Эйвери покинул коридор и вернулся в свою комнату. Положительную сторону в измене дочери мужу он видел в том, что Эриенн теперь может оказаться более сговорчивой и раскошелиться, чтобы скрыть свою неверность, а это для Эйвери могло обернуться выгодой.

На следующее утро Эриенн рано выбралась из объятий мужа и спустилась вниз. Она была удивлена, увидев, что отец ждет ее. Однако выражение его лица заставило Эриенн насторожиться. Губы у него были задумчиво поджаты, а голова покоилась на воротнике сюртука, словно у самодовольной черепахи. Он, не отрываясь, смотрел, как Эриенн прошла но комнате, и когда она приблизилась к нему, чтобы поставить чайные приборы, ей показалось, что отец ухмыльнулся.

— Что-то не так, отец?

— Может быть.

Эриенн уселась в кресло напротив и стала неторопливо попивать чай.

— Вы о чем-то хотели поговорить?

— Возможно.

Не желая ввязываться в беседу, которая, без сомнения, свелась бы к жалобам на его горькую долю, Эриенн пила чай и ждала.

Эйвери прислонился затылком к высокой спинке кресла и пробежал глазами по развешанным на стенах рыцарским атрибутам, гобеленам и портретам.

— Понимаешь, дочка, я был щедр по отношению к матери и семье. Ты ни в чем не нуждалась, пока я мог себе это позволить.

Хотя Эриенн и было что возразить, она промолчала. Всем давно было известно, что Эйвери Флеминг был из тех людей, кто идет на поводу у своих слабостей; она и Фэррелл имели дом и хоть какое-то образование только благодаря усилиям матери. Эриенн не интересовало мнение Эйвери.

— Мне приходилось тяжело после смерти твоей матери, — пожаловался он. — В печали о ней я иногда забывался, топя свое горе за игральным столом. Дни мои были наполнены болью, когда я познакомился с этим янки и он обвинил меня в шулерстве.

— Но ведь он был прав, — резко возразила Эриенн.

При виде его вытаращенных от удивления глаз она вопросительно подняла бровь:

— Помните, вы как-то признались мне в этом?

Эйвери резко откашлялся и пожал плечами, отводя взгляд в сторону.

— Это от отчаяния. — Он поднял вверх руку, оправдывая свои действия. — К тому же этот человек был вполне обеспечен и мог себе позволить проиграть. Либо он, либо я, девочка, а от него бы не убыло, в то время как я… что ж, ты видишь, с чем он оставил меня.

— Отец, — бесстрастно проговорила Эриенн, — жульничество ради денег не лучше воровства, а вы жульничали.

— А как ты назовешь своего Кристофера Ситона, который носится по окрестностям и совершает убийства? — спросил Эйвери.

В синих глазах сверкнул огонь.

— Он расправлялся с преступниками, которые заслужили смерть за жестокие убийства невинных людей. — Она подняла руку. — А за это убивала и я. И Фэррелл. Мы наткнулись на шайку разбойников, которые напали на экипаж, и мы стреляли в них и убили нескольких человек, чтобы спасти девушку.

— Девушку?

— Мисс Беккер, — назвала Эриенн имя с холодной улыбкой. — Если потребуется, то она подтвердит мое заявление и то, что ночной всадник напал на разбойников и помог ей и Фэрреллу бежать.

Эйвери терзало любопытство.

— Фэррелл ничего мне не сказал о ней.

Эриенн вспомнила о нежелании брата довериться отцу и не стала рассказывать дальше.

— Фэррелл, вероятно, сам все объяснит вам. Я больше ничего не скажу.

После непродолжительного молчания мэр заговорил вновь:

— Ты, кажется, вполне довольна собою, девочка. Тебе, видно, нравится жить здесь с его светлостью.

— Я довольна, отец. Возможно, даже более, чем вы способны понять.

— О, я очень даже понимаю.

Он опустил подбородок в воротник и самодовольно улыбнулся.

Эриенн внимательно смотрела на отца, гадая, что же его так радует.

— Вы хотели обсудить что-то еще?

Эйвери некоторое время осматривал свои короткие, тупые пальцы.

— Мне кажется, что ты была не очень-то щедра со своими родственниками с тех пор, как получила титул и все прочее.

— Мне не приходилось слышать жалоб от Фэррелла, — возразила Эриенн.

— Бедняга ослеплен скупыми проявлениями твоей доброты, но что ты сделала для него на самом деле? Разве ты проявила хоть какое-то милосердие или сочувствие к его немощи? Уедет ли он отсюда хоть насколько-нибудь богаче? Нет, ему приходится тяжело трудиться за гроши.

— На мой взгляд, характер Фэррелла стал намного лучше после того, как он перестал замыкаться в жалости к себе и стал хоть что-то для себя делать, — с убеждением и несколько гневно проговорила Эриенн. — Милосердием и сочувствием, если довести их до абсурда, можно испортить хорошего человека. Уважение человека к самому себе вырабатывается тогда, когда он видит, какой обильный урожай приносит ему собственный труд. Да, мы должны быть милосердны и добры к менее удачливым, но, помогая им трудиться, мы проявляем бесконечно большее милосердие, чем когда позволяем им опускать руки от жалости к своей доле. Для самоутверждения человека бесценна хорошая, честная работа. К тому же, — не утерпев, добавила Эриенн, — у него остается меньше времени на бесцельное сидение за картами.

Эйвери сверкнул на нее глазами:

— Значит, ты так и не простила меня за то, что я продал тебя с аукциона?

— Мне отвратительна эта продажа, — призналась Эриенн. Оправляя юбки, она слегка улыбнулась: — Но ничего плохого, кроме хорошего, из этого не вышло. Я люблю человека, за которого вышла замуж, и я ношу ребенка…

— Его ли ребенка? — резко спросил Эйвери. — Или же ребенка от того мерзавца, который был у тебя в комнате вчера вечером?

Эриенн удивленно подняла глаза, и сердце у нее в ужасе сжалось.

— О чем вы?

— Я приходил поговорить с тобой, а ты была в комнате с этим дьяволом Ситоном, прямо под носом у мужа. И я слышал, как вы смеялись насчет ребенка. Ты брюхата ублюдком от Ситона, а не от мужа.

Щеки Эриенн запылали. Ей очень хотелось возразить отцу, высказав всю правду, но она понимала, какие будут последствия. Пусть уж лучше отец думает, что она изменяет, чем ставить под угрозу жизнь любимого человека.

— Видишь, тебе нечего возразить! — терзал ее гордость Эйвери, отчасти забавляясь, отчасти злорадствуя. — Ты волочилась за Ситоном и подзалетела с ребеночком. И естественно, ты не собираешься говорить лорду Сэкстону, что семя, которое дало росток, принадлежит не ему.

Эриенн страдала от этого глумления, молча сжав губы, однако внутри ее все кипело.

— Думаю, что я тоже буду держать язык за зубами, — сузились глаза у Эйвери. — Мне было бы легче сделать это, если бы я знал, что ты заботишься обо мне больше, чем сейчас, если бы ты время от времени присылала мне к столу баранью ножку или жирного гуся. Вообще, мне приходится самому готовить себе пищу, стирать одежду и убираться в доме. Учитывая, сколько у тебя здесь слуг, не думаю, что тебе будет тяжело отрядить кого-нибудь для ухода за мною. Но опять же тем, кого ты пришлешь, надо платить деньги, а у меня свободных денег мало. Ну, и мне бы неплохо было иметь новое пальто, пару туфель да чтоб в кошельке звенело несколько шиллингов. Видишь, я много не прошу, самую малость на спокойную жизнь.

Эриенн медленно поднялась с кресла, выведенная из себя его наглостью. Ей было тошно, что отец пытается выторговать награду за свое молчание. Как всегда, его волновала лишь собственная выгода в деле.

— Как вы смеете вытягивать из меня деньги! Всю жизнь я выслушивала ваши жалобы на бедность, но дальше я терпеть это не намерена. Я видела, как вы за грош готовы использовать окружающих. Вы использовали мою мать, моего брата, меня. Вы пытались использовать Кристофера, но с ним это не прошло, и тогда вы натравили Фэррелла стреляться из-за своей презренной чести, иначе ее и не назовешь.

— У тебя жестокое сердце, — зло бросил ей обвинение Эйвери. Он выскочил из кресла и стал раздраженно бегать перед Эриенн. — Ты корчишь из себя высокомерную и гордую даму, а принимаешь в постели преступника и не можешь ссудить отцу даже несколько монет, чтобы облегчить его участь. — Он остановился и, ударив кулаком по столу, потребовал: — К черту, девчонка! Что ты будешь делать, если я сообщу лорду Сэкстону о том, что ты наставляешь ему рога с этим подонком Ситоном?

Эйвери поднял взгляд на Эриенн и хотел продолжить, однако скрежет жесткой подошвы по полу заставил его обернуться. Через комнату со стороны башни к ним двигался лорд Сэкстон, волоча по камням свою немощную ногу. Встав рядом с женою, он посмотрел на мэра.

— Я слышал, здесь упоминалось мое имя? — наполнил его тихий скрипучий голос внезапно наступившую в комнате тишину. — Вы что-то хотели мне сообщить, мэр?

Эйвери нервно взглянул на Эриенн и был поражен ее безмятежным видом. Создавалось впечатление, что она провоцирует его на разговор. Эйвери не смог заставить себя заговорить, хотя лорд Сэкстон терпеливо дожидался его ответа. Его светлость был тем человеком, которого Эйвери боялся раздражать. Он понимал, что лорд без ума от девчонки и не обрадуется, если ему сообщат об ее измене, более того, он может прогневаться на человека, который принес эту весть.

— Моя девочка и я обсуждали один вопрос, милорд. — Эйвери трусливо откашлялся. — Это не имеет отношения к вам.

— Все, что имеет отношение к моей жене, имеет отношение и ко мне, мэр, — почти любезно заверил его лорд Сэкстон. — Боюсь, что из-за любви к ней я склонен применять несколько излишне суровые меры по ее защите. Надеюсь, вы понимаете меня?

Эйвери кивнул, не смея сказать против Эриенн ни слова, потому что этот человек, без сомнения, сумеет постоять за свою супругу.

Глава двадцать вторая

Сожаление иногда причиняет беспокойство, особенно если предпринятые или отложенные меры могут иметь довольно серьезные последствия для тех, кто это сожаление испытывает. Эриенн не доверяла отцу, и если бы он выложил драгоценные сведения шерифу или еще кому-нибудь, то это могло обернуться бедой для любимого ею человека. Она начала опасаться, что слишком поторопилась со своим отказом. Известно, что пасть собаке лучше всего заткнуть куском мяса.

Придя к такому заключению, Эриенн надела платье из голубого переливчатого шелка, лиф которого от высокого воротника до подчеркнуто суженной талии был усеян множеством крошечных кнопочек. Она попросила заложить карету и отправилась в покои супруга сообщить, что поедет навестить родственников. Кристофер занимался хозяйственными счетами, но тут же отодвинул их в сторону, чтобы прильнуть к Эриенн в долгом поцелуе, жар которого должен был целый день напоминать, как страстно Кристофер ждет ее возвращения. Она рассмеялась, когда он прошептал ей на ухо распутное обещание, и удалилась со вздохом, послав от двери воздушный поцелуй. Кристофер любовался покачиванием ее турнюра до тех пор, пока она не скрылась из виду, после чего испытал чуть ли не физическую боль от необходимости вернуться к сухим, скучным цифрам, записанным на пергаменте.

Весна раскрасила северные края в яркие цвета. Холмы стали зеленее, небо голубее, а речки и журчащие ручейки, несущиеся по каменистому дну, зазвенели звонче. Беззаботный, легкий ветерок гнал в вышине белые, пушистые облака, и от его прикосновений ерошилась короткая, молодая травка. В такой день приятно совершить прогулку, и держа путь на юг, Эриенн надеялась, что посещение дома не испортит ей настроения.

Тревога, которая не оставляла ее после отъезда отца неделю назад из Сэкстон-холла, несколько ослабла, когда вдали показался Мобри. Колеса экипажа прогремели по мосту, и Гэннер остановил лошадей перед знакомым домиком. Лакей спрыгнул вниз и поспешил открыть дверь и опустить ступеньку для своей хозяйки.

С тех пор как Эриенн покинула это жилище, мысленно она представляла его неизменным. Сейчас, несмотря на то что прошло лишь несколько месяцев, фасад показался ей чужим. Маленький садик перед домом по весне в порядок приведен не был, и высохшие стебли прошлогодних цветов печально напоминали об их прежней красоте.

Попросив Тэннера подождать, Эриенн подошла к двери и сбросила капюшон с головы. Она медлила, стоя на крыльце с поднятой рукою и вспоминая то время, когда тут впервые появился Кристофер и сердце ее забилось в надежде, что он станет ее избранником. Эти воспоминания вызвали у Эриенн улыбку. В отличие от вереницы кавалеров, представляемых отцом, Кристофер казался галантным рыцарем.

Она слегка постучала костяшками пальцев и через мгновение услышала приближающиеся к двери шаги. Дверь распахнулась, и появилась неряшливая фигура Эйвери. Длинная пола ночной рубахи была небрежно заправлена в расстегнутые панталоны, которые болтались на рваных помочах, и все это источало кислый запах пота и эля. При виде Эриенн на небритом лице тут же отразилось изумление, после чего на губах заиграла почти ехидная усмешка.