— Да, это классно. Роскошный рояль, но нет даже кухонного стола. Из тебя получится просто суперхозяйка! — засмеялись грузчики.

Эран смеялась вместе с ними, понимая, что ее принимают за одну из чудаковатых жительниц Лондона. Она дала им щедрые чаевые, как всегда делала Холли, поблагодарила их, и ее лицо озарилось улыбкой. О, как прекрасно выглядел этот рояль! Бен будет в восторге, когда придет домой! Домой!

Дрожа от предвкушения, Эран дождалась, когда раздался звук поворачиваемого в замке ключа — и затем голоса. Господи, в их первый же день в новом доме он привел друзей? Но ей пришлось улыбаться, когда в комнату вошел Бен вместе с Рани и Клемом. Но это было еще ничего, не будут же они вечно предохранять Бена от того, чтобы он остался с ней наедине. К тому же он принес фрезии и с энтузиазмом заключил Эран в свои объятия.

— Он уже здесь! Ты посмотри! — воскликнул Бен.

Не обращая внимания на все остальное, Бен направился прямо к инструменту, прикоснулся к его поверхности, обвел рукой его контуры. Это был относительно небольшой рояль, а вот улыбался Бен до ушей.

— Что бы мне сыграть? — спросил Бен.

Рани и Клем в один голос заявили, что он не будет ничего играть, пока их не накормят. Они умирали от голода, а Бен обещал, что Эран даст им поесть. Бен улыбнулся:

— Может быть, сделаешь сэндвичи, солнышко?

Эран и раньше сталкивалась с этим его качеством, видела, как ловко Бен убеждает людей сделать то, с чем он и сам прекрасно бы справился. Но она послушно приготовила сэндвичи с ветчиной и подогрела две тарелки с супом.

Усевшись на полу в кружок, они принялись за свой импровизированный ленч.

— Нам понадобятся стол и стулья, комод и… — начала Эран.

— Что мне сыграть? — перебил Бен.

— Да, Шопена, я думаю. — Клем предложил было сперва сыграть одну из композиций Бена, но нет, это было бы слишком самонадеянно; Шопен звучал более вдохновляюще, задавал планку, к которой надо было стремиться.

Проглотив последний сэндвич, Бен вернулся к окну и уселся на табурет, который магазин прислал бесплатно.

Эран затаила дыхание, как она делала всегда, когда Бен начинал играть, предвкушая и опасаясь, даже сегодня, дома, среди друзей. Играл ли он для себя или на публике, у него была своеобразная манера сконцентрироваться перед выступлением: прикрывая глаза, он собирался, готовился, подобно атлету на старте, увлечь слушателей за собой, как спортсмен увлекает зрителей своим действом.

Эран никогда прежде не слышала, как Бен играет Шопена, но слышала, как он однажды заметил, что польский композитор был не просто романтиком-исполнителем, каким его видит большинство; его хроматические гаммы для правой руки требовали такого мастерства, что левой руке приходилось очень сильно работать, чтобы поддерживать гармонию звучания. Мягко-мягко Бен попробовал несколько нот и затем заиграл ноктюрн, отдаваясь всем телом его течению, склоняясь и раскачиваясь над клавишами, не поднимая глаз, вкладывая в исполнение, подумала Эран, всю душу, все, что композитор только мог желать. Взглянув на лица Рани и Клема, Эран сразу же получила подтверждение тому, что она лично знала с самого начала: призвание Бена — классика, и когда-нибудь он будет признан именно как исполнитель классической музыки. Было ужасно жалко строить его популярность на основе легко запоминающихся песенок, предназначенных для раскрутки, — но это была тренировка терпения и смирения, что никак не могло повредить ему. К тому времени, когда Бен станет писать мюзиклы, музыку для фильмов и даже оперы, у него уже будет очень глубокое представление о том, к чему тянутся слушатели, вне зависимости от жанра.

Эран не хотелось, чтобы Бен переоценивал себя или обманулся бы в своих ожиданиях, но сейчас, в кругу близких, она была потрясена, с какой легкостью он развился и достиг более сложного уровня. Но исполнять музыку Шопена — это одно, а писать свою такого же уровня — совсем другое!

Ноктюрн стремился к завершению, и их аплодисменты прозвучали восторженной овацией. Когда Бен поднял глаза и взглянул на них, Эран увидела, как они нужны ему, как важно для него зажечь любых слушателей, даже эту троицу ровесников.

Клем сидел, разинув рот: час назад он репетировал с Беном поп-композицию, считая ее в общем-то вершиной их достижений, но его ввели в заблуждение: Бен просто использует поп-культуру как трамплин!

— Эй, да ты издеваешься, что ли? — спросил Клем.

— Вовсе нет. Неужели ты не чувствуешь дуновение Рахманинова в «Путях полета»? Не того Рахманинова, который всем известен и обожаем… но тот его короткий пассаж, связанный с «Рапсодией» Паганини. Я не вижу причин, почему старые мастера не могут быть источником вдохновения для новых, особенно если учесть, что мне всего девятнадцать и я учусь у великих, — сказал Бен.

— Для меня великим был Хендрикс! — заявил Клем.

— Хендрикс, Шопен, Рахманинов — какая разница, твоя музыка или выдерживает испытание временем, или нет, — сказал Бен.

Клем, чьи идолы насчитывали в истории не более одного десятилетия, обнаружил, что он не готов к этому спору и ему нечего отвечать. Видя его насупленную физиономию, Эран присоединилась к разговору:

— Бен просто хотел соединить разное. Как бы раздвинуть рамки ограничений. Почему бы нет? Возможно, наступит такое время, что люди будут открыты разнообразию. Сегодня вечером пойдут на рок-концерт, на следующий день — в оперу. Зачем насаждать преграды и ограничения? Обращение к будущему возможно и через прошлое.

Клем уставился на девушку:

— А ты что, ирландская гадалка?

— Да, Клем, посмотри же, люди носят сегодня джинсы, а завтра надевают вечернее платье, — улыбнулась Эран.

— А при чем здесь это? — нахмурился Клем.

— Ну, если они могут так по-разному одеваться, почему бы им не слушать разную музыку? Я имею в виду, тебе бы быстро надоело каждый день носить одежду одного и того же цвета или питаться только гамбургерами? Да и кто сказал, что картошка и шампанское в принципе не сочетаются? — засмеялась Эран.

— Странная ты, Эран, — буркнул Клем.

— Правда? А тебе понравился Шопен? — спросила девушка.

— Ну да, в общем, но «Неприкаянность» мне нравится намного больше. Ну и другая новая песня Бена, — сказал Клем.

Интересно, а Бен сказал ему, что слова написала она? На всякий случай Эран решила этого пока не говорить. Вот бы Клем удивился, если бы узнал, что одна подборка основана на поэме «Легенда Ханаду»… Они с Беном отлично провели время, всячески переставляя слова и переиначивая их без зазрения совести, покатываясь при этом от смеха. Эран еще хотелось вытащить пыльные фолианты и позаимствовать кое-что у Китса, пока она не нащупает свой собственный ритм. Они были всего лишь детьми, которые забавляются: они могут себе позволить все, что захочется, пока коммерческие реалии не заявили о себе в полный голос. Но и тогда Бен не будет ее слушать, будет признавать что-либо только на словах.

Рани захотелось побольше узнать о Шопене.

— Он тоже из тех твоих гениев с трагической судьбой, Бен? — спросила она.

— Естественно, он умер в тридцать девять лет, — хмыкнул Бен.

— А что с ним случилось? — спросила Рани.

— Чахотка, — кратко ответил Бен.

Ну, сейчас от этого не умирают. Но все равно Эран должна проследить, чтобы в квартире было тепло… а еще… ведь у них пока даже нет штор! Но стоял жаркий летний день, и неожиданно Эран захотелось, чтобы Рани с Клемом скорее ушли и оставили ее наедине с Беном.

Бен играл еще целый час, все подряд — от Листа до Леонарда Коэна, но наконец гости поднялись и Рани нежно поцеловала брата на прощание.

— С завтрашним днем рождения тебя! — сказала Рани.

Завтра Бену исполнится двадцать. А сегодня… они станут любовниками! В животе у Эран все замерло от приближения того, чего ей так хотелось. Нервными, суетливыми движениями она закрыла дверь за удалившейся парой. После этого она взглянула на Бена и с каким-то отчаянием обвела взглядом квартиру.

— Ну вот — наконец мы предоставлены сами себе! — сказала она.

На лице Бена тоже проступило некоторое замешательство, но потом его выражение смягчилось, глаза стали задумчивыми.

— Да, наконец… — пробормотал Бен.

Он привлек Эран к себе, и она расслабилась, почувствовав его тепло, его тело сказало ей, как он хочет быть с ней. Его поцелуй был долгим и нежным, и Эран посмотрела в его глаза с неожиданной робостью.

— Дрейфишь? — спросила Эран шепотом.

— Я боюсь. Но ты не бойся. Я люблю тебя и буду с тобой и сделаю все, чтобы ты была счастлива, — сказал Бен.

Эран улыбнулась, судорожно подыскивая какие-нибудь простые, обыденные слова.

— Ну, тогда помой посуду, — заявила она.

— Да брось ты эту посуду! Лучше достань свой гобой, и мы порепетируем, — попросил Бен.

Забавно! Аймир как раз об этом и говорила. Понадобится какое-то время, прежде чем два человека подстроятся друг под друга, и не надо воспринимать несколько первых дней или ночей слишком серьезно. Эран была очень взволнована. Может, и в самом деле гобой для начала — это то, что сейчас нужно.

Так и получилось. Когда Бен уселся за рояль, Эран встала с ним рядом и, по общему выбору, заиграла «Ловцов жемчуга». Все ее тело расслабилось и отдалось потоку звуков, и их души словно слились воедино и вознеслись ввысь, переплетаясь в одном порыве. Закончив пьесу, они оба заулыбались и вдруг рухнули на пол.

— Это должно произойти, Бен, правда? — спросила Эран.

Бен вытянулся рядом с ней и взял ее лицо в свои ладони.

— Да, я так долго этого хотел. Но я должен был удостовериться, что ты можешь доверять мне, что я могу сам себе доверять, — сказал он.

— А сейчас ты уверен? — спросила Эран.

Бен оторвался от ее губ и заглянул ей в глаза.

— Да, — сказал он.

Его голос согрел ее сердце, и Эран почувствовала себя гораздо увереннее, когда он прижал ее к себе, его гибкие пальцы ласкали ее спину, поцелуи покрывали всю ее целиком, пока она не расслабилась совсем и не стала гибкой и податливой. Просунув руки под его свитер, Эран чувствовала упругую гладкость его кожи, всем телом ощущала жар его объятий.

— Эран? — прошептал Бен.

— М-м-м? — отозвалась она.

— А кровать… привезли? — Бен прижал ее к себе.

Эран расхохоталась:

— Да, она в другой комнате.

— Тогда пойдем туда… Начнем тихонько, медленно, и нам будет хорошо вдвоем, — шепнул Бен.

Ее сердце готово было разорваться, когда Бен поднял ее на руки, перенес в спальню и осторожно опустил на кровать. Но раздевал он ее совсем другими движениями — в них уже было меньше осторожности, и сбрасывал с себя одежду с еще более поспешной непринужденностью. Эран восхитила красота его нагого тела.

— Ты такая красивая… как я только сдерживался? Но больше я и минуты не выдержу, я хочу с тобой спать и просыпаться с тобой… — бормотал Бен.

Его голос, низкий, нежный, его рот, изогнувшийся от удовольствия, когда Эран провела ладонью по его груди, животу, бедрам, ощущая длину его ног, напряженность мускулов, все изгибы, впадины и бугорки, — все приносило ей наслаждение.

Они устроились под покрывалом. Их тела сплелись воедино, Эран прильнула к Бену, отдаваясь ему душой и сердцем.

— О Бен, это прекрасно! Ты чувствуешь, как это прекрасно! — воскликнула она.

Бен никогда еще не ощущал себя так чудесно, как сейчас, когда видел свет радости в ее глазах, чувствовал ее язык у себя во рту — Эран целовала его страстно, как он и предчувствовал, каждая эмоция стократно увеличенной жила в ней.

Обхватив ее ноги, словно впечатав ее тело в свое, Бен сознавал, что на этот раз он пойдет гораздо дальше, чем когда бы то ни было.

Но это было досягаемо, и он не боялся. Это было так напряженно и возвышенно, открыто и бесконечно, светло и невесомо, как губы, которые ласкали каждую клеточку его тела.

Бен хотел обладать этой девушкой, и он хотел, чтобы обладали им. Скорее!


Проснувшись утром, Эран смотрела, как утренний свет лился в комнату через незашторенное окно, а Бен любовался ею и безотрывно смотрел на нее своими темными миндальными глазами.

— М-м-м… — Эран поудобнее устроилась у него на груди и приложила ладонь к его щеке. — Если это была репетиция, Бен, я не могу дождаться концерта в Альберт-Холле!

— Я тоже. Вы прекрасно играете на гобое, мисс Кэмпион, — сказал Бен.

Эран хихикнула:

— Ну, ты мастер-класс! О Бен, неужели мы в нашей квартире, одни? Я чувствую себя так странно, так… по-другому!

— Ты и сама другая. И ты сделаешь другой всю мою жизнь и все, что я делаю, — шепнул Бен.


Да, Эран это знала. Но не сегодня! Сегодня ей хотелось быть просто молодой, живой, быть с Беном. Взъерошив его волосы, она прикоснулась губами к его лбу и уселась, взбрыкнув ногами и сбросив простыни.