Я также заметила, что вся команда очень нервничает в присутствии Чеда, в особенности Жонжон. Вне сомнения, это было из-за полузакрытого века, который так напугал Джозефа, когда мы с Чедом чинили его тележку в Ферн Галли. Поскольку мы не раз вспоминали этот эпизод, Чед с интересом расспрашивал меня о религии вуду и влиянии на островитян колдуна-обеа.

Когда братья Борра надевали шлем ему на голову, Чед улыбнулся нам и сказал:

— Вы, леди, можете мне позавидовать. Здесь весьма прохладно.

Лайза послала ему воздушный поцелуй. Шлем был застегнут. Жак начал нагнетать воздух помпой, а Чед медленно пошел к спуску, его чудовищные ботинки громыхали по палубе.

Мы нашли восьмимильный риф вчера днем. Поскольку мы никому не открывали меток объектов, по которым следовало ориентироваться, я, стоя над компасом с подзорной трубой в руке, сама вела «Лигурию» в то место, где можно было бросить якорь. Пароход — неманевренное судно, и я потратила несколько часов на то, чтобы поставить его на нужный курс; но скоро, к моему удивлению, мы наткнулись на подводную вершину.

Это означало, что для меня необходимость нырять отпала; и я, к своему разочарованию, не смогла показать свои способности Чеду и Лайзе, однако к разочарованию примешивалось облегчение, что мне не придется выходить в мальчишечьей одежде и босоногой на глазах у всей команды, а прежде всего — Оливера. Когда мы обнаружили плато, было уже слишком поздно, чтобы начинать глубоководное погружение. Капитан Карагоул спустил носовой якорь, а на следующее утро мы уже наблюдали, как погружается Чед.

Подводный костюм был сделан из толстой резины с подкладкой из шерсти. Внутренний воротник был затянут у горловины, а внешний спускался на грудь. Шлем был из медно-оловянного сплава и весил очень много. Его основание прикручивалось к грудной пластине винтами. Огромные ботинки со свинцовыми подошвами весили тринадцать килограмм.

На легкое хлопковое белье Чед надел сверху два шерстяных жилета, шерстяные штаны, толстые носки, шерстяную шапочку на голову и наплечники. Вложить человека в такой костюм было сущим испытанием. — но так оно и было задумано, вероятно. Последними надевали ботинки и шлем. Как только все было надето, ныряльщики начинали работать помпой, и я слышала, как шипел воздух, проникая через шланг в шлем. Чед подошел к крепкой деревянной лестнице, спустился по ней и исчез под вспенившейся водой.

Какое-то время мы с Лайзой еще могли видеть свет двадцатипятисвечовой электрической лампочки, установленной на шлеме Чеда. Он опускался все ниже на своем тросе, а затем она превратилась в светящуюся точку — и исчезла совсем. Один из ныряльщиков, Луи, переговаривался с ним по телефону.

Прослушав несколько фраз, Луи повернулся к Оливеру, который стоял у перил, кусая нижнюю губу, и передал:

— Он на дне, мистер. Дно не ровное. Подъемы и спуски. Скалы и песок. — Он послушал еще. — Он не видит корабля. Теперь он пройдет шестьдесят шагов на восток и вернется по кругу. Если он не найдет, мы поднимем его, подвинем пароход на сто шагов на восток и начнем сначала.

Все больше троса уходило под воду, все больше воздуха нагнеталось помпой. Мы с Лайзой закрывались от утреннего солнца зонтиками, переживали за Чеда. Прошло двадцать минут. Луи ждал с телефонной трубкой у уха. Чед уходил на север. Я думала о том, что если уйду под воду с подводными очками, то на глубине нескольких фатомов сумею разглядеть останки корабля и тем самым сэкономлю силы Чеда. И тут Луи внезапно заговорил, усмехаясь:

— Он нашел!

Лайза вцепилась в мою руку. Оливер что-то неясно воскликнул и ударил по перилам кулаком. Вскоре пробковый маркер на леске, посланный Чедом, всплыл на поверхность, и через пять минут начался подъем. Я знала от Дэниела, что если ныряльщик пробыл под водой долго, то поднимать его нужно медленно, поскольку вдыхание воздуха под давлением может привести к смерти, если этот процесс убыстрить.

Луи переговорил по телефону, послушал, что говорит Чед, и кивнул Жаку:

— Он говорит, не слишком долго. Он пять минут находится на глубине восемь фатомов. Более не нужно.

В тот день Чед погружался еще раз. «Лигурия» подошла к пробковому маркеру, место кораблекрушения оказалось под нами. За час до погружения произошла стычка между Оливером и Чедом. Оливеру не терпелось поглядеть на золото, и он распорядился подготовить сеть для спуска. Чед остановил его:

— Сегодня не нужно, Фой. Может быть, и не завтра. Я скажу вам, когда.

Оливер был разгневан:

— Что вы имеете в виду? Золото найдено, так почему не поднять его?

— Я для этого здесь и нахожусь, чтобы поднять его, но не следует спешить. Спросите-ка Жака и Луи. Я нашел корабль, но теперь нужно обнаружить на нем золото. Это нужно делать с большими предосторожностями, потому что легко запутать трос. Я не стану спускаться за горстью монет, мне нужны пять сундуков, а это означает, что мне, может быть, придется проламывать ломом корабельные доски, чтобы очистить путь; к тому же я буду работать не на ровной поверхности. Может понадобиться лебедка, чтобы подтащить сундуки к сети. Если сундуки прогнили, мне придется одеть на каждый по холщовому мешку. Все, что я должен сделать сегодня — это разыскать сундуки и подумать, как лучше их вытащить. Я возьму под воду еще один шланг, чтобы проверить его, потому что Жака смутило одно из соединений, когда он осматривал его утром. Но не ждите, что сегодня будет поднято золото.

Оливер был мрачен и зол, но спорить было бесполезно, и он молча поднялся на мостик к капитану Карагоулу.

Чед был под водой в тот день более трех часов. Мы с Лайзой сидели в салоне, где был установлен большой вентилятор. Время от времени до нас доносился голос одного из ныряльщиков, говорившего с Чедом по телефону, но понять что-либо было трудно. Через час под воду был спущен лом; по прошествии полутора часов Чед сказал, чтобы начали подъем. Это заняло сорок пять минут, трижды по пятнадцать минут Чед останавливался для передышки на разных глубинах.

Оливер стоял на палубе вместе с нами, когда подняли Чеда. Едва Жак отвинтил его шлем, как Оливер закричал:

— Ну что? Какого дьявола вы не докладываете? Думаете, мне приятно оставаться в неведении?

— От разговоров затуманивается стекло, а его нельзя протереть изнутри, — проговорил Чед.

— Ладно-ладно. Так что там?

— Хорошие новости. Я нашел шесть сундуков, один разбит. Я проложил дорогу, чтобы вытащить их оттуда. Завтра утром я установлю там лебедку, и, если получится, я завтра же подниму два сундука, а еще три — на следующий день. Мне нужно еще сегодня смести как можно больше рассыпанных монет из шестого сундука и сложить их в мешок.

— Ахх! — вырвался вздох триумфа у Оливера, и я увидела блеск в его глазах. Это был знакомый блеск, хищный блеск, который означал, что нам грозит опасность.

* * *

Чед держал слово. В сумерках следующего дня два зеленых, покрытых водорослями сундука были подняты из морских глубин и погружены на заднюю палубу. Они были дубовыми, обитыми железом, не особо большие, но тяжелые, поскольку в каждом было по пятнадцать тысяч монет Марии Луизы. Когда первый сгрузили на палубу, Оливер отослал всю команду и подозвал меня. Я не ответила, но вышла вместе с Лайзой. Мы стояли поодаль и наблюдали, как он выбивал две большие ржавые заклепки молотком и долотом. Пот струился по его лбу, но не от усилия — от жадности.

Засовы заскрипели. Он поднял крышку и откинул ее. Перед нами предстала груда грязной заплесневелой пакли. У Оливера из горла вырвался жуткий хрип, и я увидела белую пену в уголках его рта. Он сорвал слой этой пакли, и мы увидели под ней тусклые золотые монеты.

Оливер тяжело дышал, губы его скривились в жадной ухмылке. Я чувствовала, как хочется ему взглянуть на меня, но он не мог отвести взгляда от золота.

— Вот оно, дорогая Эмма, — прошептал он наконец, — часть твоего приданого.

Я коснулась руки Лайзы, и мы вместе с нею повернулись и пошли в салон. Я была потрясена видом золота и словами Оливера, потому что наконец осознала, чего я стоила человеку, который был мне не более чем другом и которого я любила. Он не должен был мне ничего.

Вечером на палубе мы обедали жареным цыпленком, хлебом и маслом, сыром и фруктами. Вольер с цыплятами стоял на палубе, чтобы как-то разнообразить рыбный рацион; Чед растянул на палубе холщовый занавес, чтобы мы могли уединиться. Оливер всегда обедал в каюте, а затем весь вечер играл в карты с капитаном, чему тот был ничуть не рад, как мы заметили. По негласному соглашению, мы держались от Оливера в стороне, если только не требовалось участия в каком-либо обсуждении; но и в таком случае вел переговоры Чед. У нас с Лайзой был салон, поскольку капитан и команда в нем не нуждались; но мы предпочитали сидеть вечерами на воздухе за экраном.

После обеда я упросила Чеда пойти в салон, где была яркая лампа, и нарисовать нам расположение останков, сундуков и объяснить, как он собирается тянуть их.

— Корабль, как перевернутая черепаха, — говорил он, — которая лежит на глубине шестнадцать фатомов с разломанной спиной. Большинство мачт на удивление целы. Он лежит на скале.

— Конечно, имеются огромные пробоины, возможно, от скал, а возможно, от пушечных ядер, которые прошли насквозь. Когда пробираешься внутрь, то оказываешься в перевернутом мире. Вместо того, чтобы стоять на палубе, ты стоишь на том… — он улыбнулся, над выражением лица Лайзы, —..на том, что сухопутные крысы называют потолком. Все поросло водорослями. Я видел несколько пушек, а также груду ядер. Завтра я подниму для тебя ядро, Кейси, — сувенир на память о находке Дэниела.

— О, Чед, мне бы так хотелось. Ты такой добрый.

Он смотрел на блокнот, слегка тыкая в него карандашом, и размышлял, будто принимая какое-то решение.

— Есть еще одна забавная вещь, — сказал он, помолчав. — Я не желал было говорить об этом, поскольку это очень печально, но не думаю, что после этого тебе будут сниться кошмары. — Он поставил карандашом точку где-то на рисунке. — Сундуки — вот здесь, там, где, как я полагаю, была каюта капитана. А вот здесь — еще одна каюта. — Он оторвал листок и начал рисовать еще один рисунок. — Она находится напротив, и перевернута вроде этого. Помнишь, я брал вчера на проверку еще один шланг? Пока я работал, братья нагнетали в него воздух в течение часа. Течение, должно быть, немного снесло его, и я пошел за ним. Как только я прошел через проем в другую каюту… я внезапно обнаружил, что голова моя находится над поверхностью воды. — Он начертил горизонтальную линию и полукруглый предмет, чтобы изобразить шлем. — Вот так.

Лайза изумилась:

— Но это невозможно!

— Нет, — сказала я, сразу отыскав разгадку. — Нет, дорогая, это возможно. — Я взглянула на Чеда: — Это воздушный пузырь? Воздух из шланга был заключен в каюте и не мог выйти, поэтому образовался огромный воздушный пузырь. Правда?

Чед рассмеялся и положил карандаш.

— Молодчина. Но что меня удивило — так это то, что воздух накачивали вчера, а он никуда не ушел сегодня.

— Значит, что-то закупоривает планки палубы так, что образуется герметичная поверхность. Вероятно, пакля. И даже водоросли могли сделать поверхность непроницаемой. Но отчего ты сказал, что это печально, Чед?

— Ну… потому что, когда я взглянул наверх, что является, по сути, полом каюты, я увидел там стол со стулом. Очевидно, они были привинчены к полу. С них свисают водоросли. Но самое невероятное — это человек, сидящий за столом. Уже не человек, а скелет, все еще в одежде — то есть в том, что было прежде одеждой. Наверное, он оказался в этой ловушке между столом и стулом. Он там так и остался, когда вчера воду вытеснил воздух.

— О, как ужасно это видеть! — поежилась Лайза. Чед посмотрел на меня.

— Странно, но мне так не показалось. Море хранит много страшных и грустных тайн.

Я кивнула. Однажды нам с Дэниелом предложили подводную работу недалеко от Пуэрто-Рико среди затонувших тел моряков, которые оказались в ловушке трюма кеча. Это была печальная картина, но я не была так напугана, как была бы на поверхности: вероятно, мне казалось кощунственным «осуждать» море за его деяния.

На следующий день Чед вновь погрузился и послал на поверхность три сундука за два часа работы. В полдень он вновь пошел вниз — и мы было думали, что в последний раз — с двумя большими холщовыми мешками, чтобы собрать золото, рассыпавшееся из шестого сундука. У мешков были металлические ручки, и их легко было рывком вытащить на палубу.

Оливер был очень возбужден, он мерил шагами палубу и поминутно взглядывал на часы; затем он попросил братьев узнать, сколько еще времени потребуется, чтобы собрать золото. Луи робко ответил Оливеру, что Чед сказал: у него слишком много работы, чтобы тратить дыхание, отвечая на глупые вопросы. Оливер яростно выругался.