Яна Мелевич - Знай, что я люблю тебя

- Ай, чего разорались, как сороки, - возмутилась Алла с поддержки Жени, супруги Александра. - Не хочет парень, на что там смотреть? Может у него, потом психологическая травма будет.

- Травма, от любимой жены! Какой ужас, Ал, мужчина должен быть опорой! – завопила сторона, ратующая за партнерские роды.

- Да нафиг оно ему надо, меньше Кира нервничать будет за его душевное состояние! – возопила другая.

- Простите, - все замолкни, обернувшись к вышедшему медработнику, строгим взглядом осмотревшую компанию. – Вы идете или нет? И прекратите шуметь, тут роддом, а не политическая арена!

Снова хищные лица в сторону Паши, обнявшего крепко сумку жены, круглыми глазами смотрящего на толпу перед собой. Он нервно дернулся, пройдясь по ним взглядом, а потом увидел стоящего неподалеку Ярослава рядом с Раисой, взвизгнув от счастья, подскакивая бодрым козлом с дивана и бросаясь к лучшему другу, размахивая брендовой сумочкой.

- Гиена, иди сюда! Спаси меня, пока я не оставил последний разум в этой обители пеленок и сумасшедших яжматерей!

Рая даже отодвинулась немного, давая Кенару пространство, однако Ярик отскочил, точно защищаясь, обнимая себя руками, возмутившись в ответ.

- Я не пойду с тобой рожать! Сам жену завел, сам с ней рожай своих детей!

- Я тебе сейчас врежу.

- И не угрожай мне, здесь полно юных личностей с нестабильной психикой, какой пример ты подаешь младшему поколению?

- Что надо бить идиотов?

- Нельзя бить идиотов, что за тяга к насилию над юродивыми?

- Вот всегда говорил, что ты юродивый, теперь сам это признал.

- Кенар, еще слово и я сделаю тебе кесарево без наркоза…

Медработник открыла рот, чтобы очередной раз призвать всех к порядку. Но в этот момент ее коснулось сразу несколько рук из стоящей толпы, пока все посетители с интересом наблюдали за спором двух друзей у входа.

- Не мешайте, сейчас нервы выплеснет, успокоится и сам придет, - отозвался Сергей, на что женщина озадаченно сунув руки в белый халат, наклонила голову, дождавшись пока Паша не выдохнет, наконец, замолкая. С минуту сверлил светлую стену, разукрашенную специальными красками в ромашки, возле которой вертелась парочка двухголодовалых детей, услышав от Ярика:

- Успокоился?

- Угу, на, - вручил Тасманову в руки сумку Киры, решительно развернулся, шагая прямо к ожидающей его женщине в белом халате. Больше не было никаких споров. Скрываясь в лифте под завороженные взоры, Паша Канарейкин отправился к своей жене, ни разу не оглянувшись назад. Зато Ярик позволил себе выдохнуть, садясь на диван рядом с остальными, слыша, как смеется тихо Сергей, шутя на тему симбиоза двух дураков. Прикрыл глаза, чувствуя, как колотится в волнении сердце и услышал скрип кожи, стоило рядом сесть Раисе.

- Ты молодец, - крепче сжал сумку Киры, выдав лишь одно единственное слово.

- Ага.

- Это правда Ярик, - она тихо рассмеялась, привлекая к себе внимание Тасманова, резко повернувшего к ней голову, заворожено уставившись на самую прекрасную улыбку в мире, – раньше я не понимала. Как вы вообще вдвоем уживаетесь, теперь еще больше убедилась, что вы куда больше, чем просто друзья.

Тасманов шумно вздохнул, переплетая свои пальцы с ее, смотря перед собой на стену, поглаживая тонкое запястье, и улыбнулся.

- Мы не друзья, - выдал совершенно серьезно, без привычного веселого тона. – Мы братья.

Елисей Павлович Канарейкин-Леонов огласил своим первым богатырским криком ровно в три часа ночи все родильное отделение. Весом три килограмма пятьсот грамм родился без хирургического вмешательства. На удивление легко для своей матери, мигом потребовав всеобщего внимания со стороны персонала роддома и собственных родителей. Паша Канарейкин за время даже ни разу не упал в обморок, с гордостью перерезав своему потомку пуповину, любовно поглаживая влажные от слез щеки Киры, не способной удержать все рвущее изнутри счастье при виде сына. Шумная толпа давным-давно разъехалась по домам, последними уезжали супруги Радовы, родственники и Ярик с Раисой, убедившись, что мамой, ребенком, да даже Пашей все будет хорошо, по словам вышедшей к ним усталой медсестры.

За окном мелькали ночные виды большого города, освещаемого тысячами разноцветных огней, сливающихся в общую гамму прямо перед глазами. Рассеяно проведя пальцем по стеклу, Ярослав вздохнул, услышав рядом тихий шорох, и резко обернулся, взглянув на моргающую Раису. Тихая неспешная музыка, молчаливый водитель такси, доставляющий их до дома.

- Ты разве живешь не практически рядом с центром? – удивилась девушка, понимая, что они едут в сторону ее дома и настороженно покосилась на беспечно смотрящего перед собой Ярослава, чинно сложив руки в перчатках на коленях.

- Вообще-то, теперь я на улице Дмитрия Ульянова 29/15 живу. Пятиэтажная сталинка, миленько, уютно.  Это если захочешь приехать в гости. Только имей в виду, я теперь не один проживаю, - Рая задохнулась от едва накатившей волны разочарования, как услышала то, чего не ожидала. – Моя квартиросъемщица баба Варя, дама хоть и либеральных взглядов, но сама понимаешь возраст, - насмешливо посмотрел на нее, уловив перемены в выражении лица.

- Но… твоя… - запнулась, непонимающе наклоняя голову, а Ярик цокнул языком, откидываясь на спинку кресла, невольно улыбаясь от вида ее смущенного лица, краем глаза следя за ней.

- Знаешь, содержать такие хоромы на скромную зарплату реставратора в галерее довольно сложно, - пожал плечами, устраиваясь боком, дабы видеть лицо Раи. Глаза расширенны от удивления и не понимания происходящего, лишь спустя минуту сумела собрать мысли в кучу, задавая один единственный интересующий ее вопрос.

- Ты больше не работаешь в Гламуре?

Вздрогнула, когда он наклонился, вытягивая руку ей куда-то за спину, хватаясь за ручку двери. Дыхание коснулось ее губ, заставляя сердце замирать через каждый удар в томильном предвкушении, а разум затуманиться и вовсе не от желания выспаться. Чувственное прикосновение губ к губам, совсем легкий, почти незаметный поцелуй, но куда более обжигающей, чем тот в управлении утром.

- Рысенок?

- Да?

- Мы приехали к твоему дому, - он отстранился, кивая и распахивая дверь, немного наклоняясь вперед, заставив девушку вжаться в сиденье. Холодный воздух отрезвляюще подействовал, хоть и не потушил распаленного жара внутри. Коснулась кончиками пальцев губ, посмотрев в самые красивые в мире голубые глаза, услышав долгожданный ответ на свой ранее заданный вопрос:

- Я же сказал, что сделаю все, чтобы тебя вернуть. Даже если придется навсегда завязать с фотографией и любым шансом пробиться в этой сфере. Потому не думай, что теперь я так легко уйду по одному единственному приказу.

Выскочила из салона, наспех попрощавшись с водителем, бросаясь в сторону подъезда. Боялась оглянуться, понимая, что если сделает это, то уже никуда не уйдет. И лишь оказавшись в безопасных стенах своей квартиры, услышала цокот коготков, подхватывая на руки отъевшегося белого шпица, зарываясь носом в мягкую шкурку.

- Что мне делать, Пуся? – выдохнула, услышав лай в ответ и шагнула в темную кухню, пройдя к окну, выходящему во двор. Свет фонаря освещал фигуру мужчины у двери такси, наблюдавшего за движением в окнах. И даже, несмотря на ночь, Рая была уверена, он прекрасно ее видел, потому что помахал на прощание рукой, забираясь в салон. Пуся громко тявкнула, отчего Рая вздрогнула, словно очнувшись и улыбаясь, прижала к себе крепче собачку.

- Да, милая, у твоего хозяина точно поехала крыша.

Мы не ангелы — мы не умеем обманывать время

Оно не ждет, все ускоряя бег,

Но когда от биения сердца ломаются стены

Обычный вдох может тянуться век

Я кометой свалился за шиворот всем океанам

Я пересек тайны сплошных полос

Я такой же как ты одинокий, счастливый и странный

И твой ночной звонок, словно сигналы SOS

Мы не ангелы (с) HI-FI

Любой реставратор – это врач любого исторического памятника. Будь то картина или здание, все требовало тщательного подхода. Не навреди – главный принцип  и Ярик отлично его знал.

Начало работы этим утром началось с рентгенограммы, выявившей каждую трещину, пустоту и скобу, затем тщательно оценил поверхность в ультрафиолетовых лучах. После «начинка» - слои живописи, подготовительный рисунок. С трепетом проводя исследование, согнувшись в три погибели в белом халате и защитных средствах в своей маленькой реставрационной лаборатории, терял счет времени, полностью погружаясь в процесс. Все мысли только том, чтобы не испортить шедевр неумелыми действиями, но не зря в свое время именно на потоке будущих художников-реставраторов, Тасманов был лучшим.

Сделав несколько отметок в дневнике для будущего отчета, взялся осторожно за большую кисть. Неприятный аромат скипидара от эмульсии для чистки поверхности картины почти не ощущался в маске, а защитные очки позволяли работать с химикатами без опасения за собственное зрение. Каждый участок – осмотр на предмет, если мыло в составе эмульсии за счет щелочи растворит лак на картине. Он уже сейчас видел, что загрязнения довольно сильные, в свое время те, кто занимался сохранением художественного произведения «Осенние дары» неизвестного художника 16 века, не удосужились правильно очистить его. Находясь в ужасных условиях в частных руках прежде, чем попасть в галерею, картину несколько раз покрывали лаком не самого лучшего качества поверх загрязненной пылью и грязью поверхности. Краски потеряли цвета, частично поблек тон, став более мрачным, а местами кто-то не умело пытался дорисовать осенние листья там, где они затерлись.

- До сих пор не понимаю, как можно променять эту коморку на свежий воздух и возможность щелкать фотоаппаратом, - голос Марка Немцова раздался в помещении, но Ярик даже не дрогнул, продолжая тщательно отчищать от жирных пятен и пыли картину.

- Мне нравится, это моя работа, - рассеяно отозвался, всматриваясь в расчищенный участок, делая пометку в дневнике. – Это успокаивает. К тому же, ни одно приличное издание со мной не хочет работать. Ты должен быть в курсе.

Послышалось веселое хмыканье, и Марк тихо вышел, дабы не мешать, а Тасманов вздохнул, принимаясь за работу.

Нона свое обещание исполнила, хотя после всего произошедшего Ярослав и сам не особо жаждал возвращаться к фотографии. Каждая новая получалась совершенно безликой. Никакой души, никакой живости. Механическая работа, точно у робота – кажется, именно так ему сказали на одном из последних собеседований. В какой-то момент он потерял всякое желание к процессу подбора снимков, выискивания лучшего кадра, ловли момента – теперь нудная, кропотливая работа его спасение. Именно благодаря реставрации он не сошел с ума, начиная терапию. И не сорвался, потому что однажды едва снова не шагнул за край.

Оказывается, очень тяжело переживать заново всю свою жизнь, трясти въевшейся в душу грязью перед лицом незнакомого тебе человека. Рассказал Анне о своем детстве с момента, что помнил. Как мать терпеливо сносила каждый удар, крик, обвинения, обнимая его крепко после, шепча окровавленными разбитыми губами, что все будет хорошо. А после отправился в один из тех дрянных клубов, где молодежи за доплату дают «волшебные» пакетики с таблетками от всех проблем в мире. Их было два, таблетки такие забавные, в разноцветных капсулах, начиненных смертельным ядом для молодняка. Всего дел: придти домой, набрать ванну ледяной водой, запить таблетки алкоголем и, закурив сигарету, ждать эффекта. Дешевая паленая водка в полуподвальном магазинчике за углом, где никогда не соблюдается режим продажи алкоголя после 11 часов вечера, пачка сигарет.

Ни холода воды, ни отяжелевшей одежды от влаги не ощущал, пока постепенно набиралась огромная ванна. В пустой квартире никого, почти нет мебели, никто бы даже не узнал, пока соседей бы не начало основательно топить. Он обещал себе, что начнет все заново, поклялся Паше, но так легко забрал свои слова, погрузившись в собственный ад. Не было никакого «вау-эффекта» с огоньками, как обещал бармен. Только бесконечная усталость, желание закрыть глаза и уснуть крепким сном в вечном холоде, окружавшим его самого. Где-то там, в глубине квартиры послышался громкий новомодный рингтон, кто-то настойчиво пытался до него дозвониться, однако Тасманову было так плевать. Медленно погружаясь в ледяную прозрачную воду, закрыл глаза, повинуясь собственным инстинктам, забывая обо всем на свете и роняя тлеющий окурок сигареты на кафельную плитку.

Теперь только он и темнота вокруг. Слышал смех отца, радостно гнавшего Ярика за собой насмешками туда, откуда нет возврата. Он почти шагнул, практически остался.