Дженнифер Доннелли - Зимняя роза

– Выпусти все это наружу. Дай этому уйти, – прошептала она.

Индия крепко обняла его. Сид снова попытался ее оттолкнуть, но она держала крепко. Пальцы Сида застряли в ее волосах. Он содрогнулся всем телом. Индия услышала его резкие, душераздирающие всхлипывания. Горячие слезы обжигали ей кожу. Индия держала его в объятиях, качала, как ребенка, шептала утешительные слова, целовала, плакала вместе с ним, но не разжимала рук.

Когда бушевавшие эмоции наконец утихли, Сид поднял голову и посмотрел на Индию.

– Боже мой, Индия, что я наделал? – спросил он, утирая ей слезы. – Затащил тебя в свою жизнь. Еще тогда, в «Баркентине», мне нужно было бы отправить тебя домой. А вместо этого я заставляю тебя плакать из-за всей жути, которую успел натворить.

– Нет, не из-за всей жути. Я плакала по тебе.

Сид помолчал.

– Никто еще этого не делал. Не плакал по мне.

– Никто и не любил тебя так, как я.

Он не мог смотреть ей в глаза, а потому уставился на свои руки.

– Расскажи остальное, – попросила Индия. – Как ты оказался в тюрьме. Что делал, когда вышел оттуда. Расскажи, где вырос. Какие песни тебе пела мать. Каким был твой отец. Расскажи.

Он должен поговорить об этом. Должен рассказать ей. Довериться ей. Это был его единственный шанс. Их единственный шанс.

Индия встала, наполнила бокалы из полупустой бутылки, оставленной на ночном столике.

– Выпей, – сказала она, подавая Сиду бокал. – Легче будет рассказывать.

Сид большими глотками выпил вино, откинулся на подушку, закрыл глаза и начал рассказывать.

Поначалу слова давались ему с трудом, но затем полились потоком. Он говорил более двух часов, рассказывая Индии о жизни на Монтегю-стрит. О родительской семье. О том, что когда-то его звали Чарли. Он рассказал об обстоятельствах смерти отца и матери. О том, как не вынес зрелища убитой матери и побежал, не разбирая дороги. Потом рассказал об оборванных связях с семьей. Индии показалось, что эта часть воспоминаний по-прежнему остается незаживающей раной в душе Сида. Потом он рассказал про Куинна, про то, как незаметно глубоко завяз в жизни, из которой нет выхода. Он говорил, пока не охрип. Завершив рассказ, он взглянул на Индию уставшими, опустошенными глазами:

– Ну вот. Теперь ты знаешь все.

– Спасибо.

– Не понимаю, за что ты меня благодаришь. Все это погано, как ад. И говори не говори – ничего не изменишь.

– Наоборот. Я знаю, что́ тебе нужно сделать. Уехать отсюда. Далеко. Подальше от Лондона и твоей здешней жизни. Подальше от Англии и всех ужасных воспоминаний.

– И только? Ну так давай отправимся на Ривьеру. Завтра же закажу билеты.

Индия не обратила внимания на его сарказм. Она сидела, наморщив лоб, заглядывая внутрь себя.

– Мы можем уехать. Можем покинуть Лондон вдвоем, – сказала она.

– Да ну? Если не ошибаюсь, миссус, ты вот-вот откроешь больницу в Уайтчепеле.

Серые глаза Индии уставились на Сида.

– Я откажусь от больницы, – сказала она. – Ради тебя.

– И закроешь дверь перед больными бедняками? Перед теми, кому мечтала помочь?

– Двери не закроются. Харриет, Фенвик и Элла справятся без меня. Во всяком случае, на первых порах. Быть может, потом мы вернемся. Все уляжется. Люди о тебе забудут.

– И не мечтай, дорогуша. У тех, о ком ты говоришь, очень цепкая память.

– Послушай меня…

– Нет, Индия, это ты меня послушай. Неужели ты не понимаешь, что мне слишком поздно менять свою жизнь? Я пропащий человек, а ты – нет. Эта больница – твоя мечта. Ты столько сил угрохала ради ее появления. Я не позволю тебе вот так взять и все бросить. В этом поганом, отвратительном городе ты построила нечто прекрасное. Красивое.

– Сид, нечто прекрасное и красивое – это ты, – тихо произнесла Индия.

Сид отвернулся, не в силах говорить. В глазах бурлили эмоции.

Индия крепко стиснула его руку:

– Не считай себя пропащим. Мы можем начать жизнь заново, как мистер и миссис Бакстер. Мы уедем отсюда. Отправимся в Шотландию, в Ирландию или на континент. – Индия вдруг выпрямилась и опять схватила Сида за руку. – Нет… погоди! – Она громко рассмеялась. – Есть такое место! Как же я раньше не подумала? Я сейчас расскажу, что мы с тобой сделаем. Там мы действительно начнем жизнь заново!

– Ты спятила.

Индия спрыгнула с кровати, ненадолго скрылась в гостиной и вернулась с папкой в руках.

– Мой двоюродный брат называл это концом света, – возбужденно заговорила она. – Потом он признался, что ошибся. Там совсем не конец, а начало. Начало мира. Он рассказывал, как стоял там. Вокруг – только море и небо. Он чувствовал, будто находится в первом дне творения, а сам он первый человек на земле. И нет ни зла, ни уродства. Только красота и гармония.

– Индия, да о чем ты толкуешь?

Она раскрыла папку и протянула ему фотографии:

– Это Пойнт-Рейес в Калифорнии. Он принадлежит мне. Я владелица этого места. Вот туда мы и отправимся.

Сид смотрел на снимки. Индия помнила, как вспыхнули его глаза, когда он увидел их впервые. Ему хотелось верить в это место, в них с Индией, в новую жизнь. Она же видела, насколько он жаждал новой жизни.

– И что ты намерена там делать?

– Я же врач. Врачи нужны везде.

– Зато я не врач.

– Ты можешь готовить еду. Вести хозяйство. Штопать носки.

– Дорогуша, напрасно ты не развиваешь другой свой талант. Тебе бы стоило писать сказки. Ты потрясающе умеешь их рассказывать. Ты почти заставила меня в них поверить.

– Сид, это не сказки. Мы туда уедем. Ты и я. Там есть старое ранчо. Мы отремонтируем дом и будем в нем жить. Это и есть начало новой жизни.

– Да, любовь моя, – с грустью произнес Сид.

– Мы начнем новую жизнь, – упрямо повторила Индия. – Ты мне веришь?

– Индия…

Она обхватила его лицо:

– Скажи! Скажи, что ты мне веришь! – (Сид открыл глаза, но промолчал.) – Сид Мэлоун, существует искупление. И прощение. Даже в этом мире и даже для тебя. Ты можешь начать заново, если сделаешь такой выбор. Ты сумел войти в свою нынешнюю жизнь, сумеешь и выйти. Я тебе помогу.

Глядя в его изумрудно-зеленые, полные боли глаза, Индия отчаянно хотела, чтобы он представил новую жизнь. Новое начало. Будущее, отличающееся от всего, что он знал.

– Ты мне веришь? – снова спросила она.

– Да, Индия, – наконец ответил он. – Верю.

Она страстно поцеловала Сида, затем быстро разделась и проскользнула под него. Они занялись любовью со страстью, превосходящей все прежние моменты их близости. А потом Сид положил ей голову на грудь. Индия обняла его и пообещала, что они уедут, как только больница откроется и заработает. Через две недели. Самое большее через три. Сначала поездом до Саутгемптона, там на пароход и в Нью-Йорк, а затем снова поездом через всю Америку, в Калифорнию. Индия пообещала дать Сиду один из снимков – пусть напоминает ему об их будущем.

– Нам там понравится, – сказала она. – Знаю, что понравится.

Сид не ответил. Индия посмотрела на него. Он дышал глубоко и ровно. Голова тяжело давила ей на грудь. Глаза Сида были закрыты. Он уснул. Наконец-то он спал.

Приутихший дождь вновь остервенело забарабанил по окну. Ветер гнул и раскачивал ветви деревьев. Возбужденные глаза Индии следили за осенней грозой. Пусть гром и молния хорошенько встряхнут этот мир, затихший на ночь, этот город и всех его обитателей.

Сид нуждался в ней, и она всегда будет рядом, даря любовь и защиту. Она не пожалеет усилий, пойдет на любые жертвы, чтобы они начали жизнь заново. До сих пор Сид знал лишь потери и крушения. Но есть и начала, и она ему это докажет. Заставит поверить. Они оставят прошлое позади. Отныне Сид принадлежал ей. Ей. И она никогда не отпустит его от себя. 

– Ты все-таки должен ей сообщить, – крикнула Уилла Олден.

– Нет, – донеслось из-за закрытой двери примерочной.

Разговор этот происходил на Хеймаркете, в магазине, торгующем одеждой из габардина фирмы «Бёрберри».

– Как тебе это видится? Возьмешь и исчезнешь? Или открытку пошлешь с Южного полюса?

Дверь примерочной шумно распахнулась. Оттуда, громко топая, появился Шейми Финнеган. Облачение изменило его почти до неузнаваемости: мешковатые брюки, анорак и шлем, закрывающий лицо. Все это было сшито из патентованного водонепроницаемого габардина Томаса Бёрберри.

– Ой, как стильно! – воскликнула Уилла.

– Одежда от Бёрберри не стильная, а прочная и надежная, – ответил Шейми, стаскивая шлем. – И теплая.

– Надеюсь. Но даже в ней смотри не отморозь свой драгоценный зад.

– Уилла, откуда в твоем голосе нотки зависти? – спросил Шейми.

– Пока завидовать нечему. Ты еще не на полюсе.

– Буду и там.

– Посмотрим.

– Надо же, Шейми. Ты-то сам веришь? Скотт, Шеклтон, Южный полюс… и ты в составе экспедиции, – сказал Альби.

Шейми посмотрелся в зеркало. Оттуда на него глядел полярный исследователь. Верил ли он в реальность происходящего? Нет, совсем не верил. Все, что случилось, ему и сейчас казалось сном.

Каких-то две недели назад он мок и мерз, стоя перед домом Эрнеста Шеклтона в попытке убедить капитана взять его в антарктическую экспедицию. Шеклтон все-таки пригласил его в дом и накормил завтраком. Они проговорили пару часов. Шеклтон с любопытством слушал рассказы Шейми об одиночном плавании и зимних восхождениях на вершины Адирондакских гор. Когда служанка пришла убирать посуду со стола, капитан по-прежнему не сказал Шейми «да», однако не сказал и «нет».

Дней через пять полиция задержала помощника экспедиционного кока за пьянство в общественном месте. Еще через два дня в дом номер 12 по Уилмингтон-Крессент, где жили Олдены, пришло письмо на имя Шейми. Он унес письмо к себе в комнату и только там решился вскрыть. Шеклтон уведомлял Шейми о его зачислении в экспедицию помощником кока. Шейми с громким радостным воплем выскочил из комнаты и понесся вниз, торопясь сообщить новость Альберту и Уилле.

Конечно, работенка хуже не придумаешь. Это тебе не еду готовить. Будет дни напролет чистить картошку и надраивать кастрюли. Но Шеклтон ему обещал: когда судно достигнет берега Антарктики, он вместе с другими участниками экспедиции отправится в поход к полюсу. Он войдет в историю. Шейми был абсолютно уверен, что Скотт и Шеклтон достигнут полюса. Разве эти люди могли потерпеть неудачу? Такая возможность выпадала раз в жизни, поэтому никто и ничто не помешает ему отправиться в путь.

– Почему бы тебе самому не рассказать Фионе? Чего ты боишься? – спросил Альби, разглядывая новенькое снаряжение друга.

– Шуму не оберешься. Она хочет, чтобы я возвращался в эту чертову школу.

– Но чем она тебе помешает? Ты уже принял решение. Как-никак твоя сестра. Должна же она понять.

– Ты не знаешь Фиону. Ей ничего не стоит приехать на причал и попытаться за ухо увести меня с корабля.

Шейми хмуро посмотрел на свое отражение в зеркале. Ему хотелось рассказать Фионе. Он сознавал, что так было бы правильнее всего. Но он знал и другое: новость приведет сестру в ярость. Фиона закатит грандиозный скандал. Вот если бы можно было отправить телеграмму с борта корабля. Или найти другой способ сообщить ей и так выбрать время, чтобы она не волновалась о его отсутствии, но уже не смогла бы ему помешать.

Кто-то потянул Шейми за анорак. Это Уилла расправляла куртку на его плечах.

– Поменяй на меньший размер, – предложила она.

– И не собираюсь! – фыркнул Шейми.

– Не упрямься. Анорак не должен быть облегающим, но этот на тебе просто болтается.

– Откуда ты знаешь?

– Так она пасется здесь каждую неделю, – объяснил Альби. – Бродит, разглядывая палатки и рюкзаки.

Шейми смотрел, как Уилла расправляет ему рукава. Их глаза встретились в зеркале.

– Ты должен сообщить Фионе. Ведь знаешь, что должен. Жестоко держать ее в неведении. Сам же потом будешь мучиться, – заявила Уилла.

Она была права, однако ее правота не облегчала задачу Шейми. Он смотрел на физиономию Уиллы, и вдруг его осенило.

– Я не буду мучиться, потому что сам я ничего сестре не скажу. Это сделаешь ты, Уиллс.

– Еще чего!

– Уилла, ну пожалуйста. Ради нашей дружбы. Ты всегда нравилась Фионе. От тебя эту новость она воспримет спокойнее, чем от Альби.

– Меня не втягивай, приятель. И думать не смей, – отрезал Альби.