Прибыл Генрих и приветствовал наследника с громогласной и снисходительной веселостью: прижал к себе, похлопал по спине. Маргарите тоже достался звучный поцелуй, а также одобрительная оценка ее пышных форм. Очевидно, Генрих надеялся, что она окажется плодовитой.

Показная жизнерадостность супруга не обманула Алиенору. С его губ не сходила улыбка, но взгляд оставался жестким, а движения напористыми и волевыми. Она уже знала, что на семейной встрече в Монферране Генрих собирался сказать супруге и сыновьям, что всем им придется делать. И они послушаются его, а иначе им не поздоровится.

Позднее, когда все расселись за столом, Генрих среди прочего поведал Алиеноре, что после Монферрана он предполагает встретиться в Лиможе с баронами и знатью.

– Я надеюсь договориться там о длительном мире и создать крепкие союзы на наших южных границах, – пояснил он.

– Похвальное намерение, – ответила Алиенора, прикидывая, не пытается ли Генрих изолировать ее, усиливая свое влияние в окружающих Аквитанию землях. – Кого мы увидим там, помимо Гумберта Морьена?

– Альфонсо Арагонского и его советников. – Генрих поболтал во рту вино, проглотил и пристально взглянул на супругу. – Он просит меня стать посредником в его споре с Раймундом Тулузским.

Алиенора замерла.

– Значит, граф Тулузы тоже приедет туда?

Генрих пожал плечами:

– Что бы ты о нем ни думала, Раймунд вовлечен в процесс и должен принять участие в переговорах. – Он разглядывал драгоценные камни в основании кубка. – И мы можем использовать его присутствие к нашей выгоде. Если я преуспею в устройстве женитьбы Иоанна, то ослаблю положение Раймунда, так как у него с обеих сторон окажутся соседи, в любой миг могущие превратиться во врагов. Чтобы спасти себя, он должен будет принести нам оммаж, и Тулуза окажется в сфере нашего влияния.

Алиенора постаралась скрыть отвращение.

– Тогда держи его подальше от меня. Ты знаешь мои чувства по отношению к Тулузе.

– Ты не раз подробно описывала их, – натянуто улыбнулся Генрих. – Я думал, ты обрадуешься, если я заставлю графа Раймунда принести оммаж Аквитании.

– Этому я буду рада, – согласилась она, – но находиться рядом с графом все равно не желаю и не сомневаюсь, что он сделает все возможное, чтобы уклониться от оммажа.

Генрих оттолкнул от себя пустой кубок:

– Никуда он не денется! И у нас наконец наступит мир. – Он послал Алиеноре грозный взгляд: ты только не мешай мне!

Вместо того чтобы возрадоваться долгожданной новости, Алиенора была подавлена и насторожена. Что-то такое чувствовалось в поведении супруга – некий тайный умысел, и это вызывало у нее еще большую подозрительность, чем обычно.

* * *

Алиенора проголодалась и изнывала от нетерпения. Переговоры между Генрихом и Гумбертом Морьеном относительно предполагаемого брака его маленькой дочери и Иоанна начались сразу после утренней службы, несколько часов назад. Ее сыновья, в том числе и будущий жених, сидели с отцом на переговорах, а женщин оставили с их рукоделием и беседами в других покоях. Позднее состоится торжественный пир и менее формальное обсуждение вопроса. Алиенора должна будет улыбаться, изображать гостеприимную хозяйку и сглаживать любые острые углы, коли таковые останутся.

После первой встречи с графом Гумбертом Морьеном у Алиеноры сложилось впечатление о нем как о спокойном, добродушном человеке. Однако в глазах его, прячущихся под тяжелыми веками, виднелась не сонливость, а хитрый и расчетливый ум, не менее острый, чем у Генриха. Земли, которые идут в придачу к его маленькой дочери, задешево он не отдаст.

За дверью раздались громкие голоса, и в покои ворвался Гарри – с алым от ярости лицом и сжатыми кулаками. За ним следом шел Амлен и пытался утихомирить племянника.

Алиенора в тревоге отложила пяльцы и подошла к ним:

– Что такое? В чем дело?

В глазах Гарри блестели слезы гнева и унижения.

– Отец… – начал он, и горло ему сдавили рыдания. – Он забрал из моего наследства замки Шинон, Лудон и Мирабо и хочет отдать их Гумберту Морьену, чтобы тот согласился выдать дочь за Иоанна! Он не дает мне править, а теперь еще забирает то, что принадлежит мне, – и ради кого? Ради младшего брата, чтобы устроить его женитьбу!

Маргарита всполошилась и подбежала к мужу.

– Чего еще он лишит меня?! – восклицал в отчаянии Гарри. – Я не ребенок. Я помазанный король в своем праве! Только без дюйма собственной земли. Я смело могу нацепить на голову уши осла и сесть на кобылу, надо мной и так все потешаются.

– Будет время и место, чтобы обсудить все это должным образом, – сказал Амлен, багровый от негодования из-за несдержанности племянника. – Нельзя было покидать совет так, как это только что сделал ты. Ты уронил себя в глазах присутствующих!

– Ниже уже некуда падать! – выпалил Гарри. – Что мне было делать, а? Сидеть там и молчать, пока отец раздает мое наследство?

– По традиции младшим сыновьям всегда достаются замки, – ответил Амлен, – но дело не в этом. Дело в том, что ты вел себя как капризный ребенок. Теперь граф Гумберт может передумать. А надо было сохранить самообладание, остаться сидеть со всеми и обсуждать то, что тебя волнует, как подобает взрослому мужчине, а не своенравному мальчишке. Стоит ли удивляться тому, что твой отец сомневается в твоей способности самостоятельно править? Ты только что укрепил его во мнении, что как правитель ты еще не созрел.

– Я отлично знаю, почему ты берешь сторону отца, – презрительно фыркнул Гарри. – Этими замками до совершеннолетия Иоанна будешь распоряжаться ты. Ты заинтересован в том, чтобы их забрали у меня, дядя, так что не делай вид, будто ты беспристрастен. Отец всегда посылает тебя, как своего пса, лаять на тех, кто вызвал его неудовольствие.

У Амлена вздымалась грудь.

– Будь ты моим сыном… – сдавленным голосом выговорил он.

– Достаточно, прошу! – Алиенора поспешила встать между ними; Изабелла тоже поднялась с места. – Гарри, успокойся. Твой дядя прав. Ты не поможешь себе, устраивая такие сцены.

Сын в гневе уставился на нее:

– Ты знала о том, что он собирается это сделать, мама? Знала?

– Нет, и если бы знала, то советовала бы ему так не поступать. Но твой отец никогда не прислушивается к моим словам. Он вполне способен из-за упрямства шагнуть в пропасть. Но это не значит, что ты должен вести себя так же.

– Я не позволю ему обделять меня, – с болью в лице и голосе сказал Гарри. – Он ничего мне не дал, а теперь забирает даже то, что обещал. Это ли не значит, что отец не ставит меня ни во что? Мой тесть и то любит меня сильнее, чем он.

Алиенора содрогнулась:

– Не путай любовь с политическими интригами. Людовику лишь на руку, если между вами разгорится вражда.

– Но между нами действительно вражда. Отец только что доказал это.

Схватив Маргариту за руку, он ушел из комнаты – таким быстрым шагом, что Маргарита едва не упала, поспевая за ним. Амлен хотел догнать Гарри, но Алиенора остановила его:

– Оставьте его. Будет только хуже, если вы последуете за ним. – Она обратилась к одному из пажей: – Найди мне Уильяма Маршала.

Амлен прорычал сквозь зубы:

– Нельзя позволять ему вести себя так на глазах у наших союзников.

– Почему? – усмехнулась она. – Его отец так и поступает, Гарри просто берет с него пример. Если Генрих сделал то, что говорит Гарри, то у нашего сына есть причины расстроиться.

– Все так и было, но это не время и не место высказывать недовольство… – стоял на своем Амлен. – Что, если он возьмет и уедет? Что будет с нашими переговорами?

– Не уедет. Куда ему ехать?

Вернулся паж с Уильямом Маршалом. Рыцарь был одет в стеганую котту, которую обычно носил под доспехами. Призыв королевы оторвал его от починки кольчуги, и его руки были запачканы смазкой и ржавчиной.

– Госпожа, – поздоровался он и преклонил колени.

– Твой господин узнал нечто неприятное для себя, – сказала Алиенора. – Найди его и проследи за тем, чтобы он не натворил чего-нибудь сгоряча. Тебя он послушает. Успокой его и не позволяй уехать, если вдруг ему придет это в голову. Займись немедленно.

Уильям посмотрел на нее умным взглядом:

– Как прикажете, госпожа. – Он поднялся, поклонился и быстро удалился.

Алиенора вернулась к Амлену, который понемногу справлялся с обуревавшим его гневом.

– Прошу вас, возвращайтесь к королю, – попросила она, – и попробуйте исправить вред, нанесенный поведением Гарри. Я тоже сделаю все, что смогу.

Амлен коротко кивнул:

– Я не уверен в успехе, но, если мы надеемся спасти хоть что-то, нам всем нужно прийти к согласию.

– Воистину. – Губы Алиеноры дрогнули. – В конце концов, не считается ли самым первым долгом королевы творить мир и не сказано ли, что миротворцы будут наречены сынами Божьими?

* * *

Как обычно, Генрих не хотел говорить о принятом им решении.

– Я так решил, и это окончательно! – отрезал он, когда Алиенора пришла к нему в покои. – И я имел полное право так решить. Пока мой сын не научится управлять своими чувствами, я не разрешу ему управлять другими людьми. И не потерплю никакого вмешательства с твоей стороны, госпожа супруга!

– Но ты ведь должен был понимать, что передача замков Иоанну разъярит Гарри? Неужели ты не мог хотя бы пообещать ему что-нибудь другое? Своими поступками ты толкаешь его в объятия французов. – (С преувеличенно тяжелым вздохом Генрих вскинул руки.) – Что бы ты сделал, если бы в восемнадцать лет оказался в таком же положении? Я же сама видела, как ты отбирал эти замки у своего родного брата. Генрих, перестань гнуть дерево, а то оно треснет. В твоей жизни и без этого достаточно проблем.

– Разве могу я давать ему земли, если он не способен править? Гарри говорит, что научиться можно лишь в процессе, только я не доверяю ему, и да, знаю, что Людовик уже вцепился в него. Не думал я, что стану бояться предательства родного сына, когда смотрел на него, спящего в колыбели.

– Ты пожинаешь то, что посеял, – произнесла Алиенора с презрением.

– И то, что взращиваешь ты, – обвинил он ее в ответ.

– Когда мы с Гарри виделись в последние годы? – возмутилась она, не веря собственным ушам. – Ты забрал его у меня совсем маленьким мальчиком.

– Ты родила его, госпожа супруга. Хотя я признаю его своим сыном, он насквозь пропитан твоим пороком.

Алиенора ахнула:

– Вот как ты смотришь на это? А кто обманывал меня снова и снова: и с моими землями, и с другими женщинами, и с обещаниями, которых надавал мне за эти годы и не моргнув глазом нарушил? Посмотритесь в зеркало, сир, прежде чем станете бросать в меня камни, и не вините меня, если увиденное не придется вам по вкусу.

– Я не потерплю этого! – гаркнул Генрих. – Я приструню этого мальчишку… Воистину, он всего лишь мальчишка!

– Да, ты не позволишь ему стать взрослым мужчиной, потому что тогда ты станешь опасаться его!

Их спор в который раз пошел по кругу. О примирении говорить не приходилось. Алиенора злилась слишком сильно, чтобы думать сейчас о мире. Она смотрела на сжатые кулаки Генриха и думала, не ударит ли он ее, но он сделал глубокий вдох и стал мерить шагами комнату, словно запертый в клетке лев.

– Когда я был в его возрасте, у меня не было выбора: я должен был сражаться за наследство. Если бы я не боролся, то ничего не получил бы. Ему не нужно бороться. Он унаследует все мое королевство, когда придет время. Нет никаких причин для этих его истерик. – Генрих помолчал и потом погрозил Алиеноре пальцем. – Ты не пойдешь против меня, ты будешь делать так, как я сказал.

– Ты угрожаешь мне, муж мой?

– Что мне остается, когда все мои доводы для тебя пустой звук? Я требую послушания – от Гарри и от тебя. Вы оба обязаны исполнять мою волю.

Алиенора вскинула голову:

– Не хотите ли еще что-нибудь сказать, сир, или позволите мне удалиться?

– Можешь идти. Но подумай как следует над моими словами. Не перечь и не мешай мне, чтобы не плакать потом о последствиях.

* * *

Гарри ждал мать в ее покоях. Когда она вернулась, он подскочил со скамьи, едва завидев ее в дверях.

– О, во имя всего святого, налей нам обоим вина и сядь! – резко остановила его Алиенора и сама села у огня, стала тереть заломившие виски.

– Я не отдам ему замки, мама. Не отдам.

– Ничего еще не решено окончательно, – ответила она. – Все может измениться, и ты должен смотреть на несколько ходов вперед.

Он раздраженно выдохнул через нос и подал ей чашу с вином.

– Ты совсем не помог себе, убежав с переговоров.

– А что мне было делать? – От возмущения у Гарри задрожал голос. – Покорно согласиться?

– Ты мог бы вести себя более сдержанно в присутствии посторонних людей. А своей выходкой уронил себя в их глазах.

– То есть ты на его стороне?