— А мне всегда шла чужая одежда! — искренно и беззаботно ответила Гита.

Все дружно рассмеялись.

Через несколько минут ритуальное чаепитие закончилось. Рави и Гита поднялись из-за стола.

— Я покажу нашей гостье сад, — обратился Рави к родителям.

— Хорошо, хорошо, идите, мои дорогие, погуляйте, — ласково и с достоинством в голосе проговорила Алака.

Рави, отвесив поклон, незаметным жестом подсказал Гите, что ей подобает сделать. Гита все поняла и тоже поклонилась. Он пропустил Гиту вперед, открыл дверь, и они вышли.


Гита, в голубом жилете поверх белой шелковой блузки с длинным рукавом и в темно-синих слегка расклешенных брюках, стояла, весело улыбаясь, на роликовых коньках рядом с Рави. Ее гибкую талию перехватывал широкий пояс.

Рави, тоже на роликовых коньках, в рубашке василькового цвета с короткими рукавами, вышитую бордовым орнаментом, и в белых брюках с бордовым поясом.

Рави и Гита счастливо улыбались. Над ними сияло высокое голубое небо. Они только что вышли из дома на небольшую поляну парка, спускавшуюся к морю.

Погода стояла не жаркая. Свежий морской ветер, напоенный запахами всевозможных цветов и листьев, мягко ласкал лица этой молодой пары.

Чувства переполняли сердце Гиты, и она напрочь забыла, кто она и откуда. Вся ее непосредственная натура была во власти этого посланного ей небом принца — Рави. И она, со своей нерастраченной жаждой любить и быть любимой, была полностью готова к самопожертвованию, как пастушка Радха, возлюбленная Кришны. Ее глаза были полны обожания. Она боготворила Рави, как своего будущего мужа. Гита не рассуждала. Она жила этими мгновениями счастья и любви.

Танцовщица и акробатка почувствовала вдруг себя на этих роликах как-то неуклюже. Она не думала о них, хотя они — повод и причина того, что они вдвоем. Она впервые вместе с человеком своей мечты, со своим будущим мужем.

Гита потеряла голову.

Рави мало чем отличался от Гиты в смысле сохранения ясной, спокойной и рассудочной головы.

«Зита» опьяняла его, он качался, и ноги его то и дело подгибались. Он совершал лишние движения и суетился. Словом, вел себя, как мальчишка.

— Ах! Ай-ай-ай! — вдруг воскликнула Гита, изгибаясь на одной ноге и балансируя руками.

Рави успел поддержать ее.

— Не надо спешить, учитесь не торопясь, шаг за шагом, постепенно, тогда получится, — поучал Рави свою ученицу, в какой-то степени овладев собой и уже гораздо тверже держась на ногах.

— Ах да, вы же доктор! — с веселой иронией заметила Гита, и небо в ее глазах покачнулось: — Значит, мне можно падать, — продолжала она, двигаясь широко расставив ноги, — обвяжете меня этим самым, — она, подняв глаза, сделала вид, что ищет нужное слово, — ну, как его? — лукаво посмотрела она на Рави.

— Чем же таким? — дразнил он ее. — А…а, наложить пластырь?

— Пилястер, — подтвердила Гита.

— Не пилястер, а пластырь, — сказал, смеясь, Рави.

— Пиластер, — чуть поправившись, упрямо повторила Гита, словно подобное звучание слова нравилось ей больше.

— Да не «пи», а «пла», — серьезно поправил Рави, уже теряя терпение, но вдруг сообразил, что Гита играет с ним, громко расхохотался.

— Ну, ладно, если хотите научиться кататься, то внимательно слушайте, — продолжал он тоном наставника. — Для этого нужно перенести вес тела с пятки на носок, потом слегка оттолкнуться, — Рави описал полукруг, — поняли?

— Поняла! — кивнула Гита.

Она не отрывала смеющихся и счастливых глаз от Рави.

Вокруг возвышались стройные арековые пальмы, зонтичные акации, банановые и манговые деревья. Ровно подстриженные кусты обрамляли асфальтированные дорожки. Вдали, у лукоморья, синели ступенчатые вершины гор.

Чудесной музыкой, светом и смехом было наполнено сердце девушки.

Рави чувствовал это, чувствовал! Они оба, независимо ни от чего, ощущали одно и то же: цвет жизни, ее квинтэссенцию, — единство всего сущего, окрылявшее и захлестывающее их, — любовь.

— Вот так, — продолжал Рави, — делайте за мной, легонько отталкивайтесь и поезжайте за мной, вот так, — не успел проговорить Рави и тут же рухнул на асфальт.

Гита заразительно рассмеялась. Рави поднялся и, отряхиваясь, весело посмотрел на Гиту: «Если бы она знала, что ее учитель не катался на коньках со студенческих лет!» — подумал он.

Но Гита, кажется, поняла, в чем дело, и, подражая его наставническому тону, она начала:

— Господин доктор! Если хотите хорошо научиться кататься на коньках, слушайте внимательно, — и она окинула обворожительным взглядом несколько обескураженного, но внимательно слушающего ее Рави. — Надо перенести вес тела с пятки на носок и оттолкнуться вот так: раз-два, раз-два, раз-два, — и Гита довольно ловко проехала вперед несколько метров.

— Ай! — вдруг вскрикнула она: это дорога пошла под уклон, и инерция, захватив ее, понесла девушку вниз.

Рави быстро догнал Гиту и, поравнявшись с ней, крепко взял ее за руку. Теперь они вместе неслись под уклон.

Встречный ветер мягко врывался в грудь Гиты, как бы соединяясь с той музыкой, которая уже звучала в ее сердце. И она запела:

Пусть ветры и музыка в ритме одном

Окутают нас и мечтами, и сном.

Ты только меня подбодри, поддержи,

Ты только мне доброе слово скажи.

Рави, зачарованный ее голосом, ее взглядом, всем ее существом, вторил ей густым баритоном:

Не устрашит нас дорог крутизна,

Цветы на пути нам расстелет весна!

А Гита, смутно предчувствуя разлуку и то, что этот чудесный сон скоро закончится, продолжала:

Тебя не коснется ни горе, ни грусть.

С тобой я прощаюсь, но завтра вернусь.

Ты только мне доброе слово скажи,

Ты только меня на пути поддержи!

Рави, если бы не его профессия врача, наложившая на него отпечаток некоего рационализма с налетом скепсиса, поверил бы реально в то, что у него за спиной выросли крылья и что он вот-вот воспарит вместе со своей возлюбленной туда, в ясное и бесконечное небо.

Обладая редким и тонким чувством музыкальности, так свойственным всем сынам Индии, он, услышав пение этой неземной девушки, богини, был вне себя от переполнявших его чувств. А если добавить к этому, что в Индии необычайно ценят звучание голоса, благовония, походку, грацию, наряду с общим обликом, то можно смело заключить, что Рави нашел то, что искал в мыслях своих, носил в сердце своем с тех пор, как стал ощущать себя в этом мире.

С ним была девушка — истинное воплощение его мечтаний и представлений! Это она! Это Зита.

— Бывает же так! — воскликнул Рави.

— Бывает! — в тон ему ответила Гита.

Впереди показался грузовик с затентованным кузовом. Машина с мощным ревом надвигалась на прекрасную пару.

Рави пытался поспешно откатиться с Гитой на обочину, но, внезапно оступившись, упал.

Грузовик, обдав его горячими выхлопными газами, с ревом проехал мимо.

А Гита, расставив руки в стороны, продолжала катиться дальше по дорожному серпантину. Ее неудержимо несло вниз, так что она с трудом лавировала на крутых виражах.

Навстречу ей показалась голубая легковая машина. Шофер, сверкнув полумесяцем зубов, выделявшимся среди темного курчавого облака бороды, ловко проехал мимо. Но следующая машина, объезжая Гиту, едва не нарушила ее равновесие; она покачнулась, но все-таки удержалась на ногах, снова выпрямилась и покатилась дальше. Ролики несли ее легко, но опасность быть сбитой каким-либо случайным транспортом возрастала. Внизу был слышен шум какого-то большого шоссе. Видимо, серпантин спускался к набережной.

Неосторожным движением Гита зацепила крестьянина, который на велосипеде вез в бидонах молоко. Бидоны с глухим стуком рухнули на асфальт и опрокинулись. Молочные реки потекли вниз.

Впереди, поперек правой стороны дороги, Гита увидела укрепленный на шесте круглый знак «Стоп». Поперечина, находившаяся на уровне ее груди, стремительно приближалась. Гите ничего не оставалось, как схватиться за этот злополучный шест, который, легко снявшись с опор, остался в ее руках, как балансир канатоходца.

Теперь, балансируя шестом с красным знаком «Стоп», Гита продолжала нестись по дороге.

Повозка, запряженная парой буйволов, лениво надвигалась на Гиту. Объезжая мирных животных, она заметила идущего рядом с повозкой полуобнаженного дрессировщика обезьян. Мартышки с кожаными поводками на шейках сидели у него на плечах и удивленно исподлобья глазели на несущуюся навстречу девушку.

Гита, задев шестом одну из мартышек, проехала мимо, с удивлением обнаружив, что одна из мартышек уютно устроилась на шесте.

— Стой, остановись, отдай мою обезьяну! — кричал потрясенный дрессировщик.

В эту минуту два ревущих и сверкающих полицейских мотоцикла вкатывались вверх по крутой дороге.

Гита, чтобы не сбить их балансиром со знаком «Стоп», развернула его вдоль дороги, и полицейские благополучно миновали ее. Но тут же один из них воскликнул, обращаясь к своему коллеге:

— Смотри! Это она!

Мотоциклы, развернувшись, догнали Гиту и окружили ее. В мгновение ока ее неудержимое движение вниз по дорожному серпантину было пресечено. Мощные руки посадили ее на заднее сидение мотоцикла.


Через несколько минут Гита вновь оказалась в полиции. Ее опознали по фотографии.

Сержант, позвонил Бадринатху и, усадив Гиту в «Джип-лендровер», сел за руль.

По обе стороны рядом с Гитой уселись еще двое плотных полицейских. На них были форменные фуражки с околышами лимонного цвета и голубым верхом.

У одного из них на запястье руки, покрытой коричневым загаром, висела на коротком ремешке небольшая, суживающаяся книзу резиновая дубинка.

Гита с опаской покосилась на него.

«Джип», набрав скорость, помчался, подрагивая, по шоссе.

Девушка была в недоумении. Она не понимала, куда ее везут. Встреча с Рави заставила ее совершенно забыться, отвлечься от действительности, а теперь ей пришлось спуститься с небес на землю. Она вспомнила последние события в полиции и решила, что ее наверняка везут к пресловутой толстухе, «тете», разыскивающей свою исчезнувшую племянницу. Гита вспомнила и то, как удивительно она похожа на Зиту, фотографию которой видела в полиции.

«Откуда такое сходство? Мы совсем как близнецы! Поэтому толстуха и ее муж даже и не поняли, что перед ними вовсе не их племянница. Это какая-то загадка, — думала она, — но, скорее всего, она просто мой двойник», — эта мысль успокоила ее, и она тут же вспомнила о Рави:

«Что с ним? Не сбила ли его машина?» — и ее сердце сжалось от страха за него.

Гита с грустью осознавала, что виновницей всего, что произошло, была только она. Она, так легкомысленно позволившая себе увлечься счастьем, преподнесенным ей случаем. И она твердо решила во всем сознаться, рассказать в полиции, кто она и откуда, и вернуться домой к матери, Раке и Чино, чтобы вновь окунуться в свою повседневную жизнь.

Полицейский «Джип» с открытым верхом остановился у ворот великолепного дома, похожего на дворец.

— Выходите, девушка! — резко скомандовал сержант.

— Ой! Что это за полицейский участок?! — удивленно спросила Гита.

— С ума сошла? Своего родного дома не узнаешь, — строго упрекнул ее полицейский.

— Мой дом? — растягивая слова, удивленно произнесла Гита. — Инспектор, послушай, что это произошло с ним? С тех пор, как я ушла отсюда, он стал расти. Он же был вот такой маленький, — указала она жестом руки, — а теперь вон какой вымахал! — с веселой иронией по-детски заключила Гита.

— Слушай, я не шучу при исполнении служебных обязанностей, — грубо оборвал полицейский ее болтовню.

— Выходи из машины! — еще раз сухо приказал он.

— А я тоже не собираюсь шутить. Просто это не мой дом, вот и все, — отчеканила Гита и отвернулась от инспектора.

— Вытащите ее из машины, — распорядился сержант, теряя терпение.

— Да я правду говорю, это не мой дом!

Двое полицейских, демонстрируя остатки деликатности, которые еще уцелели в них, несмотря на их грубую профессию, легко подхватив знатную беглянку под руки, высадили ее из машины.

— Оставьте меня! — возмущалась девушка. — Вы что, все с ума посходили, что ли?! Это не мой дом, я вам говорю! Отпустите меня, вам говорю! — требовательно восклицала Гита, пытаясь вырваться из цепких рук полицейских.

Полицейские, наслышанные о «выступлении» беглянки в участке, ни на секунду не выпуская ее из рук, в сопровождении сержанта вошли в дом.