Дженнифер Доннелли - Зимняя роза

– Мистер Шеклтон, сэр, можно с вами поговорить? – крикнул Шейми, двигаясь трусцой за капитаном и его свитой.

– Чего тебе, парень?

– Я бы хотел… Сэр, я бы хотел примкнуть к вашей экспедиции.

Шеклтон засмеялся. Его спутники – тоже.

– Не ты один. Этого хотят все лондонские школяры!.. Увы, парень, наша экспедиция полностью укомплектована, – уже чуть добрее добавил он и ушел.

– Шейми, идем с нами, – позвал Альби. – Утопишь свои печали в пинте пива. Джордж говорит, поблизости есть недурное местечко.

Шейми молчал, продолжая следить за удалявшимся Шеклтоном.

– Тебе же не терпится увязаться за ним, – сказала Уилла.

Она прочла мысли Шейми. Да, он не хотел потерять Шеклтона из виду.

– Я бы не стал, – сказал Альби. – Твое преследование может его рассердить.

– Ну и что? – поддержала Шейми Уилла. – Зато Шеклтон увидит твое упорство.

– Встретимся дома, – сказал Шейми, пускаясь догонять капитана. – Или не встретимся.

– Удачи! – крикнула ему Уилла.

Шейми шел за капитаном до самого «Клуба путешественников». Время близилось к полуночи, когда Шеклтон вышел оттуда. Шейми бросился к нему и повторил просьбу, но получил резкую отповедь.

– Я не фазан и не люблю, когда меня выслеживают.

Однако и такой ответ не сломил Шейми. Когда Шеклтон сел в кеб, он сел в другой и приказал кучеру ехать следом. Следующий их разговор состоялся возле крыльца дома капитана.

– Опять ты! – воскликнул Шеклтон, заметив настырного парня. – Чего ты хочешь, черт тебя побери?!

– Войти в состав антарктической экспедиции.

– Это невозможно. Я тебе уже говорил. А теперь, если ты не уйдешь, мне придется удалить тебя силой.

– Вы вправе это сделать, сэр, – ответил Шейми.

Сердито сопя, Шеклтон взбежал по ступеням крыльца. Дома он задернул шторы, но Шейми видел, как пару раз они колыхнулись. Шеклтон не удалил его силой. Капитан избрал другую тактику. На следующий день Шеклтон несколько раз куда-то уходил и снова возвращался, подчеркнуто не замечая Шейми.

И тем не менее Шейми не сдавался. Его вахта перед домом Шеклтона началась в ночь со вторника на среду. Сейчас уже был четверг. Часы показывали десятый час утра. Шейми прикидывал, чем это может закончиться. Скорее всего, обмороком, но он не знал, случится это от жажды, голода или двух бессонных ночей. И как поступит в этом случае Шеклтон? Перешагнет через него? Пихнет в канаву?

Эти вопросы крутились в усталой голове Шейми, когда дверь дома Шеклтона вдруг распахнулась и оттуда вышел хозяин с белой полотняной салфеткой в руке. Следом прилетели соблазнительные запахи бекона и жареных ломтиков хлеба. Желудок Шейми громко заурчал.

– Ну ты и трюкач, парень, – сказал Шеклтон. – Простоять возле моего дома тридцать часов кряду.

– Тридцать три часа и десять минут, сэр.

– Я так понимаю, ты думаешь, это произведет на меня впечатление.

– Зная ваши мысли, сэр, я не дерзну так думать. Я вовсе не собирался произвести на вас впечатление. Я лишь хотел продемонстрировать вам приверженность моей мечте.

– Приверженность, говоришь? Когда днем температура не поднимается выше пятидесяти восьми, а ночью падает до сорока двух?

– Вы не упомянули дождь, сэр. Он начался вскоре после полуночи и шел до половины шестого утра.

– В самом деле? – задумчиво почесал подбородок Шеклтон.

– Да, сэр.

– Вопрос в том, сможешь ли ты продержаться так сорок восемь часов? А семьдесят два? Неделю? Месяц? И когда погода совсем не лондонская. Там днем выше десяти не бывает, а по ночам температура падает до минус сорока. Способен ли ты действовать во время свирепой пурги, когда окоченевшие руки не гнутся, а пальцы ног чернеют? Не пропадет ли тогда твоя приверженность? Хорошенько подумай, прежде чем ответить. Мужчины гораздо крепче тебя пытались это выдержать и погибли.

– Я не боюсь умереть, сэр. Я боюсь прожить никчемную жизнь.

Шеклтон выковыривал из зубов застрявший кусочек пищи.

– Хвастливые мальчишечьи слова, – наконец изрек капитан.

– Мне семнадцать, сэр. На год больше, чем было вам, когда вы огибали мыс Горн на «Хотон тауэре».

– Идем в дом, – немного помолчав, сказал Шеклтон. – Моя повариха приготовила яичницу с беконом. – Он поднял палец. – Я тебе ничего не обещаю. Просто хочу немного покормить, а затем отправить домой к маме.

– Моя мама давно умерла, сэр. Вы можете пытаться отправить меня домой, но я не пойду. Мой дом – это море, дикие, неизведанные воды Антарктики. Я буду и дальше стоять здесь на ветру и дожде, пока…

– Довольно! – выпучил глаза Шеклтон. – Ты мне еще начни рассказывать о белых китах. Наша экспедиция не похожа на этого чертового «Моби Дика» и прочую романтическую чепуху из россказней морских волков. Это научная экспедиция. Ты что-нибудь умеешь делать? И вообще, ты когда-нибудь ступал на борт судна?

– Я поставил рекорд, быстрее всех пройдя на парусной яхте от Ярмута до Ки-Ларго. Один.

– На парусной яхте, говоришь? Под бушпритом?

– Нет, сэр.

– Треугольный топсель?

– Да, сэр. С генуэзским стакселем.

– Ты что же, проделал путь из Новой Шотландии почти до Ньюфаундленда? Зачем?

– Хотел бросить себе вызов, сэр.

– Похоже, что бросил. Напомни-ка мне свое имя.

– Шеймус Финнеган, сэр.

– Ирландец, значит? – улыбнулся Шеклтон. – Я сам родился в Ирландии. Что ж, Шеймус Финнеган, идем в дом. Угощу тебя чаем. Я тебе по-прежнему ничего не обещаю, но мне будет интересно послушать про ту яхту. Говоришь, генуэзский стаксель?

От многочасового стояния у Шейми затекли ноги. Он споткнулся на первой же ступеньке, но быстро выпрямился и последовал за Шеклтоном внутрь. Пять минут назад ему хотелось рухнуть замертво. Сейчас он чувствовал, что готов взлететь. Ему хотелось громко кричать и танцевать джигу. Однако он не позволил себе ни того ни другого. Он останется серьезным и собранным. Ему выпал шанс, совсем маленький, но это было все, в чем он нуждался. Он пробил трещину в категоричности Шеклтона. Щелочку, в которой виднелась Антарктика. Щелочку в свою мечту. 

Индия проснулась там же, где уснула, – на руке Сида. Когда она шевельнулась, он улыбнулся и поцеловал ее в макушку.

– Между прочим, ты во сне храпишь, – сказал Сид.

– Неправда.

– Правда. Храпишь, как старуха.

– Чепуха.

В окно хлестал дождь. Индия выглянула на улицу. Когда они повалились в кровать, спускались сумерки. Теперь за окном было черным-черно. Спальню освещал мягкий, неяркий свет масляной лампы, стоявшей на бюро.

– Который час? – спросила Индия.

– Недавно за полночь перевалило. Я слышал церковный колокол.

Посмотрев на Сида, она увидела круги у него под глазами. Сами глаза были усталыми.

– Почему ты до сих пор бодрствуешь? – спросила она. – Не можешь заснуть?

– Не хочу, – улыбнулся Сид. – Когда я с тобой, мне не нужен сон.

– Но ты вообще не спишь, – сказала Индия, приподнимаясь на локте.

– Сплю.

– Не спишь, – хмуро повторила она. – Может, ты вечером выпил слишком много кофе или чая? Переусердствовал со спиртным?

– Нет, нет и нет, доктор Джонс. Я прекрасно себя чувствую.

Индия недоверчиво закусила губу.

– Значит, тебя что-то тревожит.

Сид отвел глаза. Индия поняла, что угадала.

– В чем дело, Сид?

– Говорю тебе, все нормально.

Он постоянно отнекивался, уклоняясь от ее вопросов. Врал ей. Так было с самого начала их знакомства. Сид объяснял это желанием защитить ее, но такая защита только злила Индию.

– Ты же знаешь, что можешь рассказать мне все, – напряженно произнесла она. – Я не побегу разбалтывать это Оззи, Коззи, Роззи и прочим широкоплечим парням.

– Я тебе сказал, что все нормально, значит так оно и есть, – сухо ответил Сид.

Индия резко откинула одеяло, встала и прошла к стулу с ее одеждой.

– Что ты делаешь? – насторожился Сид.

– Одеваюсь, – ответила она, натягивая нижнюю юбку.

– Куда собралась?

– Домой.

– Индия, черт побери, почему?! Почему ты так себя ведешь?

– Потому что ты меня не любишь.

– С чего ты взяла? Любил и люблю.

– Нет, не любишь, – возразила она, стремительно поворачиваясь к нему. – Сид, ты только говоришь, что любишь, но ты мне не доверяешь. Это не любовь. Если ты по-настоящему любишь женщину, ты ей веришь. Я тебе все рассказала о своей жизни. Все! Там, в больнице, когда я тебя почти не знала. Я откликнулась на твою просьбу. Ты обещал рассказать свою историю, но до сих пор не рассказал. О своем прошлом ты молчишь. Говорить о нашем будущем не позволяешь. Черт возьми, ты даже не называешь мне причину своей бессонницы! Меня не волнует, откуда ты родом, кем были твои родители и чем ты занимался, пока… пока…

– Пока не пошел по кривой дорожке.

– Я этого не сказала.

– Это и так понятно. – Сид глубоко втянул воздух и шумно выдохнул. – Индия, есть вещи, о которых невозможно рассказать другим людям.

– Так вот кто я тебе? Другие люди?

– Нет, – упрямо буркнул Сид, не сказав больше ни слова.

Индия застегнула пуговицы на блузке. Профессия врача научила ее быстро одеваться даже ночью. Она присела на кровать, чтобы обуться.

– Индия, пожалуйста, не уходи. Пожалуйста.

Что-то в голосе Сида заставило ее отложить туфлю и посмотреть на него. Он больше не сердился. Вид у него был беспомощный и испуганный.

– Сид, почему ты ничего мне не рассказываешь? Что мешает тебе рассказать о своем прошлом? – тихо спросила Индия.

Их глаза встретились. Индия увидела, что в Сиде идет внутренняя борьба.

– У меня была тяжелая полоса, – после долгого молчания сказал он. – Давно, когда мне было восемнадцать.

Она кивнула, пока не зная, куда он клонит, но готовая слушать.

– Это тогда у тебя появились шрамы на спине?

– Да.

– Как?

– Угостили плеткой-девятихвосткой. Тридцать ударов.

– Боже мой! – прошептала Индия, и ее гнев сменился ужасающей печалью. – За что, Сид?

– Угрожал надзирателю.

– Физически?

– Нет. Я угрожал пойти к начальнику тюрьмы.

– Зачем?

– Чтобы рассказать ему… попытаться… – Сид осекся.

– Тридцать ударов… Тебя же могли забить до смерти.

– Почти забили.

– Ты поэтому не можешь спать? Шрамы до сих пор болят?

– Нет. Не шрамы.

Сид смотрел в окно. У него двигался кадык, словно Сид пытался и не мог вытащить слова из потаенных глубин своей души. И вдруг он повернулся к Индии и срывающимся голосом произнес:

– Меня там изнасиловали. В тюрьме.

Индия думала, что ее вытошнит.

– Когда? Кто? – шепотом спросила она.

– Надзиратель. Уиггс была его фамилия. Еще двое меня держали. Так продолжалось почти два месяца. Они всегда приходили, когда стемнеет. Я слышал их шаги по каменному полу. Слышал, как они приближаются. Их голоса. Потому я и не сплю. Не могу. – Индия потянулась к нему, но он отодвинулся. – Не трогай меня. Не надо.

– Прости. Не буду. Раз ты просишь, не буду… Ты сказал, это продолжалось почти два месяца. Что произошло потом? Кто прекратил эти издевательства?

– Денни Куинн.

– Кто?

– Куинн. Мой прежний хозяин. Как-то ночью он подкараулил Уиггса возле паба. Пошел следом и перерезал надзирателю горло.

Индия зажала рот. Сид жестоко засмеялся.

– Ты по-прежнему меня любишь? – спросил он.

Он подался назад, ударив головой о стену. Так вели себя пациенты Бедлама. Индия видела это собственными глазами. Истерзанные души пытались разбить себе голову и выпустить жуткие воспоминания. Она вползла на кровать и протиснулась между Сидом и стеной.

– Прекрати! Немедленно прекрати! Посмотри на меня. Сид, посмотри на меня. – (Он поднял глаза.) – Я любила и люблю тебя. Слышишь? Я люблю тебя.

Сид так крепко сжал кулаки, что на руках проступили вздутые вены. Он дрожал всем телом. Дыхание стало судорожным и поверхностным. Индия догадывалась: сейчас ему хочется куда-то ударить, что-то сломать. Слишком долго он носил эту боль в себе, и теперь, когда она выходила наружу, ему было страшно. Индия знала, что надо сделать. Она заберет у Сида его боль. Весь гнев, всю печаль. Весь яд, отравлявший душу. Медленно, осторожно она потянулась к его кулакам и так же осторожно разжала ему пальцы.