Симон наблюдал за суматохой на причалах, греясь в лучах жаркого солнца, совсем не такого, как в Англии. В гавани Бриндизи теснились всевозможные корабли, которые, казалось, были готовы сорваться с якорей и умчаться в синюю даль. С кораблей были сброшены сходни, и матросы, солдаты и портовые чернорабочие бегали туда-сюда, загружая на корабли бочки с водой, меха с вином, соленое мясо, оружие, походные палатки, лошадей и воинское снаряжение.

Нормандские крестоносцы пересекли Италию и зазимовали в Бриндизи, собирая флот и обогащая местных трактирщиков. Пока ждали весну, чтобы переплыть через Адриатическое море, многие крестоносцы решили, что забрались уже достаточно далеко и пора возвращаться домом. Что они и сделали, предварительно сорвав со своих туник кресты. Другие из-за нехватки денег вынуждены были продать свое оружие и наниматься на работу, чтобы заплатить за еду и ночлег.

Симон не падал духом, деньги у него были, но ожидание затягивалось, и он провел зиму, знакомясь с местностью и ее населением – темноглазыми красавцами и красавицами – и лакомясь их пищей с теплым ароматом цитрусовых и оливок.

Он походя немного выучил язык, чему способствовала ежедневная практика. В хорошую погоду он вместе с провожатым объезжал окрестности и побережье.

В дни, когда дождь бил в стены и ветер гонял дым по комнате, он с чувством вины вспоминал Англию и Матильду, посылал за писарем и писал ей длинные письма, рассказывая о своих успехах или отсутствии оных. В такие дни он тосковал по теплу ее тела в постели и нежным пальцам, втирающим мазь в его поврежденную ногу. Шутя упоминал о своем целомудрии. После отъезда из Англии он всегда спал один. Нельзя сказать, что он был воздержан из желания остаться чистым, служа делу Господа. Скорее из-за того, что все портовые женщины были малопривлекательны и слишком доступны. Он не хотел быть одним из сотен тех, кому они дарили свои ласки.

Первый корабль, отплывающий в порт Даразза на византийском берегу, собралась проводить большая толпа. Симон присоединился к зевакам, среди которых были Робер Нормандский и Стефан Омальский. Стефан подвинулся, и Симон оказался рядом со стройным человеком средних лет, с худым лицом и темными волосами, поседевшими на висках. Симон замер. Он знал, что Ральф де Гал был в числе крестоносцев, даже видел его издалека, но впервые их пути пересеклись. Хотя Симон хорошо его помнил, бретонец его явно не узнал, ведь в тот год, когда умер Уолтеф, Симон был совсем мальчишкой и не заслуживал внимания. Прошло двадцать лет, мальчишка давно стал мужчиной, а граф Норфолкский постарел.

Де Гал улыбнулся Симону.

– Я плохой моряк, – вздохнул он. – Буду рад, когда эта часть нашего путешествия окажется позади.

– Как и все мы. – Симон заставил себя быть вежливым. – Зима оказалась длинной.

Де Гал внимательно посмотрел на Симона, явно силясь освежить память.

– Простите, у меня такое ощущение, что я вас знаю.

Симон отвернулся от моря и взглянул на человека, который завлек друзей в заговор, а сам сбежал в Бретань, где жил в роскоши и спокойствии.

– Скорее всего, вы видели меня при дворе Завоевателя, – без всякого выражения произнес Симон. – Я был слугой, а отец – одним из управляющих двором короля Вильгельма.

Де Гал щелкнул пальцами, унизанными золотыми кольцами.

– А, вспомнил. Парнишка, который сломал ногу!

– Парнишка, которого Уолтеф Нортумберлендский спас из-под копыт взбесившейся лошади, – поправил его Симон, следя за реакцией бретонца, который перестал улыбаться и положил руку на эфес меча.

– И это помню, – пробормотал он. – Один из самых смелых и глупых поступков, которые я когда-либо видел. Я радовался, что не полез сам, но одновременно чувствовал стыд, что не сделал этого.

– А что вы почувствовали, когда умер Уолтеф? – спросил Симон, отбросив церемонии. – Вам тоже было стыдно, милорд?

Темные глаза сверкнули, краска залила худые щеки.

– По какому праву вы меня допрашиваете? – взорвался он.

– По праву крови, – ответил Симон. – Я женат им старшей дочери Уолтефа, и мой сын, его внук, носит eго имя. Уолтеф не дожил до свадьбы своей дочери и рождения внука, потому что доверился человеку, которого считал своим другом.

Де Гал сжал зубы.

– Вы не имеете права судить меня, – хрипло проговорил он. – Только Господь может.

– И я уверен, Он это сделает, – холодно заметил Симон. Он хотел уйти, но де Гал схватил его за рукав.

– Вы не понимаете. Уолтеф действительно был моим другом, и не проходит дня, чтобы я не сожалел о случившемся. Если бы я мог вернуться в юность и все изменить, я бы поступил иначе.

– Похоже на то, – ответил Симон, стараясь на обращать внимания на печальное выражение на лице де Гала. – К тому же вы сохранили бы и титул графа Норфолкского. – Он высвободил руку. – Моя жена носит память об отце, как кандалы, и я ничего не могу сделать, чтобы освободить ее. Вы хоть знаете, сколько горя вы принесли?

– Куда меньше, чем сидевший на троне тиран, – резко ответил де Гал. – Наш замысел был плохим и несвоевременным, но выстраданным.

Симон махнул рукой.

– И привел к беде.

– Я знаю. Считаю себя виноватым, и, хотя вы мне не поверите, потому что плохо обо мне думаете, я принял клятву крестоносца, чтобы искупить грехи прошлого. В Иерусалиме я помолюсь за душу Уолтефа и обрету покой. Если я умру по дороге, мои кости подтвердят мою искренность.

Симон старался сохранить свое презрение к де Галу, но невольно поддавался на его чистосердечие. Хотя, возможно, тот притворялся.

– Мне жаль дочку Уолтефа. Такая милая была малышка… – продолжил де Гал. – Я знаю, он души в ней не чаял, она его тоже обожала. – Он поморщился. – Боюсь, меня онa не любила. Даже тогда она знала, что это я увожу от нее ее отца.

Конечно, не один де Гал виноват, подумал Симон, другие тоже сыграли свою роль.

– И с тех пор ничего не изменилось, милорд, – произнес он вслух. – Ищите прощения у Господа и удовольствуйтесь этим. Думаю, нам не о чем больше говорить…

Де Гал тяжело вздохнул.

– Я…

Но его перебило громкое восклицание Стефана Омальского, который, стоя рядом, изо всех сил старался не прислушиваться.

– Бог ты мой, бедняги!

Симон увидел, как один из грузовых кораблей перевернулся на полпути к выходу из гавани. Маленькие фигурки быстро исчезли под водой. Некоторым повезло, они успели ухватиться за мачту, но они не умели плавать, и тяжелая одежда тянула их вниз. Большинство утонуло. К ним спешили на помощь другие галеры.

– Да пощадит Господь их души, – прошептал де Гал, перекрестился и покачал головой. Среди тех, кто с ужасом следил за происходящим, раздались крики. Некоторые считали, что это дурной знак.

– Это посланное нам испытание! – провозгласил Робер Нормандский, встав в позу. – Те, у кого нет мужества, могут ползти домой, поджав хвосты. Наши соотечественники сейчас на небе со Спасителем. Да, мы потеряли корабль, но всего один, у нас их много.

Слушая его, Симон понимал, как ему удавалось привлекать людей на свою сторону в противостояние с Руфусом Вильгельмом.

Немногие выжившие после крушения галеры были доставлены на берег вместе с телами, которые удалось выловить. Священник Робера вышел вперед, чтобы прочитать заупокойную молитву.

Женщина в мокром платье, с облепившими лицо волосами упала на колени у одного из тел и зарыдала. От ее плача волосы на затылке у Симона встали дыбом. Он узнал женщину, хотя в последний раз видел ее двадцать лет назад. Овальное лицо, широко поставленные глаза фиалкового цвета. Сабина – дочь сокольничего, с которой у него был первый невинный роман.

Он протолкался сквозь толпу и взглянул на мужчину, чью голову она держала на коленях. Время посеребрило его бороду, но он сразу узнал того парня, который заменил его в объятиях Сабины. К его тунике был пришит красный крест, уже слегка выгоревший и потрепанный по краям.

Кто-то наклонился к Сабине со словами сочувствия, но получил решительный отпор.

– Он мой муж! – зарычала она, как волчица. Наклонившись над мертвым мужчиной, она покрывала поцелуями его лицо и зарылась пальцами в его волосы. – Почему Господь не забрал меня вместе с ним?

Симон наклонился над ней.

– Сабина?

Она посмотрела на него невидящим взглядом и прорычала:

– Оставь меня!

– Сабина, посмотри на меня. Я Симон. – Он коснулся ее плеча. – Пожалуйста, позволь мне помочь тебе.

В ее взгляде промелькнуло понимание.

– Никто не может мне помочь! – простонала она. – Мой муж умер. Я тоже должна была умереть. Уходи. – Она положила руку на холодную грудь мужа, как будто могла заставить его сердце забиться. – Мы должны были вместе увидеть Иерусалим и помолиться за наших детей.

Симон мог уйти, как сделал Ральф, притвориться, что это не его дело, но его совесть не даст ему покоя. Он выпрямился и жестом позвал двух своих солдат.

– Принесите носилки, – распорядился он, – и отнесите этого человека в ближайшую церковь. – Он снял плащ и накинул его на плечи Сабины.

Другим людям, спасенным с перевернувшейся галеры, нашли сухую одежду, напоили их горячим вином. Священники прочитали заупокойные молитвы, слуги вырыли могилы.

Когда первая жуткая волна горя схлынула, Сабина села молча у тела своего мужа и стала ждать, когда за ним придут, чтобы похоронить. Она смыла соль с его волос и бороды и расчесала их. Теперь она сидела неподвижно, сложив руки на коленях.

Симон протянул ей чашу с вином, и она посмотрела на нее так, будто не понимала, что это такое.

– Я не хотела идти в этот поход, но он считал, что так будет лучше, – хрипло проговорила она. – Он думал, что, если мы обратимся к Богу у самого святого алтаря, расскажем, как мы Его любим, Он простит нам грехи наши и вознаградит нас… – Она нерешительно отпила глоток. Рука тряслась так сильно, что она с трудом удерживала чашу. – Но наши грехи оказались больше, чем мы думали, – посмотри, что Господь сделал…

– Нет, – возразил Симон, – не Бог, а люди виноваты в том, что корабль перевернулся. Слишком много на нем было людей, поэтому он сидел так низко в воде.

– Тогда почему я спаслась, а мой муж утонул? Почему я не умерла вместе с ним? – Голос прервался. – Не уверяй меня, что Господь милостив, потому что я тебе не поверю! – Она вытерла глаза рукавом и шмыгнула носом.

– Я не стану тебе ничего говорить, – пытался успокоить Симон, касаясь ее руки. – В моем доме для тебя найдется место, а ты пока решишь, как поступить.

– Мне не нужна твоя жалость. – Сабина подняла голову и сквозь слезы гордо взглянула на него.

Все в нем перевернулось. На мгновение она так напомнила ему Матильду, что он замолчал.

– Я предлагаю; помощь не из жалости, – наконец произнес он, – а по старой дружбе. У меня есть в городе жилье. Ты можешь провести там ночь и решить, продолжишь ты путь или вернешься домой.

Она продолжала смотреть на него, и лицо Симона залила краска.

– Это честное предложение, – пояснил он, – я не собираюсь воспользоваться твоим положением.

– Я знаю. – Она хрипло рассмеялась. – Мы всегда останавливаемся на самом краю, верно? – Несмотря на плащ, она продолжала дрожать.

Пришел священник, чтобы сопроводить покойного до могилы.

– Пойдем, – мягко позвал Симон и помог ей подняться. – Давай похороним его с достоинством. – Он сжал ее руку. – А потом найдем аптекаря, и он даст тебе что-нибудь, чтобы заснуть.

Она тяжело опиралась на его руку.

– От аптекаря мне будет мало толку, – мрачно сказала она.

Сабина очень ослабела, и Симон решил взять ее с собой. Несмотря на опасности, которые подстерегали их по дороге в Иерусалим, возвращаться женщине в одиночку было еще труднее. Даже если он даст ей в сопровождение пару солдат, это не может гарантировать ей безопасность, а Сабина была так погружена в свое горе, что не могла сама о себе позаботиться.

Когда они плыли из Бриндизи в Дюраззо, она не смотрела на море, уединившись на палубе. Симон остановился около нее, протянул ей чашу с вином и спросил, как она себя чувствует. Она покачала головой.

– Неважно, – сказала она, но взяла чашу в дрожащие руки и выпила до дна. Симон сел рядом и прислонился спиной к борту, устраиваясь поудобнее. Он молчал, давая понять, что просто посидит рядом. Наконец Сабина нарушила молчание.

– Это была идея Заера, – сказала она дрожащим голосом. – Он думал, если мы докажем свою приверженность Богу, он пошлет нам еще детей, – Она сжала чашу так, что костяшки пальцев побелели. – Знаешь, ведь у нас было трое детей, два мальчика и девочка.

Услышав «было», Симон все понял и сочувственно коснулся ее плеча.

– Один сын и новорожденная дочь умерли от лихорадки два года назад. Я делала все, чтобы спасти их, но, наверное, недостаточно, – В ее глазах была тоска, – В деревне тогда умерло много детей. – Она проглотила комок в горле, – Старший сын выжил, но напоролся на серп во время покоса и умер…