Дженнифер Доннелли - Зимняя роза

– Леди Литтон, ваша дочь очень старается. Очень, – сказала гувернантка, когда они остались втроем.

– А вы, мисс Гибсон? – резко спросила Индия. – Превратите учебу в игру. Придумайте стихи, облегчающие запоминание. Создайте из слов акронимы. Сделайте что-нибудь. Найдите способ. Я не потерплю повторения случившегося. Вы меня понимаете?

Гувернантка кивнула, и Индия ее отпустила. Она сознавала собственную жесткость, но удержаться не могла. Слишком много времени она потратила на то, чтобы у Фредди не находилось поводов в чем-то упрекнуть Шарлотту. То была жизнь на иголках, а такая жизнь не могла не иметь печальных последствий.

Едва мисс Гибсон ушла, Шарлотта упала на кровать и залилась слезами.

– Мамочка, я его ненавижу. Ненавижу! – всхлипывала она.

– Тише, Шарлотта. – Индия села рядом с дочерью. – Он твой отец. Ты не должна говорить подобные слова.

– Как только мы окажемся в Африке, я убегу. Вот увидишь!

– Надеюсь, этого не случится, – возразила Индия, гладя дочь по спине. – Я бы этого не вынесла. Мне было бы очень грустно. Ну что бы я стала делать без тебя?

Шарлотта повернулась к матери.

– Мамочка, а давай убежим вместе, – шмыгая носом, предложила она. – Британская Восточная Африка очень большая. Я это знаю. Папа заставил меня запомнить ее площадь в квадратных милях. Нас никогда не найдут.

Индия вытерла слезы со щек дочери. Каждая капелька ощущалась кислотой, разъедавшей ей сердце.

– И куда, по-твоему, нам нужно бежать? – спросила она, ложась вместе с Шарлоттой.

– Можно отправиться в Сахару, но тогда нам понадобятся верблюды. А можно жить в джунглях, как Маугли и Багира. Еще лучше убежать на берег моря. В Африке легко пробраться на корабль. На пристанях всегда очень людно. Никто и не заметит, как мы скроемся. Мисс Гибсон была в Момбасе. Она говорит, что там очень шумно. И океан бирюзового цвета. Там полным-полно обезьян и попугаев. А цветы! Таких красивых цветов ты больше нигде не увидишь.

– И что мы с тобой вдвоем будем делать на море? Расскажи мне историю об этом.

– Мы станем пиратками! – заявила Шарлотта. – Наденем красные юбки, закроем один глаз повязкой и засунем за ухо розовый цветок.

– Повязки на глаз и цветы! – воскликнула Индия. – Представляешь, какое это будет зрелище?

– Да! И еще мы обвесимся разными драгоценностями. У нас будут большие кольца с рубинами и бриллиантовые ожерелья. Все это мы украдем. И у нас будет сундук для сокровищ, набитый золотыми монетами.

– Но где же нам все это хранить?

– На большой желтой лодке. Мы будем плавать по бирюзовому морю. Вода там всегда теплая. Света много. Там куда лучше, чем здесь. Мамочка, ты любишь море? Я очень люблю. Мне нужно всегда-всегда жить на берегу моря.

Индия вспомнила, что Сид любил море и тоже хотел жить рядом с ним. Совсем как его дочка. Он хотел просыпаться в доме на берегу, от солнца, льющегося в окна. Его мечта почти осуществилась. Сид рвался в Пойнт-Рейес. Индия не продала участок и не собиралась. Это была их земля. Если бы только Шарлотта могла увидеть своего настоящего отца!

– Мамочка, никак, тебе стало грустно от моей истории? – вдруг спросила Шарлотта, озабоченно наморщив личико.

– Нет, дорогая. Совсем не грустно, – поспешила успокоить ее Индия.

– Смотрю, ты совсем печальная.

– Тебе показалось. Я думала про цвет лодки. Будет она желтой или нам больше подойдет пурпурная.

– А если сделать ее и желтой, и пурпурной? Полосатая лодка! – заулыбалась Шарлотта. – И солнце с лучами на парусе. Это намного красивее, чем череп и кости.

Индия тоже улыбнулась, радуясь, что к дочери вернулось хорошее настроение. И снова, чуть ли не в миллионный раз, Индия мысленно спросила себя, правильно ли она поступила. Выходя за Фредди, Индия рассчитывала уберечь Шарлотту от уродств жестокого мира. Вот только уберегла ли? Порой она не знала ответа. Порой ей казалось, что нет на свете более уродливого явления, чем ее муж.

– А потом мы убежим на тайный остров. Далеко-далеко.

Мне нужно было убежать вместе с тобой. Еще давно, пока ты находилась у меня в животе, подумала Индия. На какую жизнь я тебя обрекла? Иногда ей представлялось, что жизнь даже в самой отвратительной трущобе, но без Фредди, была бы лучше жизни на Беркли-сквер, бок о бок с ним.

Однако Индия знала и другую сторону жизни в трущобах. Тамошние дети росли больными. Те, кому все же посчастливилось вырасти, ходили грязными и вечно голодными, а вместо школы отправлялись на фабрики. У Шарлотты имелись свои трудности, и прежде всего Фредди, зато ей не грозили голод и бедность. И потом, нынешняя жизнь дочери и необходимость подчиняться Фредди не продлятся вечно. Шарлотта вырастет и получит право распоряжаться деньгами, отложенными для нее дедом. Она сможет покинуть Беркли-сквер и жить своей счастливой жизнью, пользуясь всеми преимуществами, какие дают деньги, происхождение и надлежащее воспитание.

– Мамочка, мы ведь так и сделаем, правда? Убежим к морю. Вдвоем с тобой. И будем жить на нашей лодке. Или в красивом доме на берегу, где все стены будут украшены морскими раковинами. У нас будет замечательная жизнь.

Индия знала: ей самой никогда не видать замечательной жизни. А вот Шарлотта увидит. Индия постарается, чтобы так оно и было. Ради этого она пожертвовала слишком многим. По сути, всем, чтобы обеспечить дочери счастливое будущее.

– Да, дорогая. Мы станем пиратками и будем жить в хижине на берегу моря.

Ложь, конечно. Но Индия внушала ребенку и более отвратительную ложь, говоря, что Фредди – ее отец и что он о ней заботится.

– Я рада, что у нас будет такая жизнь. – Шарлотта прильнула к матери. – Даже если это лишь история.

– Очень красивая история, – сказала Индия.

Шарлотта подняла голову и посмотрела на мать:

– Мамочка, а правда, что красивые истории иногда сбываются?

Индия с улыбкой кивнула. Пусть ребенок думает так. Так легче. И добрее. Намного добрее, чем рассказать ей правду. 

Найроби являл собой болото.

Затяжные дожди превратили красную почву улиц в густую грязь, настолько густую, что в ней вязли колеса воловьих упряжек и тонули мужские сапоги. Сид проделал двухдневный путь из Тики, отправившись за припасами для Мэгги. Повозку ему пришлось оставить на железнодорожной станции и дальше идти пешком.

Он побывал у кузнеца, где купил несколько ярем и починил кое-какие инструменты. Затем пошел на индийский базар за солью и специями; оттуда – к оружейнику за патронами и в универмаг «Норфолк» за йодоформом, хинином и виски. Помимо этого, он купил керосин, свечи, четыре пятидесятифунтовых мешка муки, газеты, шнурки, мыло и вустерский соус. Последним местом его покупок стала пекарня Эллиота. Там он купил фруктовый кекс. Мэгги была сама не своя до них.

Отнеся все покупки в повозку и прикрыв их брезентом, он, перед тем как тронуться в обратный путь, снова пошел в город. Последней точкой его путешествия по Найроби был отель «Норфолк», где он намеревался выпить пару порций виски. Шагая налегке, выбросив из головы бесконечный список покупок, которым его снабдила Мэгги, Сид позволил себе взглянуть на город. Найроби отнюдь не был прекрасным местом, за что Сид его и любил. Никакого жеманства, никаких претензий. Город принимал людей такими, какие они есть, и того же ожидал от них.

Своим существованием Найроби был обязан владельцам Угандийской железной дороги, протянувшейся от Момбасы до озера Виктория. Дорога строилась три года. Рельсы тянулись с востока на запад. Когда они достигли 327-й мили – пойменной равнины, которую масаи называли Энгоре-Ньяробе – Место Холодной Воды, – руководители строительства посчитали ее удобным для размещения рабочих и складирования грузов для дальнейшего броска на запад, где холмистая местность становилась труднопроходимой.

Идя по раскисшим улицам, Сид заметил несколько фермерских семей, приехавших в город за провизией. Глаз сразу выделял их среди горожан. Это были обитатели бушленда. Даже по широким улицам Найроби они двигались гуськом, словно по тропке, стараясь не уколоться о колючие кустарники и не нацеплять клещей. По пути к отелю «Норфолк» Сид насчитал десять новых зданий, а на Стейшн-роуд и Виктория-стрит десятки плотников и маляров подновляли и красили фасады старых.

Найроби мог бы так и остаться железнодорожным поселком, но судьба распорядилась иначе, и он превратился в быстро растущий город. Покосившиеся деревянные дукасы соседствовали с аккуратными новыми отелями и магазинами с огромными витринами, в которых женщины покупали кожаные туфли и платья для приемов в саду. «Норфолк» выписал для своих гостей французского повара, а на Дюк-стрит можно было выпить чашку чая. В доме губернатора давали балы. Скачки на недавно построенном ипподроме становились праздником для всего города. Несколько каменных правительственных зданий добавляли Найроби солидности, а телеграфные столбы – современности. Но стоило приглядеться к городу, как даже самый поверхностный наблюдатель замечал: Найроби по-прежнему во многом оставался пограничным городом. На Виктория-стрит и по сей день существовали бордели, прачечные и опиумные курильни, а сам город населяли в основном спекулянты, бездельники и эксцентричные личности.

С несколькими из них Сид поздоровался, ступив на веранду «Норфолка». Али Кан, местный транспортный барон, выгружал из своего фургона пассажиров и чемоданы. С вокзала эти люди ехали вместе с курами, козами и пианино. На ротанговом стуле, попивая лимонный сквош, развалился испанский доктор Росендо Рибейро. О том, что он здесь, Сид узнал еще раньше, увидев привязанную к столбу зебру, на которой врач ездил к своим пациентам. Пройдя в холл, Сид услышал доносившийся из бара громкий голос лорда Деламера, неукротимого, бесстрашного английского барона, владевшего в Кении двадцатью тысячами акров земли. Здесь находилась и Мэри-Первопроходец, торговка, лихо разъезжавшая по бушленду, как по своей вотчине. На ее поясе болтался хлыст из буйволовой кожи. Мэри была способна перепить Деламера и часто уезжала с попоек, садясь на мула задом наперед.

– Это ты, Бакс? – окликнул его Деламер.

– Боюсь, что так, – ответил Сид, приподняв шляпу.

За столом Деламера сидел Йо Роос, сосед-плантатор Мэгги, крупные землевладельцы братья Коул и еще несколько человек. Прожив в бушленде пять лет, постоянно общаясь с кикуйю, Сид начал во многом воспринимать соотечественников так же, как африканцы: либо как достойных белых людей, либо как отъявленных мерзавцев. За столом Дела собрались и те и другие. Некоторые сочетали в себе черты обоих типов, и все зависело от времени суток и количества выпитого.

– А мы тут захватили твоего соседа, – сообщил Деламер. – Удерживаем в расчете на выкуп.

Сид посмотрел на Рооса, державшего в руке стакан с виски. Бур-переселенец, он приехал в эти края из Претории. Йо был жалким, вечно ноющим неудачником.

– Можете и дальше удерживать. Я выкупать его не собираюсь, – сказал Сид.

Роос нахмурился. Остальные засмеялись.

– Присаживайся к нам, Бакс. Горло промочишь, – пригласил Деламер.

Сид сел, чувствуя себя не в своей тарелке, так как знал, что Деламер и остальные считают его белой вороной. Они не понимали, почему он до сих пор не подал заявку на аренду земли. Почему отказывается сопровождать богатых любителей охоты на крупную дичь, когда на этом можно сделать состояние. Но больше всего эти люди не понимали, как ему удается прекрасно ладить с кикуйю. Все знали, что Сида восхищали африканцы этого племени, платившие ему тем же. Собравшиеся в баре «Норфолка» ничего не понимали, однако это не мешало им привечать его. Найроби не то место, где можно привередничать по части общения, иначе останешься в одиночестве.

На столе появились бутылки с виски и джином. Собравшиеся пили и говорили о политике и сельском хозяйстве, обменивались новостями и слухами.

– Слышали про районного уполномоченного из Турканы? – спросил Роос.

Туркана была отдаленной точкой. Сид знал, что тамошний районный уполномоченный живет один и не имеет помощников.

– Свихнулся от одиночества. Повесился.

– Надо же, – удивился Сид. – А ты-то как узнал?

– Мне рассказал районный уполномоченный из Баринго. Был там вчера. Он беднягу и нашел. Сказал, что и сам бы повесился, если бы нашел дерево повыше.

Деламер переменил тему разговора. Изоляция и ее последствия были очень чувствительными для каждого из собравшихся.

– Как Мэгги? Как ферма? – спросил он у Сида. – По-прежнему выращиваете кофе?