— Она читала мою последнюю книгу. Но я ей объяснила, что автор, то есть я, все придумала. Она удивилась, когда услышала, что Лили — вовсе не девушка, а ящерица.

— О, ты все пытаешься доказать, что не ты задушила игуану! — усмехнулся Макс.

— Я ее не душила, — мрачно возразила Марго.

— Риточка, но это смешно… Столько лет прошло, а тебя все это мучает! Ладно уж, расслабься. Ты ребенком тогда была, я тебя ни в чем не обвиняю. Было и было.

— Это не я сделала.

— Рита…

— Это не я! — Марго вдруг затрясло. — Это сделала Варя. Я твоей дочери ничего не стала говорить, но тебе… тебе я скажу. Это она!

— Рита, ты ревнуешь до сих пор, я понимаю…

— Иди к черту! Это сделала Варя. — Марго выхватила из сумочки сотовый, включила диктофон на воспроизведение.

Зазвучал голос Нины.

Макс слушал, скептически покусывая нижнюю губу. Потом, когда Марго выключила диктофон, сказал:

— Ты все это подстроила. Я не верю. Подговорила эту курицу Нинку, и она… Я уверен, что при личной встрече Нина будет все отрицать.

— Конечно, будет. Она не в курсе, что я наш разговор записала, кстати.

— Рита, вот чего ты добиваешься? Хочешь Варе репутацию испортить?

— Нет. Я только одного хочу — чтобы ты знал правду. И все. Вот как это было на самом деле тогда, двадцать три года назад.

— Рита, поверь, я все помню.

— А что я тебе сказала тогда, по телефону, помнишь? Ты уже в Москве, в общежитии жил…

В его лице ничего не изменилось. Либо Макс умел хорошо держать удар, либо… либо со связью тогда действительно были проблемы.

— Ладно. Не важно. Тем более я тебя ни в чем не обвиняю. — Марго махнула рукой. — Мы оба были молодыми, глупыми.

— Ты мне сказала тогда, что ждешь ребенка, — спокойно произнес Макс. — Но я тебе не поверил, решил прекратить разговор. Думал, что ты хочешь вернуть меня подобным нехитрым образом.

— Конечно, я хотела тебя вернуть, — устало произнесла она. — Но только про ребенка — правда. Я потом аборт сделала, о чем очень жалею.

— Почему? — нахмурился он. Помолчал. — У тебя что, поэтому нет детей? Какие‑то последствия, да?

— Да. Я расплачиваюсь за свой грех.

— Ужасно. Мне очень жаль, — тихо произнес Макс. — Потому что… потому что Варя родила всех наших детей. Мы с ней ни от кого не стали избавляться.

— Поздравляю. Ты прекрасный муж и отец.

— Пожалуйста, давай без иронии.

— Ладно. Ладно, я пойду. Мы поговорили?

— Рита, сядь. — Он схватил ее за руки, чуть не силой усадил рядом с собой. — Давай по чуть‑чуть шампанского.

— Я не хочу.

— Рита, я сожалею. Я виноват. Я разрушил твою жизнь.

— Ничего ты мне не рушил! — рассердилась Марго. — И я тебя ни в чем не обвиняю…

— Тогда зачем ты мне все это говоришь? Зачем? Про Варю эти гадости, теперь про аборт… Рита, нельзя жить с таким адом в душе, надо простить.

— Да. Я простила. Я простила…

Макс вложил в ее руку бокал с шампанским, чокнулся:

— За встречу.

Марго выпила залпом. Макс медленно, с удовольствием выпил свой бокал и потом обнял ее.

— Так давно хотел сделать это, — прошептал он ей на ухо.

— А мне расхотелось. — Она попыталась оттолкнуть его — не получилось, и тогда она больно, грубо даже ущипнула Макса, куда пришлось. А пришлось — за шею.

— Ой! Ты что… Ох, ты все та же злюка… Ты — злюка! — с удивлением, с раздражением, но и с восхищением произнес он.

— А ты карьерист.

— Да, я карьерист. Я… я хочу владеть миром, — потирая шею, полушутя‑полусерьезно признался Макс.

— Зачем?

— Затем, что я мужчина. Я должен доказать себе, что я на многое способен. Жажда власти сильнее любви.

— О, ты решил со мной пооткровенничать…

— Я хочу объяснить тебе все. Почему я поступал так, а не иначе. Пойми, Рита, власть для меня — все. Я прирожденный правитель. Я еще в школьные годы понял, почувствовал, что могу управлять людскими массами. Я владею людьми в самом высшем смысле, понимаешь? Одни идут в политику, чтобы обогатиться, наворовать, другие — из честолюбия… В общем, хрен знает что людьми руководит, когда они начинают карабкаться вверх. Я же действительно хочу изменить мир. Сделать его лучше.

— Благими намерениями…

— Перестань, — перебил он. — Ты вот морщишься, тебе все это кажется бредом, ерундой, тебя коробит пафос… А это моя жизнь. Какого хрена ты меня столько любишь, если не знаешь меня истинного?

— Я больше тебя не люблю.

— Я тебе не верю. И не вздумай мне говорить, что любишь Ваньку, — я тоже не поверю. А вот я тебя знаю, Риточка, знаю как облупленную. И ты мне по‑прежнему нравишься, несмотря на всех тех тараканов, что у тебя в голове. И я вот что решил. Вот о чем подумал… Мы будем вместе.

Марго не поняла его слов:

— В каком смысле вместе?

— Как любовники, — просто сказал Макс. — Сегодня стало известно — меня официально зарегистрировали… Я собрал нужное количество голосов, предоставил всю информацию о себе. И преодолел этот барьер! Все подтверждено, никаких фальсификаций с моей стороны. А четверых кандидатов отсеяли… На выборах нас будет шесть. Ты что, новости не слушаешь? В общем, это еще один шаг на пути к победе. Уже легче. Варю я бросить не могу, но и без тебя хреново. Я слишком много стал о тебе думать, а это мешает работать. Понимаешь, у всех есть любовницы… Это не страшно для политика. Хотя, конечно, ты зря ту книгу написала.

— Погоди‑погоди… Ты предлагаешь мне стать твоей любовницей?!

— Если ты согласна, можно все правильно устроить. Ты будешь жить в хорошем месте где‑нибудь, я стану приезжать… Только, умоляю, больше никаких книг!

У Марго было ощущение, что ее стукнули по голове. Он шутит или серьезно?

— Нет, — сказала она.

— Понимаю. Все или ничего. Ты такая. Но я не могу бросить Варю. Не могу, и все тут. Вернее, этого делать нельзя. Я не принц Эдуард, который ради сомнительной дамочки Уоллис Симпсон отказался от короны.

— Кто? А, да… знаю. Нет.

— Я вспоминал о тебе. Часто. А когда увидел недавно… удивился, что ты осталась прежней. Я даже не о внешности говорю. Ты — огонь. Я всегда любил огонь. Огонь, а не воду.

Максим опять обнял ее. Говоря про воду, он имел в виду Варю? Или кого? Или что? Марго была настолько ошарашена, что тоже обняла его. И сказала:

— Но я не люблю тебя. Правда. Когда я сюда приехала, еще зимой, я тебя любила…

— А сейчас что произошло? — с иронией спросил он.

— А сейчас я тебя простила. И вот как‑то меня… отпустило, знаешь.

— Отпустило? Ты издеваешься? — Максим отстранил Марго, держа ее за плечи, посмотрел в глаза.

— Я серьезно.

— Я серьезно! — передразнил он с раздражением. — Я серьезно… Да кто ж тебе поверит! — И Максим принялся ее целовать.

Но Марго это было неприятно. Ощущение — не тот, не то.

— Макс, нет. Макс, пусти!

Он продолжал ее целовать, а Марго пыталась его оттолкнуть.

— Макс!

Он оттолкнул ее, тяжело дыша. И в его взгляде читалось что‑то такое… Словно он понял наконец, что Марго его не любит. Страшное разочарование, досада.

— Пусть меня отвезут обратно, — попросила она.

— Да. Хорошо.

— Макс, и еще. У меня к тебе просьба.

— Говори, — холодно произнес он.

— Возьми Зою Викторовну к себе. Она не даст нам с Иваном жизни. Тебя она обожает, ты знаешь.

— Что? Ты требуешь, чтобы я взял мать к себе? Послушай, Рита, ты не имеешь права…

— Имею.

— Она не согласится, — парировал Макс.

— Мало ли что она не согласится, — мстительно произнесла Марго. — Иван за ней столько лет приглядывал, теперь твоя очередь.

— Зачем тебе это? Чем тебе моя мама не угодила‑то?

— А тем, что уже обещала нам с Иваном жизнь испортить. А я не хочу позволить ей сделать это. И даже если у нас с Иваном ничего не получится… Ты все равно должен будешь забрать ее к себе, потому что она… Ты знаешь, что она за человек и во что жизнь твоего брата превратила.

Максим молчал.

— А если ты этого не сделаешь… То я начну давать интервью о тебе. Я… Вот честное слово, я тебе тогда точно всю твою распрекрасную карьеру перед самыми выборами испорчу! И последний барьер ты не преодолеешь. Я это сделаю. — Она потрясла мобильным телефоном. — Ты меня знаешь.


* * *

День выдался тяжелым. Первую его половину Варвара Столярова посвятила подготовке благотворительного концерта для ветеранов, вторую — посещению детского приюта. Остаток вечера провела в переговорах с Москвой, со своими коллегами из комитета помощи пострадавшим от стихийных бедствий.

Двадцать минут перед сном Варвара подарила собственным детям. Заглянула к старшей, Соне, попросила дочь коротко рассказать, как та провела день, дала несколько советов. Потом беседовала с младшими — Пелагеей и Платоном о том, что на них лежит большая ответственность и они обязаны просчитывать последствия каждого своего поступка. Отчитала Платона за несдержанность (гувернантка сообщила, что в школе на него жаловались). Младший, мальчик, был любимцем отца, избалованным ребенком. Максим до безумия обожал Платона — все годы их с Варварой брака он ждал сына, именно сына… И дождался.

Три минуты разговора с мужем, уже в первом часу. «Варь, ты как отнесешься к тому, что мама будет жить с нами?» — «Надо подумать». — «А что думать, на следующей неделе едем в Москву! Берем ее с собой». — «По‑моему, ей хорошо здесь, с Иваном». — «Варя, избиратели бы хотели видеть полноценную семью, состоящую из нескольких поколений. Если бабушка и внуки живут вместе, то отношение к такой семье уже иное… Больше доверия, больше уважения!»

Варвара была вынуждена согласиться. Не стала спорить. Она вообще не спорила с мужем, это не в ее характере. Но сообщение о том, что Зоя Викторовна станет теперь каждый день маячить перед глазами, совсем не обрадовало Варвару. Старуха любила Максима, и никого больше. И это ее вечное недовольство всем и вся… Лишь старший сын являлся для Зои Викторовны непогрешимым и необыкновенным. Ярким солнышком, затмевающим и Ивана, и внуков, и всех прочих людей.

…Максим опять ушел на свою половину — работать с документами. Варвара легла спать, но уснуть так и не смогла.

И вовсе не из‑за новости о свекрови. И не из‑за рабочих проблем самой Варвары. И не из‑за беспокойных мыслей о родных детях.

— Сука, — шепотом пропела женщина, крутясь под одеялом. — Будь ты проклята, сука…

Максим встречался с ней. С Риткой Булгаковой. Варвара никогда не переставала наблюдать за мужем, по возможности заводила связи со всеми теми, кто мог ей помочь в этом. Вот и в «Березовой роще» работала горничной одна женщина…

За деньги журналюгам эта горничная не стала бы доносить сведения о Максиме Столярове, кандидате в Президенты. Но Варваре Столяровой она была обязана лично за то, что ее инвалид‑свекор оказался пристроен, что дети учились в хорошей школе и что самой работу нашли в приличном месте…

Итак, Варваре стало известно, что прошлой ночью Максим и Ритка встречались в загородном санатории, владельцем которого являлся один из многочисленных друзей Максима.

Что там между Максимом и Ритой было? И спрашивать не надо, тем более что Варвара видела последствия этого свидания, когда муж переодевался. У него был так называемый «засос» на шее. Видимо, любовники оказались настолько поглощены своей страстью, что не владели собой…

Нет, Максим никогда не был идеальным супругом. Позволял себе многое, но Варвара на это закрывала глаза. Все мужчины такие, нельзя от них лебединой верности требовать.

Закрывала глаза на многое, но не на все. Если мужнины интрижки перетекали в прочную связь, Варвара всеми правдами и неправдами рушила эту связь и через свои уже каналы превращала жизнь соперниц в ад.

Что самое неприятное, Максим всегда выбирал миниатюрных блондинок а‑ля Мэрилин — то секретарша, то девушка из пиар‑отдела. При всем своем уме Максим хорошим вкусом не отличался — пергидрольные локоны ему подавай. Варвара с одного взгляда уже вычисляла подружек Максима.

Варвара любила Максима и знала, что он никогда не бросит семью. Но, боже мой, как больно иногда было… Хоть бы какую брюнетку себе завел!

Любовь не проходит с годами. Все эти разговоры, что страсть переходит в привязанность и прочее, — ерунда. Настоящее чувство, словно золото, не ржавеет, не меняется. Как и ревность, она тоже становится все сильнее.

Опять эта Булгакова… Максим всю жизнь любил Ритку. По сути, все его девицы — это тоже воплощение ее, Ритки.

Как больно, господи, как больно. И Максиму ничего не объяснишь… О таком Варваре всегда было трудно говорить с ним. Наверное, он даже думал, что жена ничего не знает о его похождениях! Подруге душу излить? У Варвары никогда не имелось подруг. С дочерью старшей, Сонечкой, посоветоваться? Да Варвара скорее бы руку себе отрубила, чем с дочерью свои интимные переживания стала бы обсуждать.