Чародей стиснул кулаки. Что за мысли? Неужели знак? Нет, одна глупая праздная мысль никак не может быть знаком.

Серп поморщился. Размышлять о своих отношениях со служаночкой не хотелось. Он вообще не привык много думать о женщинах. Да, они необходимы для пополнения чародейской силы, и как мужчина он в них нуждается. Но с его внешностью (спасибо матери с отцом) трудностей в получении желаемого не возникало, пока не обзавелся ошейником.

Любовные томления всегда вызывали недоумение и легкое презрение. Просто удивительно, как это люди без устали слушают все эти песенки, баллады, сказания, грамотные еще и книжки читают. Странно, что птаха то и дело сует нос в его книги по истории и естественным наукам, иной раз и толковые вопросы задавать умудряется. Впрочем, стишки и сказки они с Крестэлем мусолят гораздо чаще. Этот-то благородный чего в ней нашел, в темной, безродной, невзрачной служанке? Хотя есть у птахи одно существенное достоинство: она почему-то не раздражает. Даже его, Серпа, с самого начала не раздражала, в отличие от многих других. Вспомнить ту же Лилею! Представить страшно, что связался б с этакой красоткой, бесстыжей, манерной, сюсюкающей. Как там в Регисе иные девицы его любили называть? Серпик? Серпушечка? От одного воспоминания передергивает!

И все же птахины немногочисленные достоинства — не повод давать слабину. Тут еще это мраково нападение некстати случилось, пришлось амулет сделать, позволить спать под боком. Сангрилы, правда, неожиданно помогли ему самому. Не появись тогда Крестэль с девчонкой, неизвестно, чем бы закончилась история с Рубусом. Но это дело прошлое, а теперь пришла пора водворить птаху в ее комнату.

Серп прислушался к своим ощущениям. Кажется, все нормально. Мысль о просторной кровати, где можно будет спать одному, вольготно раскинувшись, не вызвала ни малейших сожалений, лишь удовлетворение.

Может, все эти разговорчики о том, что не следует прикасаться к девушке в свете Госпожи, всего лишь суеверие. И почему он в свое время не уточнил у Кверкуса? Наверное, потому, что наставник, как ни странно, не забивал ученику голову глупыми стишками и историями о вечной любви, да и вообще о женщинах говорил мало. А ведь вполне мог бы донимать проповедями, учитывая добродетельность старика и источник Серпилуса.

Только один раз наставник подсунул ученику пергаментный свиток с напыщенным названием, не то «Сказание об извечном свете», не то легенда о каком-то там сиянии. Юного Серпа сразу разочаровали рисунки: мужчина и женщина, слившиеся в страстном объятии, но, увы, одетые, а в самом низу — сердце, из которого во все стороны бьют лучи. В конце (куда он заглянул сразу после изучения картинок) положенное «и жили они долго и счастливо, и сила их любви не оскудевала».

Тратить время на прочтение старинных, неразборчиво написанных, а местами и попросту выцветших строк Серпилус не стал. На вопрос наставника ответил, что, мол, прочел. Прочел ведь и название, и последние строчки.

— И? — почему-то не пожелал оставить тему Кверкус.

— Красивое и поучительное сказание, — напустив на себя умный вид, ответствовал Серп.

Старикашка усмехнулся, забрал свиток, аккуратно свернул и мановением руки отправил куда-то, наверное, в свой заветный сундук. Серп фыркнул про себя: сам-то наставник, небось, не женат, а ученика какие-то дурацкие истории о вечной любви штудировать заставляет. Сказки все это, бессмысленные, бесполезные сказки!

Кажется, Госпожа Луна тоже так считает, раз не заставила его сердце дрогнуть хоть раз, пока он размышлял о златокосой служаночке.

Когда Иволга вечером закончила убирать после ужина и пришла в комнату чародея, тот, не отрываясь от очередной книги, сказал:

— С лиходеями покончено. А ты уже давно спишь без кошмаров. Перебирайся-ка назад, в свою комнату.

— Я тебе мешаю? — Иви не спеша подошла к столу, придвинула стул поближе к Серпу, села. — Храплю? Брыкаюсь?

— Нет, — чародей поднял голову и взглянул на девушку с интересом, к которому примешивалась толика удивления.

— Твое чтение допоздна тоже мне не мешает. И ты давно перестал раскидываться во сне на всю постель, лежишь на своей половине.

— Когда это я перестал раскидываться? — встревожился Серп. — Во время болезни?

— Нет, раньше, — сама того не ведая, успокоила чародея Иволга. — Во время болезни ты часто спал беспокойно.

О том, что Серп приобрел привычку временами вцепляться в нее изо всех сил, поначалу будя и пугая, девушка решила умолчать.

— Я бы предпочел, чтобы ты ночевала у себя.

— Почему?

— Я не обязан тебе объяснять.

— В таком случае, я не обязана соглашаться.

Серп уставился в безмятежное личико, не находя слов. Теперь понятно, что чувствовал Юнкус, когда эта пигалица требовала исцелить неудачливого помощника палача.

— Мне спокойнее с тобой, Серп, — Иви потупилась. — Кайт сказал, этот Юнкус следит за домом. А ты наверняка можешь укрыться от его чар. И еще мне нравится, что по вечерам ты отвечаешь на мои вопросы. Рассказываешь что-то, учишь. У тебя так хорошо получается, даже я с первого раза все понимаю. И ты очень умный, знаешь много, — девушка пустилась в неприкрытую лесть в надежде смягчить чародея.

— Учу, ну да, — хмыкнул Серп, мысли которого сначала приняли не слишком приличное направление, но быстро свернули к сегодняшнему разговору с верховным чародеем (комплименты своей разумности были приятны, но воспринимались почти как должное).

Почему бы и в самом деле не заняться девчонкой всерьез? Подзаборный источник! Да где б она ни родилась, от совсем уж дремучих трактирно-залесненских привычек и представлений избавилась на удивление быстро, причем сама. Если еще чуть-чуть отшлифовать… В конце концов, столичному чародею (а он непременно вернет себе это положение, еще и на самый верх заберется!) предпочтительнее иметь служанку, которая умеет правильно говорить, одеваться и вежливо вести себя с посетителями. Ладно, пусть и дальше спит под боком. Не было же у него ни сомнений, ни сожалений, когда только что пытался выставить птаху из своей постели. Может быть, Госпожа Луна видит разницу между прикосновением к желанной женщине и необходимостью опереться на кого-то, чтобы не упасть.

* * *

Как-то, вернувшись домой раньше обычного, Серп столкнулся в прихожей с Кайтом, который провожал гостью, ту самую чернокосую девицу, что пряталась в трущобном трактире под столом, невидимостью и мужской личиной. Сейчас она была одета как положено, в богатое платье из темно-зеленой парчи, расшитое черными с серебром узорами. В перекинутой на грудь длинной косе мерцала нить дорогого лазоревого жемчуга. Как и предполагал чародей, в женском наряде незнакомка выглядела вполне завлекательно, в движениях и позе сквозила змеиная грация.

— Это и есть мой земляк, Серп, — представил Крестэль вошедшего. — А это Серпента, дама из Дэры.

— Как странно созвучны наши имена, — манерно протянула девица, одарив чародея томной улыбкой.

— По счастью, они далеки по смыслу, — холодно заявил палач, раздраженный и глупой фразой, и тоном, и, самое главное, удачей стражника. Ясно, что парочка не беседы вела и не книжки читала. Уж больно вид у девицы удовлетворенный, того и гляди облизываться начнет, как налопавшаяся кошка. Да и Крестэль сияет, что плешь при луне.

— Поумерь-ка… — начал было нахмурившийся стражник, но чернокосая расхохоталась, весело, задорно, чего чародей совсем не ожидал.

— Ничего страшного, Кайт, — проговорила девушка сквозь смех. — Я слышала, помощник мелжского палача норов имеет непростой. Он всего лишь подтвердил городские слухи. А мне по вкусу…

— Норовистые? — не сдержался Серп.

Девица снова залилась смехом, закинула голову, открывая на обозрение смуглую нежную шею с розоватой меткой под подбородком. Палач невольно сглотнул.

— Зря ты ворчал на земляка, Кайт, — проговорила, отсмеявшись, Серпента. — Он в высшей степени забавен. Не обижайся, — тут же схватила маленькой сильной рукой пальцы Серпа, сжала. — Ты забавен, но отнюдь не смешон. Ненавижу вежливых до зевоты хлыщей, которые ни одной своей мысли не имеют и говорят, будто урок отвечают.

— Я тоже не скажу, что знакомство мне неприятно, госпожа, — поклонился Серп. — Прошу прощения, я устал и проголодался. Созерцание вашей красоты после неспокойного дня в пыточной действует живительно, но — увы! — не избавляет от мук голода.

— Надеюсь, мы встречаемся не в последний раз, — улыбнулась девушка. — Проводи меня до гостиницы, Кайт. Со стражником я чувствую себя гораздо спокойнее, даже на Среднем зубце.

Серп скривился, увидев, как ручища Крестэля по-хозяйски обняла гибкий стан, и молча направился в кухню.

Хлопотавшая там Иволга была на удивление мрачной.

— И давно Крестэль подружкой обзавелся? — спросил Серп, снимая плащ и усаживаясь за стол.

— Он пишет ее уже несколько недель, — ответила Иви, ставя перед чародеем тарелку.

— Пишет? — хмыкнул тот. — Как мило ты стала изъясняться. Я такие забавы по-другому называю.

— Кайт на самом деле рисует эту Серпенту. Он мне говорил, даже показывал, что получилось.

— И как? Хороший он художник?

— Хороший. Но иногда у него получается красивее, чем на самом деле.

— Большие сиськи этой чернокосой пририсовал? — хмыкнул Серп, наливая себе пива из кувшина, который девушка достала из холодного ларя. — Надо бы взглянуть.

— Ничего он ей не пририсовывал! — Иви на удивление неаккуратно шлепнула на тарелку тушеного мяса с овощами. — Она и так красавица!

— Птаха, не заставляй думать, что мне стоит присматривать за тобой и Крестэлем, — Серп глянул на девушку с прищуром.

— Как тебе такое в голову могло прийти! — Иволга раскраснелась и стала еще более сердитой. — Просто эта Серпента Кайту совсем не подходит. Да и он ей, по-моему, не нужен. Она… — осеклась. — И целуется она противно.

— Она тебя, что ли, целовала? — Серп с трудом сдерживал смех. Служаночка, оказывается, умеет уморительно злиться. И становится при этом очень-очень миленькой.

— Не думала, что тебе в голову приходят такие непристойности, — Иви села напротив и серьезно взглянула на чародея.

Он все-таки рассмеялся — сколько нового можно в одночасье узнать друг о друге после нескольких месяцев самого тесного совместного проживания — но тут же одернул себя. Неужели Юнкус прав, и те прикосновения под полным ликом Госпожи не прошли даром?

— Я случайно видела, как она целовала Кайта, — призналась Иволга.

— Да многих ли ты прежде видела целующимися?

— Многих. И не только целующимися, — холодно заявила служаночка, и Серп вспомнил, где она провела большую часть своей жизни.

— Ну, рассказывай, — чародей был слегка заинтригован.

— Она его облизывала, — нехотя сказала девушка. — Может, ему и было приятно, но со стороны выглядело очень противно.

— Облизывала? — удивленно переспросил Серп.

— Да. То и дело отрывалась от губ и проводила языком по щекам, шее. Один раз даже лоб лизнула. По-моему, это мерзко.

Чародей молчал, погруженный в свои мысли. Хорошо, что тогда, в первый раз, он не слизнул капельки силы с лица птахи. И позже он почему-то этого ни разу не делал, наверное, потому что мощи всегда было с избытком. Ощущение, когда язык покалывает, пощипывает, холодит, очень приятно. Но эта Серпента, проще говоря, Змейка — не чародейка, чтобы наслаждаться вкусом силы. Он видит ее как простую смертную, лишенную дара. Хотя есть у девицы в сознании запертая дверка, которую он почуял еще в первую встречу, в том кабаке. Но храниться там может что угодно, вплоть до какого-нибудь гаденького и глупого полудетского секрета, которого она до сих пор чересчур стыдится.

Да, собственную, лишь твою чародейскую сущность нетрудно скрыть, как нетрудно утаить под капюшоном черты лица. Но пытаться полностью спрятать — все рано что выдавать живого человека за восковую куклу. Серпу, во всяком случае, ни разу не приходилось слышать об успехе подобного предприятия, и сам он не сумел бы. Что до облизывания, наверное, девица просто имеет своеобразные привычки. Интересно, что еще она в постели вытворяет? Вот бы разговорить Крестэля…

— Неужели мужчинам это нравится? — возмущенный голосок вырвал из раздумий, все дальше уносившихся в океан чувственности.

— Нет, облизывать меня не надо. Лицо, во всяком случае, — ухмыльнулся Серп. — А вот ты всегда так золотишься, что я бы…

— Золочусь? — любопытство заставило пропустить очередную непристойность мимо ушей.

— Я вижу силу, которую ты мне даешь. Она выглядит как текучее золотистое сияние. И когда тебе хорошо, наслаждение выступает у тебя на лице крошечными капельками. — Серп поспешно прикусил язык, потому что у него едва не сорвалось «будто роса на лепестке цветка.»