Дженнифер Доннелли - Зимняя роза

– Тогда расскажите этим добрым людям о ваших планах по сдерживанию ужасающей преступности в Уайтчепеле. Да и есть ли у вас какие-либо планы?

– Представьте себе, есть. Я планирую построить больше школ.

– Школ? – театрально расхохотался Фредди. – Нам не нужны школы. Уж если что нам и нужно, так это…

– Что? Тюрьмы? Больше тюрем?

– Я так не говорил… – начал было Фредди, но Джо не оставил ему шансов закончить.

Джо подгонял Литтона, стремясь направить разговор в нужное русло, но достигнуть желаемого результата не мог. Пока не мог.

– Рассказать вам, почему мистер Литтон считает тюрьмы важнее школ? – спросил он. – Потому что он скорее предпочтет упрятать вас за решетку, чем обучать! Образованные люди задают слишком много вопросов. Вы вдруг захотите узнать, почему вкалываете по четырнадцать часов ежедневно, зарабатывая лишь фунт в неделю. Или почему ваши дети отправляются на фабрики, в шахты или мыть посуду и полы в пабах, тогда как другие слои общества посылают своих детей в Оксфорд и Кембридж.

– Это всего-навсего типичная марксистская трескотня! – крикнул взбешенный Фредди. – Если правительство решит, что Уайтчепелу нужно больше школ, они появятся. Обязательно появятся. Я вам обещаю, что…

Фредди распалялся все сильнее, и впервые за вечер Джо улыбнулся. Он повернулся к газетчику, сидевшему рядом. Тот торопливо строчил в блокноте.

– Вы записываете все? – спросил Джо.

– Каждое слово, – ответил репортер, продолжая писать.

Все газеты освещали сражение за представительство от Тауэр-Хамлетс, публикуя каждое колкое и оскорбительное словцо, которым обменивались кандидаты, а также все их обещания. В глубине души Джо сомневался, что ему удастся собственными глазами увидеть зал заседаний Вестминстера. Но, когда пройдут выборы, он вменит себе в обязанность следить, чтобы каждое обещание, данное победителем и запечатленное газетами, непременно было выполнено. Быть может, на следующий год, уже при новом правительстве, в Уайтчепеле появятся новые школы, станет больше патронажных сестер, а число обветшалых домов и отчаявшихся людей уменьшится.

Кто-то протянул ему пинту пива. Джо сделал большой глоток. Портер был как бальзам для его воспаленного горла. Облизав с губ пену, Джо стал дожидаться шанса снова включиться в дебаты и потребовать от соперника изыскать средства на строительство новых больниц, благотворительных кухонь, сиротских приютов и вдовьих домов.

В отличие от Фредди, Джо сражался за нечто большее, чем представительство от Тауэр-Хамлетс и привилегию заседать в парламенте. За нечто большее, чем собственная карьера в политике.

Он сражался за справедливость для жителей Восточного Лондона. За их права и возможности. За окончание эпохи бедности и невежества. Эпохи беспросветности и безнадежности.

Джо сражался единственным оставшимся у него способом за воссоединение с семьей. 

В сгущающихся сумерках Сид увидел ее. Индию. Теперь его Индию. Она шла впереди, вверх по Ричмонд-Хилл. Одной рукой она придерживала шляпу, в другой – у нее была дорожная сумка, из которой выглядывала бутылка вина.

Индия пыталась идти шагом, но постоянно сбивалась на бег. Вскоре она свернула на Арден-стрит и вошла в небольшой трехэтажный дом. Квартиру здесь они сняли по настоянию Сида – подальше от мест, где жили. То был единственный способ видеться с Индией. Его люди не пронюхают об этом месте, а значит, ничто не будет угрожать ее безопасности.

Достав ключ, Сид открыл дверь и вошел в узкую парадную. Индия уже поднималась на третий этаж. Он слышал, как на втором она поздоровалась с престарелой соседкой!

– Здравствуйте, миссис Энсли. Как поживаете?

– Спасибо, дорогая, замечательно. А как мистер Бакстер?

Мистер Бакстер. Услышав эту фамилию, Сид улыбнулся. Так он представился домовладелице, когда они впервые зашли в этот дом узнать насчет квартиры.

– Меня зовут Альфред Бакстер, а это моя жена Теодора.

Фамилию он позаимствовал, увидев на стенке омнибуса рекламу какао Бакстера. Хозяйке он назвался коммивояжером и сообщил, что бо́льшую часть времени проводит в разъездах, а жена не любит оставаться одна и потому уезжает к матери в провинцию. В Лондоне они будут появляться нечасто и готовы заплатить вперед. Плата за год устроит? Изумленная неожиданной удачей, домовладелица тут же сдала им квартиру, не задавая вопросов.

Сид слышал, как Индия простилась с миссис Энсли, взбежала на последний марш лестницы и отперла дверь. Он поднялся следом. Бросив плащ и сумку в передней, Индия пошла по квартире, окликая Сида. Он закрыл глаза, наслаждаясь звуком собственного имени в ее устах. Искренностью голоса. Счастьем.

Сид знал: очень скоро она убедится, что его в квартире нет. Снятое жилище было скромным: большая открытая гостиная с таким же большим окном от пола до потолка, спальня, кухонька и уборная. Квартира сдавалась с минимальным набором мебели. Ковры и занавески Индия купила сама. Сид тихонечко закрыл дверь. Индия успела обследовать спальню. Выскочив оттуда и увидев его, она застыла на месте.

– Добрый вечер, миссис Бакстер, – улыбнулся Сид, протянув ей букет белых роз. – Выходил за ними. Думал, успею вернуться раньше тебя, но…

Не дав Сиду договорить, Индия бросилась к нему, обняла за шею и принялась страстно целовать.

– Я так волновалась, – призналась она. – Увидела, что тебя нет дома. Подумала: а вдруг ты не придешь?

Сид ответил поцелуем, затем отстранился, торопясь сменить тему. Этой любви было для него слишком много. Так и утонуть недолго.

– Проголодалась? – спросил он. – Должно быть, проработала весь день. Я принес еду.

Сид сходил на кухню и вернулся с корзиной и парой бокалов. Корзину он поставил на стол под окном и начал вынимать из нее снедь.

Индия покачала головой.

– Я хочу только тебя, – сказала она и снова поцеловала Сида.

– А как насчет промочить горло бокалом вина?

Сид полез в ее сумку за бутылкой. От резкого движения сумка опрокинулась. Оттуда выскользнула папка, а из папки – раскрашенные фотографии с видами зеленых холмов, кобальтового залива и высоченных утесов над морем. Подняв снимки, Сид взглянул на них и застыл в изумлении.

– Что это за место? – спросил он, глядя на фотографии.

– Участок земли, оставленный мне двоюродным братом в Калифорнии. Место называется Пойнт-Рейес. Продать участок я не могу. Во всяком случае, так говорил американский агент по недвижимости… Сид? Что случилось? У тебя такой странный вид.

Сид покачал головой и засмеялся:

– Я… не знаю. Какое-то странное ощущение, словно я уже видел это место. Наверное, во сне. Словом, чепуха.

Потом он вспомнил, где впервые увидел Пойнт-Рейес. В туннеле. Тогда же он впервые обнял Индию. Помнится, ему захотелось уйти с ней из Лондона. Куда-нибудь в новое прекрасное место. На берег моря. И перед мысленным взором предстало именно это место. Сид хотел рассказать Индии, но она была слишком занята поцелуями.

Он отложил снимки, поцеловал Индию, после чего откупорил бутылку и наполнил бокалы. Выпив полбокала, Индия вытерла рот тыльной стороной ладони и потащила Сида в спальню.

– Черт побери! Если бы я знал, что ко мне будут приставать, то для защиты взял бы своих парней, – сказал Сид, стараясь не расплескать вино.

– Они бы не выстояли. Особенно против меня, – заявила Индия, расстегивая его жилет.

Потом она расстегнула на нем рубашку, поцеловав грудь, шею и губы. Столь же ловко Индия расправилась с его брюками, и они упали на пол. Туда же отправились и трусы.

– Не так прытко, миссус, – запротестовал Сид. – Как насчет того, чтобы вначале приятно побеседовать? Ты же знаешь: «Как ты, Сид? Как прошел твой день?»

– Потом. Когда я получу свое.

Забрав у Сида вино, Индия потащила его на кровать, широкую, украшенную резьбой. Эту кровать она нашла в магазине подержанной мебели. Сид опустился на теплое пуховое одеяло. Индия почти молниеносно сбросила с себя жакет, блузку и юбку, проявив к ним не больше почтения, чем к лохмотьям. Оставшись в камисоли и чулках, она залезла на Сида, обхватила его лицо и принялась целовать. Ее поцелуи были затяжными и неистовыми. Сид закрыл глаза, вспомнив, как она рассказывала ему о своей холодности. Это она-то холодная? Страстностью она превосходила всех его прежних любовниц.

Индия потянулась к его рукам, крепко прижав их к подушке. Она целовала ему щеки, глаза, губы. Потом спрятала лицо у него на шее, вдыхая его запах. Худенькое тело Индии прижалось к телу Сида. Он не заметил, как вошел в нее. Она была мягкой, очень мягкой. И очень мокрой. Через считаные секунды она содрогнулась всем телом и выкрикнула его имя.

Сид моргал, глядя в потолок. Он едва успел достичь полной эрекции. Когда Индия снова открыла глаза, он посмотрел на нее и со смехом произнес:

– И что, это все? Я ощущаю себя какой-то дешевкой. – Сид сел на постели и поцеловал Индию. – Я для тебя просто предмет, и не более того. – Он вытащил гребень из ее волос.

Светлые волосы разметались по ее плечам. Сид расстегнул на ней камисоль, снял через голову и поцеловал груди. Его руки скользили по шелковистой коже ее спины.

Индия негромко стонала, спрятав руки в его волосах.

– По-моему, тебе стоит извиниться, – сказал Сид.

– Ты так считаешь? И за что же?

– За обращение со мной как с игрушкой. Как с пленником.

Индия громко рассмеялась. Сид улыбался, наслаждаясь ее смехом. Потом обхватил ее ягодицы и снова вошел в нее, сделав пару толчков. Ее запах вызвал у него мгновенную эрекцию.

– Ой, Сид, – прошептала она. – Я… я…

– Что?

– Я вовсе не собираюсь извиняться! – захихикала она.

– Ах так? Что ж, тогда мы заставим тебя извиняться.

Он принялся сосать и покусывать ее груди, пока Индия вновь не стала совсем мокренькой. У нее перехватило дыхание. Сид возобновил толчки и повторял их, пока ее тело не изогнулось. Тогда он остановился.

– Нет, не останавливайся… не останавливайся! Прошу тебя…

– Ну что, будешь извиняться?

– Нет! – крикнула Индия.

Она обвила его худенькими руками и укусила за ухо. Сид снова и снова приводил ее на грань экстаза и останавливался, пока Индия не почувствовала: еще немного, и она от желания сойдет с ума.

– А как теперь? Ты…

– Нет, – ответила она, заткнув ему рот поцелуем.

Поцелуи продолжались. Затем Индия вдруг отодвинулась. Ее серые глаза потемнели и стали серьезными. К этому времени в спальне почти стемнело.

– Сид, я не собираюсь извиняться, – напористо заявила она. – Слышишь меня? Ни за то, чем мы с тобой занимаемся. Ни за свою любовь к тебе. Я не стану извиняться ни сейчас, ни в будущем. Никогда.

Захваченный эмоциями, Сид подхватил ее на руки. Они снова занялись любовью, как тогда, в их первую ночь, страстную, отчаянную, когда ему хотелось затеряться в ней. Потом они просто лежали. В спальне совсем стемнело. Индия свернулась калачиком в его сильных руках, таких надежных и безопасных. Когда ее дыхание стало глубже, Сид осторожно, стараясь не разбудить Индию, встал, прикрыл ее плечи одеялом, поцеловал влажные локоны на шее и нахмурился. Какая же она бледная, худенькая и хрупкая.

Сид натянул брюки и отправился на кухню готовить незамысловатую еду. Состояние Индии внушало ему беспокойство. Она совсем отощала. Работала на износ и почти ничего не ела. До открытия больницы оставался месяц. Они с Эллой работали почти круглыми сутками. Собирали пожертвования, чтобы оплачивать ремонтные работы. Ругались со строителями и посыльными. Собственноручно проверяли, насколько правильно и надежно установлена каждая облицовочная плитка, каждая труба, лампа и дверная ручка. Несколько дней назад Сид заглянул к ним посмотреть, как идут дела. Индию он застал сидящей на полу родильного отделения в окружении стамески, отвертки и ведерка с раствором. Она самостоятельно переустанавливала решетку слива. Стамеска выскользнула у нее из рук и поранила ей палец. Индия наскоро его перевязала и продолжила работу.

– Решетка стояла так, что мешала воде свободно уходить, – пояснила Индия. – И швы были заделаны кое-как. А трещины здесь недопустимы, иначе в трещинах будет скапливаться грязь и плодить инфекцию.

– А почему ты не заставила строителей переделать? – спросил Сид, опускаясь рядом.

– Я им говорила, причем дважды. Потом поняла: проще самой сделать. Им наплевать.

Зато ей не наплевать. Для нее не существовало мелочей. Сид видел это в каждом ее движении. Индию всерьез заботило здоровье бедняков Уайтчепела, и в первую очередь женщин и детей. Она думала о практических переменах к лучшему. Хотела почувствовать разницу.