— Не похож? Чем?

— Слишком шикарный. Ты и в самом деле виконт Хэдли, да?

— Боюсь, что да.

— И за каким же чертом ты тогда этим занимаешься?

— Мне нравится. И я пришелся к месту. Так почему же мне этим не заниматься?

— Ну, на мой взгляд, твое место в Оксфорде, или в каком-нибудь сельскохозяйственном колледже, или еще где-нибудь в этом роде.

— Киса, я туп как пень. — Макс радостно улыбнулся. — В жизни не поднимался выше троек. И никогда бы не смог поступить ни в какой колледж. А потом, мне просто нравится то, что я сейчас делаю. Возможно, я не стану заниматься этим всю жизнь, но пока это явно лучше, чем работать. Как сказал кто-то.

— Да я просто так спросила. Это, в общем-то, не мое дело. Но в любом случае спасибо тебе большое. Ты мне уже здорово помог.

— Правда? Чем?

— Ну, тем, что поужинал со мной вчера вечером. Я как-то нервничала и стеснялась. Все остальные друг друга знают, а потом, я увидела, что Титус ко мне подъезжает. Так что очень хорошо, что ты к нам присоединился. А сегодня утром ты Терри припугнул, сейчас вот меня успокаиваешь. Я рада, что именно ты с нами поехал.

Макс улыбнулся ей ослепительно и почти искренне:

— Не стоит благодарности. Честное слово.

К ним подошел Титус.

— Надо перебираться на пляж, чтобы снимать дальше. Нужен транспорт. И что-нибудь такое, где девочки могли бы переодеваться. Будет у нас фургон, Дженнифер, или нет? Я тебя просил его организовать.

— Я заказывала, — ответила Дженнифер, беспомощно глядя на стоянку. — Вчера вечером он был здесь. А сейчас куда-то исчез.

— О господи, — взорвался Титус. — Дорогая, ты отвечаешь за обеспечение этих съемок или кто? Или ты считаешь себя воспитательницей детского сада, которая вывела детишек на прогулку? Вот что, пойди к администратору гостиницы и постарайся что-нибудь сделать. Мы не можем без фургона.

— Я с тобой, — вызвался Макс.

Девушка, сидевшая за столом администратора, выразила сожаление, но заявила, что помочь ничем не может. Фургон понадобился сегодня кому-то из постояльцев; машина принадлежала гостинице и должна была обслуживать всех ее клиентов, к тому же мисс Коллинс не предупредила вчера, что фургон будет ей нужен каждый день. На завтра его можно заказать, но на сегодня — уже нет.

— А может быть, позвонить в «Гертц»? — Дженнифер выглядела совершенно растерянной.

— Бесполезно. — Девушка пожала плечами. — Я им недавно звонила, как раз для того клиента, который взял фургон. У них ничего не было. Извините. — И она снова углубилась в какую-то брошюру, которую внимательно изучала, когда они к ней обратились. У Дженнифер был такой вид, словно она вот-вот расплачется.

Тут в дело вмешался Макс. Он тихо тронул девушку за руку.

— Послушайте, — проговорил он, — есть ведь и другие компании, где можно взять машину напрокат. Я понимаю, что вы очень заняты. Но если бы вы дали мне ваш телефонный справочник, то я сам посмотрел бы, что можно будет сделать, а? — Он улыбнулся; девушка подняла на него взгляд.

— Я сама сделаю. — Она тоже улыбнулась и, не сводя взгляда с лица Макса, подняла трубку.

Через полчаса фургон из «Эйвиса»[29] стоял перед гостиницей.

— Ты был просто бесподобен, — сказала Дженнифер. — Даже не знаю, как тебя отблагодарить.

Макс и Дженнифер обедали, сидя за столиком вдвоем; из-за другого столика Додо время от времени бросала на них обиженные взгляды.

— Есть у меня одно предложение, — заявил Макс. Дженнифер обеспокоенно и настороженно взглянула на него. Макс усмехнулся ей в ответ. — Не бойся. Не то, что ты подумала. Мне нужно смотаться в Ки-Уэст. Всего на денек. Ты не могла бы помочь мне устроить это?


Макс отправился в Ки-Уэст в крошечном самолетике на третий день их пребывания в Майами. Все девушки были вне себя от ярости, Додо грозилась даже объявить забастовку.

— Послушайте, девочки, я заработал эту поездку!

— Да? Чем это — у нее в постели? Корова она нетраханая!

— Нет, — тихо ответил Макс. — На съемочной площадке, вместе с вами, скотами.

Выйдя из самолета, он взял такси, чтобы добраться до города. Городок очаровал его: узенькие улочки, трамвай с ручным колоколом, перевозящий туристов, белые здания гостиниц и пансионатов, опоясанные широкими верандами и спрятавшиеся в тени пальм, ярко, как в кино, раскрашенные магазины и рестораны, похожие на старинные семафоры вывески с надписями «Дантист» или «Адвокат», отсутствие машин, толпы никуда не спешащих, улыбающихся людей.

— Похоже на декорацию к фильму, — сказал он шоферу такси.

— Гораздо лучше. Это как маленькая страна. Здесь ее называют «Республика в морской раковине». Она накладывает свой отпечаток. Тут нельзя торопиться.

— Ладно, — ответил Макс. — Я здесь выйду, дальше пройду пешком. А где «Пэррот-хаус»? Он уже открыт в это время?

— «Пэррот-хаус» всегда открыт. Они закрываются только с четырех утра и до завтрака. Через два квартала отсюда, по левой стороне. И не пропустите заход солнца на площади.

— Постараюсь, а почему?

— Туда специально ходят, чтобы его наблюдать. Если закат красивый, то аплодируют.

— Обязательно схожу, — улыбнулся Макс.

«Пэррот-хаус» он отыскал легко; это оказался ресторан с выкрашенным во все цвета радуги — скорее, во все цвета попугая,[30] подумал Макс, — фасадом, с темно-зеленого цвета интерьером и просторным садом, где столики стояли прямо под пальмами. В кольце над входной дверью раскачивался великолепный большой попугай.

Макс сел за столик и заказал пива; его принес очень симпатичный на вид мальчик.

— Спасибо. А управляющий уже здесь?

— Еще нет, сэр. Слишком рано. Будет через час или два. Как мне передать, кто его спрашивал?

— Скажи, что знакомый Майка Хэлстона.

«Вот черт, — подумал Макс, — одного дня может еще и не хватить».

Он просидел так какое-то время; наконец в саду появился толстый улыбающийся мужчина с огромной гривой волнистых седых волос. Он подошел к Максу, на ходу протягивая ему руку.

— Привет. Я Джонни Вильямс. Мне сказали, что вы знакомы с Майклом?

— Да. Он мне и посоветовал встретиться с вами.

— Друг Майка — мой друг. Чем могу помочь?

— Насколько мне известно, вы могли знать мою мать.

— Молодой человек, я знал очень многих матерей. А кое-кого и сделал ими. — Он расхохотался, живот его заходил ходуном. Максу стало не по себе.

— Мою мать звали Вирджиния Кейтерхэм. Она могла довольно часто здесь бывать. У нее здесь были друзья.

— Вирджиния? Вирджиния. А как она выглядела?

— Ну, каштановые волосы с медным оттенком. Очень высокая. Мм… очень красивая. Американка.

— Большинство тех, кто здесь бывает, американцы.

— Да, разумеется. — Макс почувствовал, что сказал глупость.

— А когда это могло быть? Погодите-ка, сейчас я вам закажу еще выпить, и мы поговорим.

— Спасибо. В первый раз, я думаю, лет восемнадцать назад. А потом, мне кажется, она должна была время от времени приезжать сюда. И насколько я знаю, друзья ее до сих пор сюда приезжают. Достаточно часто. Тут у них что-то вроде базы.

— Расскажите-ка мне поподробнее о вашей матери. И где она сейчас, почему вы не можете ее саму спросить об этих друзьях?

— Она умерла, — коротко ответил Макс.

— Извините. А когда она умерла?

— Около четырех лет назад. Она погибла в автокатастрофе. В Англии.

— А что она делала в Англии?.. Простите, а как вас зовут?

— Макс. Макс Лей. Она жила в Англии. Была замужем за англичанином.

— Которого звали?..

— Лорд Кейтерхэм.

Это он приберег на самый крайний случай. Американцы все еще обожают лордов. Глаза у Джонни сразу же загорелись.

— Лорд Кейтерхэм? И леди Кейтерхэм. Да, теперь я начинаю что-то припоминать. Она никогда не приезжала сюда вместе с ним, верно?

— Да. По-моему, не приезжала.

— А чем она занималась, ваша мать?

— Она была специалистом по интерьерам. Дизайнером.

— О господи! Вирджи! Вирджи Кейтерхэм! Конечно, я ее помню. Она была настоящая леди. Очень приятная леди. Она не приезжала сюда уже… уже десять лет. Она была из компании Теда Фрэнклина, вот она с кем обычно приезжала. О, она была изумительна! И красива. Очень красива! Она великолепно танцевала, верно? Чечетку. Научила Теда танцевать. И петь. Ох, прекрасные времена были. Мы тогда часто плавали на яхте Теда, иногда уходили на много дней подряд. Ходили к рифам, на Багамы. Не жизнь была, а один сплошной праздник. Славные были деньки. Я так по ним тоскую… Очень тоскую!

— Так… а где мне найти Теда Фрэнклина? — Сердце у Макса билось с такой силой, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

— Боюсь, там же, где и вашу мать. Он умер. Около трех лет назад. Очень был неумерен в жизни, во всем.

— Вот как. Понятно. А он и был ее самым большим другом?

— Да. Хотя она была немного неравнодушна и к Томми. Томми Соамс-Максвеллу. Они очень нравились друг другу. Томми был великолепный парень. И великолепный рыболов. У меня где-то есть его фотография. Погодите, пойду поищу.

Он ушел. Макс остался сидеть, пытаясь представить себе мать в компании этих людей — ленивых, привыкших потакать своим прихотям, жить одними наслаждениями. Это было на нее совершенно не похоже. А с другой стороны — действительно ли не похоже? Кто может сейчас сказать, какой она была, на кого была похожа? И с кем она общалась, с кем спала, с кем пила и танцевала? Тед Фрэнклин. Томми Соамс-Максвелл. Одни имена уже многое говорят. Соамс-Максвелл — ничего себе имечко. Какая… О боже! До Макса вдруг только сейчас дошло, и прозрение наступило больно и резко. Шарлотта и этот ее Чарльз Сейнт-Маллин. А теперь вот он сам и Томми Соамс-Максвелл. Это явно не случайность, это просто не может быть случайностью, слишком уж все сходится одно с другим. Он поднял взгляд, и сад вдруг поплыл у него перед глазами, а откуда-то из тени возникла размытая фигура Джонни. Тот, улыбаясь, направлялся к Максу, держа в руке фотографию. Макс взял ее, руки у него слегка дрожали. Это был старый, заляпанный пятнами, надорванный снимок, подписанный «Джонни на память о прекрасном времечке. Томми». Макс принялся разглядывать Томми Соамс-Максвелла. Томми Соамс-Максвелл стоял на снимке во весь рост и словно бы тоже в ответ рассматривал Макca. Высокий улыбающийся блондин, взгляд которого ясно говорил об исходившей от этого человека опасности. Он опирался на какую-то толстую палку, а у ног его лежала огромная рыбина. Макс ощутил вдруг такое сильное волнение, трепет и даже непонятный страх, что ему стало нехорошо.

— А где мне найти мистера Соамс-Максвелла? Он здесь живет?

— Нет. Томми живет в Вегасе. Он сейчас помешался на азартных играх. Раньше он боролся с рыбами, а теперь с рулеткой. Грустно, честное слово.

— Да, — согласился Макс, — очень грустно. А адрес его у вас есть?

Глава 27

Шарлотта, 1984

Шарлотта точно знала, в какой именно момент влюбилась в Гейба Хоффмана. Только что, еще буквально минуту назад, она думала о том, как ненавидит его, как хотела бы избавиться от его общества, не работать больше с ним вместе, позабыть о тех бесконечно долгих, несчастных и тоскливых днях, что провела в его офисе; и уже в следующее мгновение она смотрела на него во все глаза, так, словно впервые, резко и отчетливо, с какой-то почти болезненной обостренностью вдруг увидела и разглядела его всего: и эти необычайно глубокие темно-карие глаза, и всклокоченные непокорные волосы, и его манеру улыбаться — с какой-то скрытой в улыбке странной лихостью, и густую темную поросль, что покрывала его руки, спускаясь до самых пальцев (вообще-то, она терпеть не могла волосатых мужчин), и ту нетерпеливую энергию, с которой он набрасывался на любое дело, да и просто то, какой он огромный, о боже, действительно огромный. Шарлотта на мгновение представила себя лежащей под Гейбом Хоффманом, и ей стало нехорошо; потом она позволила себе, на еще более короткое мгновение, подумать о той части тела Гейба, которая в этом случае теснейшим образом соприкасалась бы с ее телом, и ощутила, как ее обдало вначале жаром, а потом сразу холодом от ужаса: это чем же она занимается? Неужели и она стала относиться к Гейбу, думать о нем, реагировать на него точно так же, как и вся остальная женская часть «Прэгерса»? И это — она взглянула на украшавшие стену его кабинета многочисленные часы, показывавшие нью-йоркское, токийское, лондонское время, — господи, в половине одиннадцатого утра и в абсолютно трезвом, как стеклышко, состоянии! Усилием воли Шарлотта заставила себя вернуться к тому, о чем он ей говорил и на что ей надо было сейчас как-то ответить, — и тут поняла, что же именно произошло, что вызвало в ней эту резкую перемену, перевернув вверх ногами все ее чувства и представления так, что они сейчас совершенно смешались в ее голове. А точнее, в ее теле. Ну да ладно, и в голове, и в теле.