– Можете не сомневаться, мистер Госсет, нас впереди ждут очень интересные времена. Пока мистер Бристоу заседает в парламенте, недостатка в интересных временах не будет. 

Глава 81

– Что, Мэггс, еще налить? – спросил Сид Бакстер.

– Хотя и не надо бы, но я выпью, – сказала Мэгги Карр.

– Вот и умница.

Сид плеснул в стаканы. Каждая капелька была на вес золота и стоила почти столько же. Виски, когда он мог себе это позволить, привозили сюда из Найроби, а это два дня пути на воловьей упряжке. Кто-то дрожал бы над бутылкой, но не Сид. Он наливал не скупясь.

Большинство людей, проявляя щедрость, делали это, потому что считали жизнь скоротечной и торопились взять от нее все. Сид Бакстер был щедр, поскольку знал, что жизнь длинна. Когда она стала тебе бесполезна, то будет тянуться еле-еле. Это счастье скоротечно, а вовсе не жизнь, и когда оно тебя посещает, подарив прекрасный вечер с другом, такое надо ценить. И Сид ценил эти мгновения.

– Недолго нам осталось протирать штаны, – вздохнула Мэгги. – Дожди не за горами. Давно пора. Осточертело пыль глотать.

Сухой сезон превратил красноземы Тики в мелкую пыль. С дорог и полей она неслась в дома и амбары, покрывала людей и животных, придавая всему слабый терракотовый оттенок. Но сейчас в высоких травах вельда шелестел ветер, а на горизонте, к северу от горы Кении, мелькали молнии и грохотал гром, басовые раскаты которого звучали зловеще.

– Вскоре будем сажать днем и ночью. Думаю, еще неделька, и начнется жаркая пора. – Мэгги отхлебнула виски, потом окинула взглядом свою плантацию. – Сейчас под кофе у меня семьсот акров. Еще двести распахано. Если бы не видела собственными глазами, то ни за что бы не поверила. Ты, Бакс, прямо дьявол, а не работник.

– Это потому, что ты босс дьявола.

Мэгги похлопала его по руке и допила виски. Маргарет Карр была хозяйкой и подругой Сида Бакстера. Владелица кофейной плантации пятидесяти с лишним лет от роду, ростом пять футов и два дюйма, она производила впечатление хрупкой женщины. Но стоило услышать ее голос и прочувствовать ее характер, как это впечатление сразу исчезало. Она овдовела десять лет назад. Детей у нее не было. Фермой она управляла одна, нанимая рабочих на посадку и сбор урожая.

Мэгги сидела по-мужски. Сейчас ее ноги покоились на перилах крылечка хижины Сида. По-мужски она ругалась и работала. Сид привык видеть ее на плантации от зари до зари, сажающей растения под дождем и собирающей красные кофейные ягоды под жгучим солнцем. Во время работы Мэгги носила широкий белый пробковый шлем, мужскую рубашку с закатанными рукавами и брюки, подпоясанные одним из ремней покойного мистера Карра. В отличие от жен здешних поселенцев, она вообще не надевала юбку, даже во время поездок в город.

Сид повстречался с ней пять лет назад, вскоре после того, как торговое судно «Аделаида», на котором он отплыл из Грейвзенда, бросило якорь в Момбасе, старинном арабском торговом порту на побережье Британской Восточной Африки. Сид сошел на берег, намереваясь вскоре вернуться на корабль и плыть дальше, к Цейлону, но сильно напился, завернул в бордель, где и заснул мертвецким сном. Пока он спал, его обобрали подчистую. Когда Сид добрался до порта, поддерживая брюки руками, так как ремень у него тоже украли, «Аделаида» превратилась в маленькое пятнышко на безбрежной глади Индийского океана.

Забористо ругаясь в бессильной злобе, Сид расхаживал по причалу. Рядом стояла женщина, наблюдавшая за разгрузкой плужных лемехов, четырех ящиков с курами и шести коров. Груз увезли с причала, а женщина подошла к Сиду и спросила, все ли у него в порядке.

– А что, по мне не видно, в каком я порядке? – заорал на нее Сид.

Он находился в отчаянии. Плавание на «Аделаиде» позволяло ему забыться. Работа кочегара была изматывающей. Корабль попадал в бури. Сид часто страдал от приступов морской болезни. На корабле все было подчинено выживанию. На суше у него появится время думать и вспоминать.

– Что случилось? – спросила женщина, и он рассказал. – Воловьей упряжкой когда-нибудь управляли?

– Нет.

– Сажать кофе доводилось?

– Нет.

– Сил у вас много?

– А вам-то что, миссус? – огрызнулся Сид.

– Мне нужен помощник. Мой муж давно умер, а распорядитель – пьяница. Много платить не могу, но еды у вас будет вдосталь, а также постель и своя хижина. Скромненькая, зато крыша прочная и крылечко есть.

– Вы хотите, чтобы я отправился с вами? – спросил ошеломленный Сид.

– Мне нужен новый распорядитель, а вам, если не ошибаюсь, нужна работа.

– Согласен, – не особо раздумывая, сказал Сид.

– Я владею кофейной плантацией. У меня тысяча двести акров земли в Тике, к северу от Найроби. Не стану скрывать: работа тяжелая, но это лучше, чем голодать. Вам ведь нужна работа?

– Да.

– Тогда идемте. Поезд отходит через полчаса. – Женщина пошла к станции, обернувшись всего один раз, чтобы спросить: – Как вас зовут?

– Бакстер. Сид Бакстер.

Механик на «Аделаиде» задавал ему тот же вопрос. Назваться Мэлоуном он не рискнул, а фамилия Бакстер, придуманная им, когда они с Индией снимали квартиру на Арден-стрит, сорвалась с его губ раньше, чем он успел спохватиться. Жаль, что он не назвался Смитом, Джонсом, да кем угодно, но только не Бакстером. Ему хотелось забыть Индию, забыть все, что у них было. Теперь каждый день жизни станет напоминать ему об этом.

Мэгги не посчитала нужным сказать Сиду, что второй пассажирский билет ей не по карману. Сиду пришлось ехать в товарном вагоне, сидя на ящике с курами. Рельсы были уложены без балласта. Поезд отчаянно трясло, и когда они прибыли в Найроби, Сид был весь в синяках. Хозяйку встретили воловья упряжка и двое высоких чернокожих молодых людей, вся одежда которых состояла из коротких красных рубашек.

Сид засмотрелся на них, пока Мэгги не сказала:

– Это мои работники из племени кикуйю. Правда, красивые?

Еще через пару дней, после ночлега под открытым небом, они добрались до Тики, состоявшей из горстки хижин на берегу неширокой речки. Оба устали и стерли ноги. Отсюда до фермы Мэгги было еще десять миль. Когда пришли на место, Мэгги показала Сиду его новое жилище – деревянную хижину на четырех столбах, после чего отправила вскапывать землю. Он сказал, что деньги ему не нужны, по крайней мере сейчас, и попросил виски. Мэгги принесла бутылку, предупредив, чтобы растянул подольше.

Виски давало ему забвение по вечерам. Днем он искал забвение в работе, доводя себя до изнеможения. Сид работал, пока одежда на нем не промокала насквозь от пота, а на ладонях не появлялись кровавые мозоли и его не начинало тошнить от жары. Он работал до захода солнца и продолжал работать в темноте… пока не валился на кровать и не засыпал без сновидений.

Как-то вечером, через несколько недель такого самоистязания, Мэгги отправилась в поля и увидела Сида. При свете керосиновой лампы он пытался выкорчевать пень. Поначалу она молча смотрела, скользя глазами по его обгоревшей, покрытой волдырями коже и изможденному телу, потом сказала:

– С меня довольно. Хочешь лезть из кожи вон, делай это на другой ферме, но не на моей. – Они стояли, сердито глядя друг на друга, затем Мэгги уже мягче добавила: – Что бы ты ни сделал там, в Англии, и что бы ни сделали с тобой, работа на износ ничего не изменит. Тебе придется научиться с этим жить, как и все мы живем.

Сид швырнул кирку и поплелся к себе в хижину, злясь, что Мэгги удалось заглянуть к нему внутрь. После этого он нашел другие способы затеряться и забыться. На ферме бывали промежутки, когда не требовалось ни сажать, ни снимать урожай. Надобность в его присутствии на время отпадала. Сид стал путешествовать, отправляясь на сафари в одиночку. Он странствовал днями, а то и неделями. Идя на север, он добирался до горы Кении; его крайней западной точкой стал Мау-Резерв, а восточной – берег реки Таны.

Сид брал с собой палатку, фляжку и винтовку. Стрелял только для пропитания; ему было ненавистно видеть умирающих животных. Он вдоволь испил свою чашу боли. Сид пересекал равнины, взбирался на холмы и видел такие уголки, где еще не ступала нога белого человека. Он наблюдал за львами, слонами и носорогами, шел следом за бесчисленными черными стадами антилоп гну.

В хорошую погоду он ночевал под открытым небом, глядя на звезды и слушая ночные звуки. Где-то на задворках сознания теплилась надежда, что ночью к нему подкрадется лев и оборвет его жизнь. Днем он брел под безбрежным африканским солнцем и вел разговоры с Индией. Задавал ей один и тот же вопрос: «Почему?» – спорил, обвинял. Иногда он впадал в гнев и кричал на нее. А однажды, это было года через три после его приезда в Африку, когда бушевал ливень, Сид разделся, лег на землю и заплакал по Индии. Ему хотелось, чтобы неумолимый дождь содрал мясо с костей и утопил его в раскисшей земле. Но этого не случилось. Сид встал, грязный, озябший, и побрел на ферму Мэгги. К моменту возвращения его била лихорадка.

Мэгги намочила тряпку в холодной воде, приложила ему ко лбу и заставила проглотить дозу хинина.

– Ну что, закончил свои художества? – спросила она, и Сид кивнул. – Вот и хорошо. Кем бы она ни была, она этого не стоит.

– То-то и оно, Мэггс, что стоит, – возразил он.

После того случая он оставил попытки покончить с собой, но не прекратил выпивать. Почти все заработанные деньги он тратил на виски, вино и другие крепкие напитки, какие мог купить в Найроби у торговца Джеванджи. Он пил с Мэгги, с ее соседями-плантаторами, а когда было некому составить ему компанию, пил один.

– Поскорее бы пролетели эти недели, – сказала Мэгги. – Обожаю время, когда цветет кофе. Белые цветки похожи на снег. А затем появляются бобы. Среди зеленых листьев они – точно ягоды остролиста. Это напоминает мне рождественскую пору в Англии.

– Только без пресловутого фруктового торта, – заметил Сид.

Мэгги засмеялась, потом кивком указала на газету, лежавшую на столике. Она сама принесла ему днем одну из лондонских газет почти двухмесячной давности. По местным меркам, газета считалась свежей. Новости добирались до Тики не спеша. Заголовки трубили о победе либеральной партии на всеобщих выборах.

– Читал? – спросила Мэгги.

– Нет, – ответил Сид.

Зачем ему газеты? Они соединяли его с миром, с которым он порвал раз и навсегда.

– Напрасно. Стоило бы прочесть. У нас теперь новое правительство, – сказала Мэгги. – Управление всем африканским протекторатом перешло от Министерства иностранных дел к Министерству по делам колоний. Министром по делам колоний назначен лорд Элджин. Ходят слухи, что губернатор просил, чтобы заместитель лорда Элджина побывал в здешних краях.

Сид нахмурился. Он предпочитал говорить на сельскохозяйственные темы, тогда как все местные плантаторы обожали говорить о политике.

– Мне-то что? – пожал плечами Сид. – Я держусь подальше от политики. И от политиков.

– Я тоже стараюсь, но они сами лезут. Если Лондон подумывает прислать сюда своего человека, что-то затевается. Это я гарантирую.

– Все это прекраснодушные мечты, Мэггс. Даже если кто-нибудь сюда и приедет, что это изменит? Ну, поохотится на львов, в газетах появятся его фотографии, а потом он вернется домой и напрочь забудет про Африку.

– Не сможет. Не те нынче времена. Кто-то должен ответить на жгучие вопросы, и поскорее. Сюда постоянно приезжают новые переселенцы. Где им обосноваться? А что делать с племенами? Масаи совсем не жаждут быть вытесненными в резервации, да и кикуйю тоже. Нанди – те вообще в ярости. Они уже воевали с нами и снова готовы напасть. Земельное управление в замешательстве. Районные уполномоченные тоже. Говорю тебе, Сид, добром это не кончится. Подожди, сам увидишь.

– Что будешь делать ты, если так случится?

– Останусь, – ответила Мэгги, испустив протяжный вздох. – А что, у меня есть выбор? Муж привез меня сюда и вскоре умер, оставив мне ферму, четыреста кофейных деревьев и ни пенса денег. Десять лет я сводила концы с концами, и только сейчас плантация начала приносить доход. Ты-то сам что намерен делать?

Сид подумал о своей маленькой уютной хижине, о дружбе с Мэгги, о труднопроходимой, красивой, равнодушной стране, которую он за эти годы привык считать домом. Подумал о хрупком мире, обретенном здесь. Это все, что у него было.

– Пока остаешься ты, останусь и я, – сказал он.

– Ты мог бы подать заявку на получение земли.

Сид покачал головой. Подай он заявку, ее бы удовлетворили. Британское Министерство иностранных дел выделило бы ему в аренду шестьсот акров земли в провинции Кения сроком на девяносто девять лет и за символическую плату: в год – полпенни за каждый акр. Кто-то уцепился бы за такой шанс. Сид не хотел марать руки. С воровством он покончил.