Гарри метнул на брата сердитый взгляд:

– Не понимаю, о чем ты.

– Все ты понимаешь, – отрезала Алиенора. – Я твоя мать и знаю, что происходит с моими детьми. Если ты собираешься сделать то, что собираешься, тогда ты должен быть очень, очень уверен в своих силах и все спланировать предельно точно. И еще ты обязан отдавать себе отчет, что это не внезапная вспышка и не детский протест, о которых ты завтра и не вспомнишь. Готов ли ты всей душой отдаться этому делу, как взрослый мужчина? Если нет, лучше немедленно отступиться.

Гарри вскинул подбородок:

– Я серьезен в своем намерении, мама, и думал об этом весь день. Сейчас я вернусь к французскому двору. В Англии многие хотят свергнуть иго нашего отца – и простой народ, и бароны. Он везде нажил себе врагов. Для него мы все лишь пешки на шахматной доске, и он думает, будто может передвигать нас как хочет.

– В чем же состоит твое намерение? – спросила она. – Как именно ты станешь из пешки фигурой?

– Я король, – гордо заявил Гарри. – Я заставлю его считаться со мной. Есть немало людей, которые встанут под мое знамя, стоит бросить клич. – И с обиженным видом буркнул: – Я, знаешь ли, все это время не только развлекался и пускал деньги на ветер.

– Аквитания моя, – встрял Ричард. – Ни тебе, ни отцу я не позволю отобрать ее у меня.

Гарри повернулся к нему:

– Я не виноват, что Раймунд Тулузский сначала присягнул мне, а не тебе. Я тут ни при чем.

– Может, и так, но я никогда не принесу тебе оммаж от имени Аквитании.

Гарри отмел его слова нетерпеливым взмахом руки. Этот вопрос его сейчас не волновал.

– Да ради Бога! Поехали со мной во Францию, если хочешь, преклонишь колено перед Людовиком как перед своим сюзереном.

Алиенору их пикировка и раздражала, и пугала.

– Не надо так спешить, – убеждала она, прижимая пальцы к заломившим вискам. Все рушилось, и она не знала, куда бежать, потому что со всех сторон было предательство в одном его обличье или другом. Нигде не скрыться.

– Мама, я не останусь здесь. Поеду в Париж, потому что ни один домен отца я не могу назвать домом. Он бесчестит меня на каждом шагу. Мне постоянно говорят, что я должен вести себя как мужчина. Ну вот, теперь я веду себя как мужчина, а вы уж сами решайте, что будете делать. Я решение принял. – Он вышел из покоев, наклонив голову, как разъяренный бык, – точь-в-точь отец.

Головная боль Алиеноры стала невыносимой. Она не могла думать.

– Поговорим завтра, – попросила она Ричарда. – Сегодня я слишком утомлена, слишком расстроена и слишком сердита.

* * *

Амлен прихлебывал вино. На юге все вино выше всяких похвал, а это просто исключительное. Но сегодня даже оно не радовало. Он не хотел сидеть здесь. Пир в честь церемонии оммажа – это фарс. Гумберта Морьена чествовали по-королевски, и на первый взгляд все шло как обычно, но пришлось придумывать объяснение отсутствию Алиеноры, а Гарри и Ричард, хотя их и заставили сесть за пиршественный стол, быстро удалились. Амлен полагал, что они отправились навестить мать. Жоффруа оставался за столом, как всегда молчаливый, и с интересом наблюдал за пирующими. Иоанн сидел на вышитой подушке и достойно вел себя весь вечер. Теперь он сонно припал к отцу, очень тихий и благонравный, бесконечно счастливый оттого, что ему разрешили допоздна остаться со взрослыми.

– Мне нужно идти, – сказал Амлен Генриху, который чистил ногти кончиком ножа с роговой рукояткой. Казалось, короля ничуть не затронули переживания окружающих. – Если мы выступаем завтра на рассвете, я должен поспать. Твой режим я не могу выдержать.

Генриха это замечание повеселило. Если бы не боли в поврежденной ноге, не сидел бы он сейчас за столом в качестве опоры для Иоанна.

– Я и сам уже не выдерживаю свой режим, – усмехнулся он и вопросительно взглянул на Амлена. – Сегодня вечером ты и двух слов не сказал, брат.

Две морщины перерезали лоб Амлена.

– Я пытался уложить в голове то, что случилось… Думаю, нам предстоит пережить грозную бурю.

– Бури случаются, – равнодушно бросил Генрих и перевел взгляд на подошедшего слугу.

– Сир, с вами хочет поговорить граф Тулузский по очень важному и срочному делу.

– Он что, до завтра подождать не может? – удивился король.

– Уверяет, что не может.

Король дернул плечом.

– Тогда проси его, – велел Генрих и приобнял младшего сына. – Нашему маленькому жениху пора на бочок. Жоффруа, ты тоже иди. Хватит на сегодня.

Жоффруа нахмурился, но поднялся на ноги.

– Я хочу остаться с тобой, – запротестовал Иоанн, потягиваясь. – Это несправедливо.

Генрих с кислым видом ответил:

– Жизнь редко бывает справедливой, даже для тех, кто имеет право решать. Завтра рано утром мы отправляемся в путь, и ехать надо будет далеко. На-ка возьми. – Он вложил нож, который держал в руках, в чехол из кожи, тисненной львами, и отдал его сыну. – Он теперь твой. Я убедился сегодня, что ты уже взрослый, значит сможешь правильно обращаться с ножом.

Глаза Иоанна вспыхнули, он горячо поблагодарил отца, но все равно упирался, когда его передали на попечение брату и повели из зала.

– Не ошибка ли – дарить ребенку нож? – спросил Амлен. – Бог знает во что – или в кого – он воткнет его.

Генрих хохотнул:

– Ничего. Иоанн радует меня больше, чем его старшие братья.

Раймунда Тулузского ввели в зал, и он опустился перед Генрихом на колено, хотя не без секундного колебания, которое выдавало его нежелание это делать. Судя по косо застегнутой мантии и смятой одежде, одевался он второпях. В его тонких чертах странным образом смешивались обеспокоенность и злорадство.

– Я полагал, вы уже почиваете, милорд, – любезно приветствовал его Генрих.

– Да, так и было, – ответил Раймунд. – Но мне сообщили новость, которую вам тоже нужно знать.

* * *

Изабелла лежала в постели и ждала Амлена. Его не было, казалось, уже целую вечность. Вот и в лампадах уже догорало масло. Она покрывала мелкими декоративными стежками ворот рубашки, которую шила супругу в подарок, но пришлось прерваться – у нее устали и заболели глаза. Она знала, что не заснет, пока Амлен не вернется, и потому велела капеллану почитать ей. Затем помолилась. Как ни прискорбно, всегда находилось много такого, что требовало молитвы. А сейчас Изабелле было особенно грустно и неуютно, и это несмотря на то, что в мире зарождалась новая весна. Обычно весна означает пробуждение жизни, но еще она возвещала скорое начало очередной военной кампании. Изабелла ненавидела провожать мужа на войну. Она погружалась в пучину страха каждый раз, когда Амлен целовал ее на прощание, но знала: цепляться за него и плакать бесполезно. Изабелла боялась за супруга и также боялась за Алиенору. Сама себе она казалась зернышком между двумя жерновами, ибо любила обоих, а поддерживая одного из них, предавала другого.

Наконец уже под утро Амлен вошел в их опочивальню и, держа в руке лампаду, приблизился к кровати. Сев на край, он стянул сапоги, потом наклонился, опустил лицо в ладони и застонал. Изабелла привстала в постели и подобралась к нему поближе.

– Амлен, в чем дело? – Она обняла его за плечи.

Муж поднял голову:

– Не знаю, могу ли открыть тебе… Господи, как я устал! Как мне плохо!

Стараясь сохранять внешнее спокойствие, Изабелла выбралась из-под одеяла и разожгла две лампы. Потом поворошила угли в очаге, пробуждая огонь, и принесла супругу вина. Амлен выпил, отставил чашу и откинулся на гору валиков на кровати.

– Я не знаю, что говорить… что делать, – подавленно произнес он. – Мы на краю пропасти, и у нас один путь: прыгать вниз.

Изабелла как могла боролась с дрожью в голосе:

– О… Амлен, что случилось?

Он закрыл глаза и выпалил разом:

– Раймунд Тулузский пришел к Генриху и рассказал, что он подслушал, как Алиенора, Гарри и Ричард планируют заговор.

Изабелла похолодела от ужаса:

– Нет! Я не верю!

– Это правда, – мрачно подтвердил Амлен. – У них есть все основания злиться на короля, и они вполне способны на заговор, особенно после того, что произошло днем.

– А каким образом Раймунд смог узнать об этом? Ты уверен, что это не хитрость с его стороны?

– Он подкупил одного из слуг Алиеноры – водоноса, и тот сообщал ему обо всем, что слышал. Гарри собрался в Париж готовить мятеж оттуда, и Алиенора поддерживает его.

– Боже праведный! – Изабелла зажала рот руками. Алиенора, что ты наделала! Это же непоправимо! Она подняла голову. – А может, Раймунд переиначил то, что было сказано? Может, он делает гору из песчинок? Раймунду Тулузскому очень выгодно настроить отца против сына, а если попутно навредить и Алиеноре, то еще лучше.

Амлен тяжело вздохнул:

– Говорят же, что дыма без огня не бывает. Генрих должен серьезно отнестись к тому, что поведал граф.

Изабелла замотала головой:

– Этого не случилось бы, если бы твой брат не принял оммаж Тулузы вместо Алиеноры. Ведь властелин Аквитании – она, а не он. Своим поступком он показал, что считает Аквитанию доменом Англии. Генрих совершил много такого, что Алиенора никогда не простит ему, но это оскорбление будет гореть в ее сердце даже на смертном одре.

– Он должен был сделать так, – оправдывал брата Амлен. – Иначе Раймунд Тулузский ни за что не согласился бы присягнуть. Перед женщиной – перед Алиенорой – он не встал бы на колено.

– Но ведь в безвыходном положении был граф, не Генрих, – возразила Изабелла. – Раймунду пришлось бы в конце концов принести оммаж, а не то его графство завоевали бы силой. В том, чтобы церемония прошла так, как прошла, Генрих был заинтересован не меньше Раймунда.

Амлен промолчал, устало сжав губы. По его виду было понятно, что доводы Изабеллы ему хорошо известны, но спорить он больше не хочет.

– И что дальше? – спросила Изабелла.

Он вздохнул:

– Генрих собирается взять Гарри с собой на охоту и потом будет держать его при себе.

То есть лишит его свободы передвижения.

– А королева?

– За ней будут постоянно следить. Да и из Пуатье она мало что может сделать.

Он стянул с себя рубаху и встал с кровати, чтобы умыться над лоханью. В дрожащем свете лампад Изабелла смотрела на мужа – все еще сильного и мускулистого, хотя за прошедшие годы его фигура отяжелела. Она любила его всей душой, но была несчастна, потому что знала: Амлен пойдет за своим венценосным братом куда угодно, хоть на край земли, и исполнит все, что велит ему Генрих, независимо от того, одобряет он решения короля или нет. Как и случилось на церемонии клятвоприношения.

– Я тоже кое-что слышала, – тихо произнесла она.

Он отвлекся от омовения и посмотрел на нее:

– О чем?

– О том, что Генрих хочет аннулировать брак с Алиенорой по причине близкого родства.

– Но это же смешно! – Амлен спрятал лицо в полотенце, и при виде этой уловки у Изабеллы упало сердце.

– Женщине, которую обманывали и которой пренебрегали, такие слухи смешными не покажутся.

– А что еще ты слышала?

Изабелла стиснула ладони перед собой.

– Кто-то говорит, что Генрих избавляется от Алиеноры, чтобы жениться на Розамунде де Клиффорд, а другие называют его будущей женой французскую принцессу Адель.

– Какая нелепость! – Амлен опустил полотенце, и супруга увидела в его глазах искреннее изумление.

– Нелепость? Адель скоро будет тринадцать, ее уже можно выдавать замуж. А девицу де Клиффорд он до сих пор держит при себе. Порой мне кажется, твой брат ни перед чем не остановится.

Амлен яростно затряс головой:

– Генрих не сделает этого!

– Однако люди считают, что он способен на это. О чем это говорит?

Муж вернулся в кровать, лег и укрылся одеялами. Изабелла прижалась к нему, нуждаясь в теплой защите его тела. Спорить ей не хотелось, однако на душе у нее было тяжело.

– Я хочу поехать с Алиенорой в Пуатье, – сказала она.

– Зачем тебе это? – Он напрягся, и Изабелла ожидала такой реакции. – Нет, ты отправишься в Коломбьер и будешь ждать меня там, после чего мы вернемся в Англию.

Она гладила его щеку:

– Я знаю, таков твой план, но если ты позволишь мне побыть с Алиенорой, то, может, у меня получится как-то исправить положение. Не только королевы умеют примирять.

Он сжал ее узкую ладонь:

– Если Алиенора замышляет заговор и об этом станет доподлинно известно, через тебя я окажусь замешанным в этом предательстве. У тебя слишком нежное сердце. Я не хочу, чтобы его ранили или злоупотребили твоим благородством. В таком деле мы должны быть заодно.

– Так и есть. Если мне покажется, что оставаться при королеве опасно, я немедленно уеду в Турень. – Она провела пальцами по его груди, по тугим завиткам волос. – Я понимаю, о чем ты тревожишься, но через брак с тобой Алиенора приходится мне сестрой – и тебе тоже. Ее дети – наши племянники и племянницы, кузены наших детей. Иоанн очень дружен с Уильямом. Я не ослушаюсь твоего решения, каким бы оно ни оказалось, только прошу: позволь мне провести несколько недель с Алиенорой. Я попробую сделать все, что будет в моих силах. А потом увезу детей с собой, если будет необходимо.