Я заснула. Когда проснулась, комната была освещена ярче, чем прежде. Я лежала на боку и ясно видела, что свет настольной лампы вновь был прибавлен. Часы показывали двадцать минут десятого: значит, проспала я недолго. Буря все еще билась в стены дома, но не стала, по всей видимости, сильнее. Я перевернулась на спину и приподняла голову.

Кровать была большой, без занавесок и канопе. Оливер стоял на некотором отдалении и медленно снимал с себя пиджак, остановив на мне свой пристальный взгляд. Я хорошо знала этот взгляд — и ужаснулась. И тут внезапный порыв ветра налетел на дом, стукнув в окна и породив угрожающий рев в камине, дымоход которого сработал в качестве огромной органной трубы. Я видела, как ноздри Оливера дрогнули от радости, а его глаза в свете лампы казались налитыми кровью.

Он бросил пиджак и стоял, уперев ладони в бедра, глядя на меня. Затем хриплым шепотом он произнес:

— Раздевайся. Раздевайся, Эмма!

5

Я медленно села в постели, и мой мозг будто пронзила страшная правда. С холодной, ужасающей определенностью я поняла: это миг окончательного выбора. Если я сейчас подчинюсь Оливеру или стану молча страдать, как это бывало раньше, то моя душа будет сломлена навсегда.

Могло статься, что это и была его единственная цель, и, достигнув ее, дальше бы он использовал меня как приевшуюся игрушку, время от времени. Эта мысль была искушением, темным и соблазняющим, поскольку в ее основе было избавление от страха и унижения, обещание мира и покоя через принятие его манер и образа жизни. И я, которая однажды была Эммой Де-лани, стану существом, мало чем отличающимся от мифического вуду… другими словами, от зомби, живущего среди нас мертвеца.

Оливер обошел кровать, будто зачарованный тем, что он прочел в моем лице. Он находился между мною и моим будуаром. Я откинула одеяло, затем внезапно отпрыгнула от него через всю кровать и бросилась к открытой двери его гардеробной. Он издал короткий напряженный смешок, полный возбуждения, и направился за мной. Закрывать дверь времени уже не было. Когда он настиг меня, я была у стола и схватила один из стоявших на нем серебряных подсвечников.

Я обернулась, держа подсвечник обеими руками, как меч. Незажженная свеча упала на пол. Воющий порыв ветра ударил в стекло и вновь отозвался в камине спальни рычащим зверем. Я так плотно сжала челюсти, что говорила сквозь зубы, и слова пробивались из горла, как через песчаные заносы.

— Не подходи, Оливер! — дрожащим голосом прохрипела я. — Отойди, или, клянусь, я ударю тебя!

Он остановился, и глаза его вспыхнули восторгом.

— Вы угрожаете мне, мадам? — с удивлением спросил он. — Вы осмелились угрожать своему мужу? Да покарает вас за это Бог.

— Нет! — Голос мой был не слышнее шепота, и слезы катились по моим щекам. — Я никогда больше не позволю ни избивать, ни насиловать, ни оскорблять себя, Оливер. Никогда, никогда, никогда! — Голос мой возвысился и сломался, но слова не кончились. — Если ты оставишь меня в покое, я стану изображать на людях все, чего ты захочешь, но я больше не лягу с тобой в постель, Оливер! Никогда! Спи с женщинами из Мур Таун, но никогда не прикасайся ко мне.

Он смотрел на меня со смешанным выражением ярости и восхищения, пугавшим меня. Затем он прыгнул вперед. Думаю, он ожидал, что я ударю подсвечником снизу вверх или в сторону, что дало бы ему шанс перехватить предмет, но в состоянии бешенства и страха, которые обуревали меня, я ударила основанием подсвечника прямо ему в лицо. Сила удара увеличилась от его же собственного рывка. В последний момент ему удалось повернуть голову, и удар пришелся на щеку, но от силы удара он отлетел назад и был ослеплен. Затем он упал и ударился головой об округлый подлокотник кресла красного дерева.

Ветер завывал вокруг дома, дождь злобно барабанил в ставни. Оливер лежал возле кресла в полуобмороке, и рука его была прижата к щеке. Когда он, медленно переводя взгляд, отыскал мои глаза, его ступор прошел. Я поняла, что единственный выход для меня — бежать, иначе я не доживу до утра. Я в панике подобрала подол ночной рубашки и бросилась к двери, уронив по пути подсвечник. Чтобы выхватить ключ из двери, понадобилось не более четырех-пяти секунд; затем я быстро закрыла дверь и повернула ключ в замочной скважине с другой стороны. Однако за половину этого времени краем глаза я увидела, как Оливер медленно поднялся на колени, а потом на ноги; но от страха мне показалось, что эти секунды превратились в часы.

Он бешено дергал ручку двери, а я в это время уже вынула ключ из скважины и бросила его под кровать. Голос Оливера, рыдающий и неровный, был исполнен жуткой ярости: он приказывал мне открыть дверь, он ругался и угрожал. Я кинулась в будуар и сорвала с себя рубашку. Мое сердце бешено колотилось от страха, и, слава Богу, я увидела, что Бекки уже выложила на утро мне чистое белье.

Трясущимися руками я натянула на себя белье, застегнув лишь половину пуговиц. Открывая гардероб, я услышала из комнаты Оливера страшный стук — и сердце мое почти остановилось от страха, когда я поняла, что он пытается выломать дверь: возможно, при помощи стула. Я в панике вынуждена была бежать в чем есть, но к тому времени я уже натянула на себя бриджи, рубашку, шарф, носки и сапоги. Я уверила себя в том, что дверь крепкая и открывается вовнутрь, так что ее непросто выломать, сломав замок с одной стороны или сорвав с петель с другой. Благодарение Богу, в его гардеробной не было колокольчика для прислуги. Оливер ругался и ревел в промежутках между страшными ударами, которые он наносил, но дверь не поддавалась, и буря заглушала его крики. Я подхватила стоящую возле кровати маленькую керосиновую лампу, чтобы осветить себе путь через темный дом. Кроме Соломона, вся прислуга должна была давно уйти на свою половину; Соломону полагалось после ухода Оливера в спальню загасить лампы и также удалиться. Через две минуты я была у боковой двери огромной кухни — эта дверь была ближайшей к конюшням. Там висели на крючьях несколько фонарей на случай непогоды. Я поставила на пол лампу, зажгла один из фонарей и открыла засов двери. Ветер тотчас же вырвал дверь у меня из рук. Нагнув голову, я с трудом продвигалась вперед, а затем приложила все усилия, чтобы закрыть дверь на наружный засов.

Вспышка молнии осветила гнущиеся деревья, летящие по ветру ветви, струи дождя, похожие на стальные тросы.

До этого момента я действовала инстинктивно, не осознанно, но теперь, сгибаясь под ветром и пробираясь к конюшне, я поняла, что иду к Дэниелу Чунгу. Если я доберусь до него, я умолю его увезти меня на «Мисс Эмме» навсегда из Диаболо-Холл и с этого острова, где моя жизнь превратилась в кошмар. Такая идея, конечно, была не лучшей, но я и была вне себя от страха и не могла придумать другого выхода.

И вновь мне предстояла борьба с ветром, чтобы открыть, а потом закрыть дверь конюшни. Лошади метались от страха и предчувствия, тревожно отзываясь ржанием на раскаты грома. Когда я брала упряжь из стойла, я увидела, как огромный пук соломы поднялся с пола, будто засосанный неведомой трубой — и тут же послышался удар сверху: это ветер пытался сорвать крышу конюшни.

Я повесила фонарь на крючок и принялась седлать Аполло, лихорадочно приговаривая про себя:

— Не спеши… но и не медли… Оливер не сможет выйти… О Господи, умоляю, не дай ему выйти… Помоги мне, Господи. Давай, перевяжи здесь… утяни подпругу. Теперь поводья. Если он вырвался оттуда, он будет обыскивать дом… ему не придет в голову искать в конюшне… О Господи, не дай ему подумать о конюшне…

Наконец все было готово. Я взяла фонарь и начала выводить Аполло между стойлами. В этой конюшне Оливер держал лошадей для экипажа и нескольких верховых. Остальные скаковые лошади находились в конюшне в миле отсюда, в Рио Хойе. Я выбрала себе Аполло, потому что он был лучшей лошадью из семи в Диаболо-Холл. Отпустив поводья, я осторожно открывала дверь: сначала верхнюю задвижку, потом нижнюю. Но, как только я приподняла задвижку, тут же налетел ветер и закружился в конюшне, как дикий зверь. Я издала крик ужаса: дверь была выломана прямо у меня в руках, а фонарь отлетел прочь. Он упал на солому, и в одно мгновение вспыхнуло пламя.

Я зарыдала и закричала:

— О, нет, нет! — и рванулась прочь вместе с Аполло. У выхода я что было сил закрутила поводья о столбик. В пять секунд я была вновь в конюшне, и увидела, что погасить пламя надежды нет: ветер раздувал его с неистовой силой. Я бегала от стойла к стойлу, поднимая доски, прикрывающие вход, что было силы хлопая по крупу каждую лошадь, крича и толкая их к выходу. С полминуты они в панике сбивались в табун и бегали по проходу. Я попала под копыта, но умудрилась откатиться в сторону невредимой. Пока я вставала на ноги, одна из кобыл, Ледиберд, нашла дверь, и за ней последовали остальные.

Я была в смятении и едва ли понимала, что делаю, но я четко знала, что Оливер пытается выломать дверь, если он еще не сделал этого. В любом случае горящая конюшня будет мгновенно замечена из дома. Занавеси были везде задвинуты и окна плотно закрыты, но буря всегда действует на некоторых завораживающе, поэтому найдется тот, кто нет-нет да выглянет в окно — а вскоре конюшня заполыхает так, что пожар будет виден на мили вокруг.

Лошади разбежались. Я отвязала Аполло и повела его. Проход из конюшни вел к железным воротам, поставленным на каменные столбы, а вокруг на восток от Диаболо-Холла поместье было огорожено сплошной каменной стеной. Я не села на лошадь, потому что знала, что мне еще нужно открыть ворота. Я вся промокла. Рубашка и бриджи прилипали к телу, в сапогах хлюпала вода. Мы были в двадцати шагах от ворот, когда я оглянулась. Тут же несколько раз вспыхнула молния, и в ее свете я увидела Оливера, бегущего вслед за мной по траве.

Если бы он не был без пиджака, в одной белой рубашке, я бы его не заметила на фоне дома. Но глаз уловил движущееся белое пятно, затем едва различимые черты лица и волосы, прилипшие ко лбу. Руки его были протянуты вперед, а поскольку ноги были неразличимы в темноте, казалось, что за мной движется нечто вроде белой птицы с расправленными белыми крыльями. Затем я рассмотрела, что в одной руке он держал, подобно мечу, что-то длинное и серебристое… тот самый подсвечник, которым я его ударила.

Все это я увидела, как если бы то была картина: сцена, запечатленная на вставке «волшебного фонаря».

Но тут вновь вспыхнула молния, и я была на мгновение ослеплена. Короткий, но разрывающий слух удар грома сотряс землю, и я зажала от ужаса уши руками. Зрение вернулось ко мне — и я увидела приближающуюся белую фигуру, теперь уже близко: силуэт Оливера на фоне бледного света молнии, отраженного от облаков.

Я услышала свой крик как бы со стороны и тут же увидела угловым зрением странную вещь: дождь все еще хлестал, и его струи были подобны стальным канатам; но один из этих канатов, сверкающий более других, был направлен параллельно поверхности земли и двигался быстро на уровне моего плеча куда-то влево — прямо по направлению к угрожавшему мне человеку.

Эта стальная стрела ударила в цель — и белое пятно исчезло. Казалось, очень долгое и томительное время длилась тьма — вот опять какое-то облако света зажглось и затанцевало в кромешной тьме бури. Я увидела, что Оливер лежит на спине, ногами ко мне, с раскинутыми руками, и голова его закинута так, что виден лишь подбородок. Прямо из центра его груди, из белой кипени рубашки, торчал сверкающий тонкий предмет, действительно схожий со струей воды. То был тонкий стальной нож, похожий на иглу. Я видела такой же точно много раз… и однажды даже держала в руках… То было подводное охотничье копье Дэниела Чунга.

Чья-то рука тронула меня за плечо —: и рядом со мной во тьме выросла еще одна фигура: это мог быть только Дэниел. Я вцепилась в него руками, перекинув поводья вокруг руки, и прокричала сквозь шум бури:

— Помоги нам Бог, Дэниел! Что ты наделал!

Через рев ветра донесся до меня его голос:

— Я думал, он хочет убить вас, мисс Эмма.

— Он хотел.

У меня стучали зубы. Дэниел взял меня за руку и потянул по направлению к дому. Теперь я увидела, что пламени в конюшне не было: вероятно, его сбил дождь, но вскоре искры вместе с ветром опять превозмогут дождь. Дэниел кричал:

— Вы должны вернуться в дом, мисс Эмма! Теперь вам ничего не угрожает. Забудьте, что вы видели, и не беспокойтесь обо мне. Я выйду в море еще до рассвета. Я решил уплыть навсегда и уже отправил вам прощальное письмо.

Все мое существо сжалось в комок и погрузилось в кромешное смятение. Я остановилась, прижала ладонь ко рту и вплотную приблизилась к Дэниелу. Едва ли я знала, что хотела сказать, поскольку противоречивые мысли, ощущения и желания вспыхивали как молнии и пропадали — так же, как молнии во тьме.