– Ваш ребенок пьет молоко? – обычно спрашивала Индия, глядя на искривленные ножки малыша.

– Не даю я ему молока, миссус. Рвет его. У лавочников, торгующих молоком, жуткая грязь, – отвечала ей мать ребенка.

– Вы можете давать вашей девочке апельсины? По штуке трижды в неделю? – спрашивала она, заметив кровоточащие десны у восьмилетней апатичной девчушки.

– Хорошо, если в месяц наскребу на один. Три апельсина в неделю нам не по карману, – отвечала мать.

– Элла, дополнительное питание, – произнесла вслух Индия.

– Пожалуйста, говори целыми фразами. Я читать мысли пока не научилась.

Индия открыла глаза, приподнялась на локте.

– Нужно найти способ обеспечить детей дополнительным питанием. Если мы это сделаем, половине наша больница не понадобится. При больнице обязательно должна быть кухня. Но мы будем раздавать не только супы. Молоко для детей. И свежие фрукты. Интересно, сколько дополнительной площади нам понадобится?

– Много. При скорости твоих замыслов нам придется купить вокзал Виктория. Кстати, сколько у нас собрано?

– Двести тридцать фунтов, – ответила Индия. – Уиш говорил, что фирма «Коулман» отдала ему пятьдесят помятых банок.

– Великолепно. Мы намажем горчицей несуществующие сосиски и угостим наших несуществующих пациентов, – усмехнулась Элла.

– Зато я рассказала Уишу про Фиону Бристоу, – с надеждой в голосе добавила Индия. – Они знакомы. Он обещал в ближайшее время встретиться с Фионой.

– С миру по нитке. Хорошо, что на митинге ты сумела спрятать ее в безопасном месте. А то еще неизвестно, чем бы это закончилось.

– Боюсь, плохо бы закончилось, – ответила Индия, радуясь, что Фиона Бристоу не пострадала в общей сумятице.

– Это и для тебя могло плохо закончиться. Твое счастье, что лошадка лишь царапнула тебя копытом. Могла бы и черепушку пробить, – сказала Элла, шумно задвигая ящик. – Ну все, мои труды закончились. Что собираешься делать вечером?

– Рухнуть в кровать.

– И никаких романтических ужинов с твоим блистательным парламентарием?

– Нет. Мы с Фредди практически не виделись в эти дни. Его партия готовится к сентябрю. У них там как военный штаб. Хотя через пару недель мы с Фредди отправимся на прием, – сообщила Индия, добросовестно пытаясь изобразить энтузиазм.

Элла лукаво улыбнулась:

– Значит, больше никаких прогулок с Сидом Мэлоуном?

– Что ты сказала? – встрепенулась Индия.

– Слышала я, доктор Джонс, про вашу полуночную прогулочку.

– Откуда?

– Новости в Уайтчепеле распространяются быстро.

– На самом деле, Элла, я обследовала жилищные условия наших будущих пациентов. Собирала факты. Так что прогулочка была чисто профессиональной.

– Да ну? – фыркнула Элла. – И много фактов ты насобирала?

– Элла! – сердито воскликнула Индия. – Неужели ты думаешь, что мы с Сидом Мэлоуном… что мы…

– Ничего я не думаю. Просто хочу тебя немножко расшевелить. А ты сразу в бутылку полезла. Раз у тебя нет планов на вечер, идем к нам.

– Спасибо, но не могу. Мне надо домой.

– И что тебя там ждет? Тарелка наспех приготовленного супа и номер «Ланцета» на десерт? Идем к нам. Хоть поужинаешь по-человечески.

– Но Элла, у тебя Шаббат.

– В обществе подруги он станет еще благословеннее. – Она засмеялась. – Я уже начинаю выражаться, как моя мамочка. Пошли, Индия. Тебя нужно подкормить.

Индия была невероятно голодна. Миссис Московиц изумительно готовила. Оказавшись в семье Эллы, она на какое-то время перестанет думать о Сиде.

– Ладно. Принимаю приглашение.

Они погасили свет, заперли дверь и отправились на Брик-лейн. К удивлению Индии, в окнах ресторана было темно.

– Заведение что, закрыто?

– В пятницу мы всегда закрываемся пораньше, – объяснила Элла. – Маме требуется бездна времени, чтобы всего наготовить, отскрести каждую половицу и свести домашних с ума.

Семья Московиц жила над своим заведением. Индия с Эллой поднялись на второй этаж. Уже на лестнице их встретил аромат шафрана и корицы, от которого потекли слюнки.

– Мама, я дома! – крикнула Элла, направляясь на кухню.

– Элла, как же я рада, что ты пришла! А то я вконец зашиваюсь. Твой отец вскоре вернется из шул[18], но посмотри, что за кавардак у нас творится!

У миссис Московиц были заняты обе руки. Одной она помешивала в кастрюле, другой – вынимала из духовки аппетитную плетенку.

– Не волнуйся, ты все успеешь, – успокоила ее Элла.

– Индия, здравствуй, дорогая. Пришла разделить нашу трапезу в Шаббат?

– Да, миссис Московиц.

– Прекрасно. Будь добра, возьми халу и поставь на буфет в столовой.

– Что взять?

– Булку, которую я испекла. Накрой салфетками. Они на столе… увидишь. Ребекка, подойди ко мне, я расчешу твои лохмы! Элла, поймай мне сестру.

– Ребекка? У тебя есть еще одна сестра? – спросила Индия, неся халу в столовую.

– Это настоящее имя Пози, – пояснила Элла, хватая младшую сестренку. – Однажды посетитель сказал ей, что она красива, как букетик цветов[19], с тех пор на Ребекку она не отзывается. Пози, да не вертись ты!

Элла села, зажала извивающуюся девочку между ног и начала заплетать ей косы.

Миссис Московиц, продолжая мешать в кастрюле, открыла кухонное окно.

– Мириам! Соломон! Ковер! – рявкнула она.

Индия сама нашла столовую. Занавески на окнах были выстираны и накрахмалены, а вся мебель сдвинута к стенам. Осторожно ступая по недавно натертому полу, она подошла к буфету. Возвращаясь на кухню, Индия едва не налетела на двух ребятишек, сгибавшихся под тяжестью шерстяного ковра.

– Вы хорошо его вычистили? – крикнула из кухни миссис Московиц.

– Да, мама! Да, мама! Да, мама, да! – хором крикнули Мириам и Солли.

На кухне Индию вновь отправили в столовую, велев убедиться, что ковер и в самом деле чистый. Элла пришла ей на помощь. Они вдвоем расставили мебель, выдвинув на середину обеденный стол. Его застелили белоснежной скатертью, достали самые лучшие тарелки и стаканы. Когда стол был накрыт, Элла украсила его двумя сверкающими серебряными подсвечниками и серебряной чашей. Тем временем Пози неустанно благословляла халу, размахивая над ней ножом, будто волшебной палочкой.

– Это благословение или цирковой фокус? Достаточно одного раза! – одернула младшую сестру Элла.

Индия впервые видела еврейский ритуал, посвященный Шаббату. Она вспомнила свои посещения церкви. Длинный путь до блэквудской церквушки, бесцветные проповеди и скучные воскресные обеды, проходившие почти в полном молчании. Она и представить не могла, чтобы кто-то из ее семьи громко разговаривал за столом и уж тем более кричал во всю мощь легких.

– Элла!

– Чего?

– У вас так принято?

– Что?

– Ваш Шаббат. Я думала, ваши трапезы проходят, как у христиан: тихо и чинно.

– Тихо? – захохотала Элла. – Чинно? Это в нашем-то доме? Я тебя умоляю!

– Индия согласится быть нашей шабес гой?[20] – спросила Пози.

– Кем-кем? – не поняла Индия.

– По иудейскому закону, в пятницу после захода солнца работать запрещено, – пояснила Элла. – Мы не можем даже зажигать свечи и огонь в плите. Приходится искать христианина, который согласится это сделать. Ты окажешь нам такую честь?

– С радостью, – ответила Индия.

Как хорошо, что она согласилась на приглашение Эллы. В семье Московиц царило шумное предвкушение праздничного ужина. Взрослые и дети ожидали какого-то чуда. Естественно, что их состояние передалось и ей. Когда все приготовления в столовой были закончены, они прошли на кухню за новыми поручениями. Там миссис Московиц осматривала уши, шеи и руки младших детей. Убедившись, что весь ее выводок должным образом подготовился к еде, она переключила внимание на Индию.

– Волосы, – нахмурилась миссис Московиц. – Идем.

Индия последовала за ней, как набедокуривший ребенок. Миссис Московиц повела ее к себе в спальню, усадила на кровать и вытащила из пучка волос скреплявший его гребень. Затем быстрыми, уверенными движениями стала расчесывать светлые волосы Индии. Поначалу Индия держалась скованно, ожидая упреков. Мать всегда осыпала ее упреками, возмущаясь непокорностью волос. Однако миссис Московиц сказала совсем другое:

– Какие чудесные у тебя волосы. Прямо золотые нити.

Индия поблагодарила за комплимент и закрыла глаза, наслаждаясь материнской заботой этой женщины. Родная мать никогда не расчесывала ей волосы. Только няня.

– Что-то ты сегодня тихая. Должно быть, влюбилась.

У Индии перехватило дыхание. Откуда мать Эллы может знать? Неужели это заметно? Потом догадалась, что миссис Московиц просто поддразнивает ее.

– Да, влюбилась, – ответила Индия, стараясь говорить ровным тоном.

– Мазл тов[21], дорогая! Это случилось недавно?

– Нет, – поспешила ответить Индия. – Мы с женихом помолвлены уже два года.

Ответ удивил и озадачил миссис Москвовиц.

– Два года? И вы оба выдержали?

– Получается, что так. Мы выбрали совместную жизнь, но со свадьбой пришлось обождать. Я училась, потом начала работать. А он…

– Как-как? Выбрали? – нахмурилась миссис Московиц.

– Я что-то сказала не так?

– Индия, моя дорогая, не вы выбираете любовь. Любовь выбирает вас.

Сказано это было таким тоном, что Индия невольно почувствовала себя дурочкой, не знающей азбучных истин.

Расчесав ей волосы, миссис Московиц уложила их узлом на затылке и скрепила гребнем.

– Так намного лучше.

Порывшись в шкатулке с драгоценностями, она достала красивую брошь и приколола Индии на воротник.

– В Шаббат женщина должна выглядеть исключительно. Не стоит забывать, что Бог – мужчина.

Они вернулись в столовую. Миссис Московиц попросила зажечь свечи на столе и газовые лампы по всей квартире. Потом все собрались в гостиной.

– Осталось дождаться мистера Московица, – сказала миссис Московиц. – Янки, прочти Хаширим. По-английски, чтобы наша гостья поняла.

За окнами стемнело. Дети миссис Московиц окружили мать и слушали, как их старший брат читает Песнь песней.

– Какой голос. Просто канторский, – вздохнула миссис Московиц, когда Янки начал читать.

Арон выпучил глаза. Мириам и Солли корчили рожи всякий раз, когда слышали о поцелуях. Пози устроилась у Эллы на коленях. Индия слушала, зачарованная прекрасным голосом этого серьезного юноши и страстностью произносимых им слов.

– «…На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его и не нашла его…»

Индия знала: Песнь песней – это аллегория о любви человечества к Богу. Во всяком случае, так говорил священник в Блэквуде. Но, слушая знакомые слова, она думала не о Боге, а о Сиде. Индия закрыла глаза, стараясь слышать только слова Янки, стараясь вытолкнуть из памяти все воспоминания о ночи, проведенной с Сидом, и не смогла.

Она слышала и ощущала его. Видела его спящего; видела лучи утреннего солнца, играющие на его обаятельном лице. В то утро она проснулась раньше Сида. Оделась, приготовившись отправиться на работу. Когда он открыл глаза, она сидела на кровати, смотрела на него и осторожно водила пальцами по изгибу подбородка. Она всматривалась в его лицо, замечая каждую мелочь: потускневший шрам под глазом, морщинки в уголках глаз.

Сид потянулся к ней. Индия перехватила его руку.

– Нет, – сказала она. – Я не могу снова быть с тобой.

Сид сел, завернувшись в простыню.

– Из-за Фредди? – спросил он.

Она кивнула. Но это было правдой лишь отчасти. Индия испытывала невероятное чувство вины, поскольку предала Фредди. Однако ее новой близости с Сидом мешал не Фредди, а Хью. Человек, которого она любила и потеряла. Индия помнила обжигающую боль, гнев, горе. Сердце, отданное Хью, разбилось вдребезги. Решись она на отношения с Сидом, ее ждет та же участь. Все это плохо кончится. Да и может ли конец быть иным?

Одевшись, Сид сел рядом с ней, сложив руки на коленях. Оба долго молчали. Первым заговорил он.

– Ты мне только одно скажи. То, что у нас было ночью… с Фредди у тебя так же?

Индия смотрела в пол, не в силах ответить.

– Сдается мне, что не так.

– Сид, я не могу, – прошептала она. – Прости, но… не могу.