.

– Я сделаю это, – надменно произнесла Алиенора, – но не для тебя, а ради Гарри и его будущего.

– Вот и хорошо, значит с этим решено.

– А Ричард будет провозглашен графом Пуату в тот самый день, когда ему исполнится пятнадцать лет.

– Ладно, – равнодушно кивнул Генрих. – Почему бы и нет.

Но Алиенора еще не закончила:

– И раз уж мы заговорили о будущем наших сыновей: я хочу, чтобы Ричард остался со мной и завершил образование в Пуату. Я не желаю, чтобы его отсылали сейчас в Париж.

– Да, пожалуйста. С этим спешить некуда. Людовик потерпит еще немного.

Алиенора в полной мере отдавала себе отчет в том, что Генрих соглашается на ее условия только потому, что на данном этапе они его устраивают.

После того как супруг умчался, Алиенора съела маленькое пирожное и обдумала все сказанное. Она сердилась на Генриха, однако задача, которую он перед ней поставил, была интересна и сложна. Это вызов, и в предвкушении Алиенора даже улыбнулась.

* * *

На площадке, где обычно тренировались рыцари, Гарри испытывал коня, что подарил ему отец на пятнадцатилетие, а оба родителя наблюдали за ним. Золотисто-гнедой скакун блестел на солнце, будто вылитый из металла, а белое пятно на его крупе мелькало как молния. Гарри назвал коня Фламбур, что значит «пламенеющий», и кличка эта очень подходила и самому коню, и его упряжи, украшенной золотыми подвесами, которые звенели при каждом движении.

Уильям Маршал обучал Гарри и нескольких других подростков приемам верховой езды, и Гарри старался показать себя во всей красе перед зрителями. Широко ухмыляясь, он послал Фламбура галопом и попробовал выполнить резкий поворот, однако оставил мало места для маневра. Жеребец поскользнулся на задних ногах, Гарри выбило из седла, и он рухнул на землю. От падения у него ненадолго вышибло дух, ничего более серьезного с ним не случилось, если не считать раненой гордости. Гарри с трудом встал на ноги и принялся отряхивать одежду, пока Фламбур брыкался и бегал от всех, кто пытался поймать его.

Уильям Маршал развернул своего коня и подъехал к Гарри:

– Быстро, господин!

Он нагнулся и сумел одним стремительным движением втянуть подростка на круп коня. Безупречно исполнив тот самый резкий поворот, что не удался сыну короля, он помчался вслед за гнедым, а догнав, схватил его под уздцы и крикнул Гарри, чтобы тот перепрыгивал в пустое седло.

С напряженным лицом, на котором не осталось ни следа от прежней самоуверенной ухмылки, Гарри подобрался и прыгнул. Прыжок получился неуклюжим, но все-таки желаемый результат был достигнут. Уильям держал Фламбура под уздцы до тех пор, пока не убедился, что парень надежно сидит в седле и сам может управлять лошадью. Они достигли края площадки. Гарри натянул поводья и рысью поехал обратно, раскрасневшийся и возбужденный, а Маршал скакал рядом, похлопывал его по спине и хвалил.

На сердце у Алиеноры потеплело: Уильям сумел обернуть падение Гарри в триумф и в то же время показал, как можно спасти товарища на поле боя.

– Молодой Маршал хорошо справляется с мальчишками, – заметил Генрих.

– Они берут с него пример. Уильям – опытный воин, – признала Алиенора. – Гарри не любит сидеть и выслушивать долгие лекции, но то, что говорит наставник, всегда запоминает, потому что уроки Маршала для него не скучны.

Генрих потер подбородок:

– Когда мы коронуем сына, ему понадобится большой двор. Пожалуй, стоит подумать над тем, чтобы ввести Маршала в его свиту.

Алиенора кивнула, но испытывала при этом двойственные чувства. Ей хотелось сделать Уильяма наставником Ричарда. Однако Маршал честолюбив, и поскольку спас ей жизнь, она не может лишать его возможности улучшить свое положение.

– Он достойный рыцарь.

– Хорошо. – Генрих решительно мотнул головой, разом превратив мимолетную мысль в реальность.

* * *

Алиенора осмотрела покои. Они опустели после того, как Генрих отплыл в Англию. Теперь тут поселится Гарри, и слуги уже переносили его вещи. Полы только что подмели, пахло оседающей пылью и дымом от жаровен. В двери втащили его кровать, набитые пухом и соломой матрасы, простыни и одеяла, сундуки и насест для ловчих птиц.

Флот двинулся в Англию при ветреной, но ясной погоде, однако ночью собрались тучи, разыгралась буря, которая терзала пристань завывающим ветром и хлестким дождем. К утру море успокоилось, ветер стих до обычного бриза, но все были взвинчены, дожидаясь вестей о благополучном прибытии короля в Англию. На утренней мессе королева возблагодарила Господа за то, что Гарри не поплыл в этот раз с отцом.

Впрочем, буря имела и положительные последствия. Алиеноре сообщили, что Бекет, направлявшийся в Кан с намерением поговорить с Генрихом и вручить запрет на коронацию для всех епископов, узнал об отплытии королевского флота и повернул обратно из-за отвратительной погоды. Конечно, это не остановит Томаса, он предпримет новую попытку. Алиенора должна оставаться бдительной.

Ее внимание привлек необычный предмет на скамье под окном: изящная игольница, вырезанная из моржового рога. Как она оказалась в покоях Генриха? Загадка. Иногда он сам чинил упряжь, но игольница явно принадлежит женщине. Алиенора сняла крышечку, привязанную шелковой косичкой, и высыпала несколько иголок себе в ладонь. Они были разного размера, для работы с различными тканями. В одном уголке шкатулки лежала свернутая красная лента. Когда Алиенора развернула ее, оказалось, что лента расшита крошечными золотыми львами – вышивка весьма искусная. В одну из иголок была вдета золотая проволока, скрученная со светло-каштановыми тонкими волосинками. Загадка разрешилась. Понятно, чья это игольница, кто вышил львов. У Алиеноры от ненависти перехватило дыхание. Когда-то и она вышивала для Генриха ленты… Больше не вышивает. Взяв ленту двумя пальцами, словно мертвую змею, Алиенора бросила ее на угли жаровни и стала смотреть, как ткань чернеет и превращается в пепел. А потом она швырнула туда же игольницу.

Ее отвлекло появление камерария, который принес известие о том, что Генрих, целый и невредимый, высадился в Саутгемптоне. Алиенора ничего не сказала, потому что в этот момент желала, чтобы и супруг, и его возлюбленная оказались на дне моря.

– Однако флот разбросало, и один корабль так и не нашли. На его борту находился лекарь короля и Жильбер де Сюлени.

– Печальные новости. – Она взяла себя в руки. Даже если бы корабль Генриха затонул, вместе с ним на дно пошли бы и другие люди, ни в чем перед ней не провинившиеся. – Я велю отслужить заупокойный молебен и раздать подаяние в память об умерших.

Пришел Гарри, раскрасневшийся после энергичной верховой прогулки. Своей подвижностью и неутомимостью он очень походил на отца.

– Твой отец доплыл до Англии, несмотря на шторм, – поведала она ему нейтральным тоном. – Но один корабль все-таки утонул, тот, где плыли Ральф де Белламон и Жильбер де Сюлени.

Гарри состроил печальную мину.

– Какая жалость! Но я рад, что меня с ними не было, – ответил он. – Папа как будто притягивает бури.

– О да, похоже на то, – согласилась Алиенора. – Он или притягивает их, или сам поднимает. Правда, Бекет объяснил бы это гневом Божьим.

– Бекет объясняет гневом Божьим все, что ему не нравится, – наморщил нос Гарри. – Хорошо, что меня забрали из его дома.

– Тебе было очень полезно пожить там, – возразила ему мать. – Ты много узнал от архиепископа и других ученых мужей, которых он собирает вокруг себя.

Гарри буркнул что-то неразборчивое. Алиенора задумалась, глядя на своего красивого, сообразительного сына: как же быстро ему становится скучно. Он никогда не мог сидеть спокойно, в отличие от Жоффруа, который превосходно учился благодаря усидчивости, или от Ричарда, который умел концентрироваться, когда что-то интересовало его. Гарри унаследовал от Генриха непоседливость, но в противоположность отцу был весьма поверхностным человеком: порхал по жизни как бабочка, и это очень беспокоило Алиенору. Чтобы править, ему нужно приобретать знания и мудрость, но сидеть и слушать наставников Гарри, очевидно, не в состоянии.

– Нам пора подумать о дворе, который необходимо составить для тебя после коронации, – сказала она. – Твой отец предлагает назначить канцлером Ричарда Барра.

Гарри набычился:

– Это человек отца! И он вечно устраивает шум по пустякам.

– А еще он очень опытный, – добавила мать неодобрительным тоном. – Тебе его знания пригодились бы. Кроме того, сейчас он в Риме, то есть сразу все равно не сможет вступить в должность. Капелланом пусть остается Уолтер, и я подумывала поставить во главе канцлерского суда того способного молодого служителя Вигана. И что скажешь, если Уильям Маршал станет твоим маршалом и наставником по военному искусству?

Лицо Гарри разгладилось. Он больше не дулся.

– Этих я бы и сам выбрал. – Сын сел на мягкую скамью перед огнем. – А еще я хочу Адама Икбефа, Филиппа де Коломбьера и Болдуина де Бетюна.

– Как хочешь. – Не все они были по вкусу Алиеноре, особенно подхалим Икбеф, но молодой человек нуждается в общении с друзьями, а противовес и контроль будут обеспечивать люди, подобранные родителями.

Взгляд Гарри упал на горящую игольницу. Вонь горелой кости заставила его поморщиться.

– Я нашла ее под окном, – сказала Алиенора. – Внутри была красная лента, расшитая львами. Я не потерплю следов присутствия его любовниц в тех местах, где живу я.

– Понимаю, – произнес Гарри, пряча глаза.

– Ты встречался с ней? Хорошо ее знаешь? – Алиеноре отвратительна была мысль о том, что любовница Генриха водит дружбу с ее сыновьями.

Гарри развел руками, признавая этот факт.

– Она с ним не спорит. Политика ее не интересует, и с ней он может говорить о простых вещах.

Алиенора скривила губы:

– Со мной он тоже мог бы поговорить о чем-нибудь простом, если бы захотел.

– Но ты же как грозная орлица, мама: ты можешь улететь, унося в когтях то, что принадлежит отцу, или выцарапать ему глаза. Розамунда же – котенок. Если она и поцарапает его, то это будет случайность, и отец в любой момент способен раздавить ее голой рукой, но он этого не хочет. Зато хочет играть с ней, хочет повесить ей на шею колокольчик.

Алиенору едва не стошнило.

– Понятно.

Гарри ковырял носком сапога в соломе, настеленной на полу.

– Ему нужны вы обе, мама.

Она раздраженно фыркнула. Как будто весь мир вертится вокруг желаний мужчин, и даже ее сыновья такие же.