За два дня до приема к Максу с очень смущенным видом подошел Джон Фишер и сообщил, что он все-таки не сможет прийти.

— Прости меня, Макс. Семейные проблемы. Надо быть дома.

— Мать твою, — ответил Макс, — я ничего не имею против того, что ты не придешь, — то есть мне, конечно, жаль, что тебя не будет, — но мне не нравится, что ты мне врешь. Скажи, в чем дело, Джон; может быть, я тебе даже смогу чем-нибудь помочь.

Вид у Фишера был еще более отчаявшийся, чем обычно; он помолчал, потом еле слышно произнес:

— Даже не знаю, что мне делать.

— Я знаю, что тебе делать, — сказал ему Макс. — Сегодня вечером пойдешь со мной, посидим, выпьем, и ты мне расскажешь, что происходит. А то ты таким темпом скоро можешь в ящик сыграть.

Потребовались две бутылки божоле, чтобы Джон Фишер заговорил: как выяснилось, Вернон Блай сильно давил на него, чтобы он сделал некоторые вещи, а когда Фишер отказался, к нему на квартиру заявилась парочка крепких ребят и пообещала переломать ему ноги; когда же он подал заявление об уходе, Чак Дрю вызвал его к себе и пригрозил, что у них против него достаточно материалов, которые они могут передать в управление по контролю над операциями с ценными бумагами и недвижимостью. Чак посоветовал Фишеру не увольняться, потом похлопал его по спине, объявил, что дает ему прибавку, и сказал, что видит будущее Фишера в «Прэгерсе» исключительно в розовом свете.

— О господи! — взвился Макс. — И почему только ты ничего не говорил мне раньше? Можно было бы устроить твою встречу со стариком Прэгером, и ты бы все это ему и изложил. Меня и Шарлотту он слушать не желает; а твой рассказ оказался бы очень кстати. Дай мне слово, что поедешь к нему. На следующей неделе. И тогда тебя снимут с крючка.

— Да, но закон-то я все-таки нарушал, — с отчаянием в голосе проговорил Фишер.

— Пусть тебя это не волнует, — отмахнулся Макс. — А с кем-нибудь из других маклеров такие штуки проделывают?

Этого Фишер не знал, — он ответил, что это не та тема, на которую принято трепаться в мужских туалетах; Макс возразил: он уверен, что подобные вещи проделываются не только с Фишером, и на следующей неделе они вместе во всем разберутся. Фишер заметно приободрился — Макс уже давно не видел его в столь приподнятом настроении; таким он и погрузил его в такси, а сам поехал домой и оттуда сразу же позвонил Шарлотте. Та торопилась в аэропорт встречать Гейба, но обещала, что перезвонит Максу по возвращении и тогда они все обсудят. Однако она так и не позвонила, а наутро пришла на работу сонно-счастливая, очень довольная и с темными кругами под глазами; Макс усмехнулся и заявил, что у нее на уме явно более важные вещи, чем всякие мелкие махинации в банке, и что в таком случае дело может подождать, пока не пройдет намеченный прием.


В тот вечер Максу позвонил из Хартеста Александр: он сказал, что крайне сожалеет, но ему вдруг стало очень плохо. У него сильно разболелась голова, он лег в постель, Няня смерила ему температуру, и оказалось, что у него почти сорок. В общем, похоже, он не сможет присутствовать на приеме. Макс широко улыбнулся, представив себе Няню, сурово стоящую над Александром с градусником в руках, и, подавив в себе чувство большого облегчения, ответил, что, конечно, очень жаль, что Александра не будет, но они как-нибудь справятся и так. Георгина, уже переехавшая на эти дни вместе с Джорджем в дом на Итон-плейс, сразу же забеспокоилась, не вернуться ли ей в Хартест, чтобы ухаживать за Александром, — Макс возразил, что она и без того много сделала для этого старого паскудника и что Няниных заботы и присмотра будет вполне достаточно.

— Да, но… — начала было Георгина.

— Господи, Георгина, ну что еще? — устало вздохнул Макс.

— На Няню сейчас стало уже опасно полагаться. Я тебе об этом не рассказывала, но в начале лета она забыла поставить коляску на тормоз, а в результате с Джорджем чуть было не произошло жуткое несчастье. Вот почему я его и сейчас привезла с собой, а не оставила дома, в Хартесте.

— Странно, — удивился Макс. — На мой взгляд, у нее до сих пор с головой все в полном порядке. Ну да в любом случае Александр ведь не шестимесячный ребенок. Думаю, Няня не отравит случайно его молоко и не выбросит из окна его кроватку. Успокойся, Георгина, и забудь ты обо всем этом. Позвонишь утром и узнаешь, как он там себя чувствует.


Георгина позвонила утром; к телефону подошла миссис Тэллоу и сообщила, что лорд Кейтерхэм пока остается в постели, что у него явно сильная простуда, но она уверена, что беспокоиться не о чем и что она тут за ним присмотрит. Георгина попросила позвать к телефону Няню, и миссис Тэллоу ответила, что Няня уехала на несколько дней, пока тут не будет Джорджа, погостить к своей сестре. Георгина была очень недовольна. С ее точки зрения, заявила она Максу, Няня могла бы остаться и поухаживать за Александром, раз уж он болен; Макс, стараясь не показать вспыхнувшего в нем раздражения, ответил, что если у Няни мозги действительно поехали в сторону, так только лучше, если ее не будет дома. Георгина вздохнула и принялась собирать вещи Джорджа. Ему предстояло ночевать в доме у Энджи, вместе с ее близнецами и их няней.


Георгина и Энджи заявились вместе к семи вечера, сказав Максу, что хотят ему помочь. На Георгине было одно из ее широких, развевающихся белых платьев викторианского стиля, волосы были собраны назад и заплетены в косу, а в нее вплетены белые розы. Выглядела она очень привлекательной, ее туалет сразу же обращал на себя внимание; на вид ей можно было дать лет пятнадцать. Энджи выглядела старше, чем на пятнадцать лет, но тоже способна была приковать к себе взгляды: на ней было плотно облегающее ярко-красное платье с открытыми плечами, отделанное кружевами и блестками, — «Оно от Жака Озгари и даже мне самой показалось несколько дороговатым», — а золотистые волосы были уложены в продуманном беспорядке, так что лицо смотрело будто из светлого пушистого облака. При первом же взгляде на нее Макс решил, что надо будет любой ценой ухитриться не танцевать с ней сегодня, иначе Джемма просто лопнет от ревности.

— Заходите, — пригласил он, — только в доме полный хаос.

Там действительно царил хаос: четыре официанта и швейцар еще не приехали; цветочная гирлянда только что рухнула на пол; Брайан Прафрок, владелец фирмы, обеспечивавшей на вечер закуски и напитки, пребывал в истерике, потому что один из тех официантов, которые уже пришли, предложил поставить волованы с креветками рядом с завитками из копченой лососины, а не в разных местах; диск-жокей успел уже пережечь освещение для готовящейся дискотеки; Джеммы, которая обещала приехать не позже шести, разумеется, еще не было; под тентом на улице было ужасно холодно; а Мортоны позвонили спросить, нельзя ли им приехать немного пораньше, чтобы быстренько что-нибудь выпить, «а потом мы незаметно уедем и предоставим вас самим себе».

— Ты иди переодевайся, — велела Энджи Максу, — только не жди, что я буду развлекать Мортонов, когда они появятся. Георгина, пойди вели официантам, чтобы перестали галдеть, и скажи этой старой проститутке Прафроку, что он может ставить свои волованы как хочет, хоть на собственную задницу, а я пойду организую, чтобы под тентом поставили обогреватели.

Макс, стоя под душем, уже в который раз спрашивал самого себя, как могло случиться, что мысль устроить этот вечер показалась ему когда-то удачной.

* * *

После этого все пошло вроде бы лучше. Подъехали все официанты, а вслед за ними и швейцар, вернулся диск-жокей, привезя с собой своего приятеля-пианиста, а потом появились два здоровенных мужика и притащили огромные промышленные обогреватели.

На пороге возникла Шарлотта, блестящая, но непривычная: темные волосы уложены сзади в шиньон, золотистые глаза сильно накрашены и стали похожи на кошачьи; она казалась очень стройной — целую неделю перед этим питалась одними только апельсинами — и очень шикарной: на ней была белая шелковая кофточка и широкая юбка от Доны Кэран. Макс услышал, как у него из-за спины раздался потрясенный голос Томми.

— Господи, — проговорил он, — господи, как же ты похожа на свою мать!

— Томми, — Шарлотта передала ему свою жакетку, — я уже не раз вам говорила, что предпочитаю не обсуждать эту тему.

— Я ничего и не обсуждаю, дорогая, я просто говорю правду. — Томми улыбался, но глаза у него стали странно грустными. — И к тому же ты сегодня абсолютно великолепна. Заходи, а я постараюсь держаться от тебя подальше.

— Я помогу, — сказала Шарлотта.

— А где же Гейб? — спросил Макс.

— Работает, — ответила Шарлотта. — Иногда я еще себя спрашиваю, что для него важнее — банк или я; но, в общем-то, сама знаю, что банк.

— Правильный парень, — одобрил Макс.


В девять часов вечер стал вдруг раскручиваться вовсю. Машины подъезжали по Итон-плейс непрерывной чередой; гости заходили в дом, проходили в холл, брали бокалы с шампанским, громко восклицали, приветствуя Макса, Джемму, друг друга, Мортонов, которые в отсутствие Александра каким-то образом оказались среди хозяев дома, выстроившихся в цепочку и встречавших гостей, обменивались поцелуями, приходили в восторг при виде массы цветов и платья Джеммы, после чего проходили дальше и вливались в колышущуюся толпу, в тепло и ароматы приема, в его золотистые огни, в его особую атмосферу.

Джемма, очень хорошенькая в иссиня-черном бальном платье из тафты от Анушки Хемпель, появилась уже после восьми часов, крайне расстроенная по поводу своей прически: она хотела, чтобы у нее сегодня вечером были прямые волосы, а Леонард сделал ей завивку. «Сунь голову под душ, и всех делов», — посоветовала Энджи. Джемма бросила на нее яростный взгляд и после этого весь вечер подчеркнуто игнорировала ее. Пристроившись рядом с Максом, она тоже улыбалась, целовалась и радостно вскрикивала, приветствуя подходивших гостей, — до той самой минуты, пока не появилась Опал. До Джеммы доходили всевозможные слухи насчет Макса и этой шестифутовой дочки какого-то африканского вождя; теперь, увидев Опал, она вдруг интуитивно почувствовала, что все эти слухи, скорее всего, правда. Опал была в красных бархатных шортах и в белой шифоновой блузке, абсолютная прозрачность которой открывала чудесный вид на ее великолепные черные груди. Она холодно кивнула Джемме, потом обняла Макса за шею и поцеловала прямо в губы.

— Макс, дорогой! Как я рада тебя видеть! С тех пор как мы перестали ездить вместе, жизнь стала просто серой. И ни от одних съемок я не получала больше такого удовольствия, как от тех, помнишь, когда я лежала в ванне, а ты изображал дворецкого.[52] Мы еще тогда рекламировали какую-то шипучую гадость.

Макс ответил на ее поцелуй, с удовольствием медленно погладил ее сверху вниз по спине, ненадолго задержав руки у нее на заднице, потом так же медленно провел ими вверх.

— Да, кое-что мне тогда удавалось. Познакомься, Опал, это Джемма Мортон.

— Невеста Макса, — быстро добавила Джемма, протягивая руку. — Здравствуйте.

Опал на секунду взяла ее руку и тут же бросила, словно обжегшись.

— Макс, нам надо будет потом поговорить.

— Ну и ну, — протянула Энджи, глядя вслед томно покачивавшейся фигурке Опал, которая неторопливо прокладывала себе путь через толпу; во время неожиданной конфронтации Опал и Джеммы она как раз проходила через холл и все видела. — Не думаю, что они с Джеммой смогут поладить.

— Да, тяжелый случай, — согласился Макс. Он глянул на Энджи и вдруг сразу же потерял всякий интерес и к Джемме, и ко всему остальному. — Ты потрясающе выглядишь. — Нагнувшись, он чмокнул ее и нежно положил ладонь на ее крепкий маленький зад.

Энджи посмотрела на него и сдержанно улыбнулась:

— Макс, если тебе нравится гладить меня по заднице, я ничего не имею против, но тогда это должна быть только моя задница. Она у меня ревнивая, моя задница. И не любит делиться тем, что имеет, с другими. Вроде той шестифутовой модели.

— Что-то с трудом верится, — отпарировал Макс, и, хотя выражение лица у него было веселое, в глазах застыла непонятная боль.

— Риччи! Как я рад тебя видеть! Чудесно, что ты смог прийти. Энджи, это Риччи Бэрнс, парикмахер, он работает только с самыми богатыми и красивыми. Риччи, это моя тетя.

— Если бы все тети были такими! — проговорил Риччи Бэрнс.


Миссис Викс привела с собой Клиффорда: они теперь были помолвлены. На ней было темно-бордовое бальное платье из тафты, расшитое зелеными блестками; она только что сделала себе перманент, поэтому волосы торчали вокруг головы во все стороны наподобие рыжего ореола, и в этот ореол было вплетено огромное количество маленьких чайных розочек. Клиффорда Макс увидел впервые и сердечно потряс ему руку.

— Насколько я понимаю, вы жених миссис Викс. Вам очень повезло.