Лейла Мичем - Знак розы

— Да, это точно, — негромко произнес Перси.

Но Мэри оказалась дома. Она потягивала лимонад и качала колыбель, прислушиваясь к разговору мужчин, которые общались, как в старые добрые времена.

Вскоре Мэри начала понемногу приходить в себя, и они весело смеялись вместе, делая вид, что между ними не было ничего, кроме самой обыкновенной дружбы. По взаимному молчаливому соглашению они избегали смотреть друг другу в глаза и не допускали прикосновений.

Иногда Перси приходил и узнавал, что Мэри все еще на плантации. Ее отсутствие было вполне предсказуемым, но обидным. Поздно вечером ей полагалось быть дома вместе с мужем и сыном. К этому времени Олли обычно выносил малыша на огороженное ширмой заднее крыльцо, чтобы тот подышал свежим воздухом, и друзья негромко разговаривали, потягивая спиртное и по очереди качая колыбель.

— Ты снова был у ДюМонтов, а? — однажды вечером встретила его вопросом Люси.

Она сидела в гостиной, обметывая подол очередной голубой распашонки для их ребенка.

Перси недовольно скривился. Он уже давно успел подметить: мало что ускользало от внимания его супруги.

— Ты тоже могла бы навещать их, если бы захотела.

Люси впилась в нитку маленькими острыми зубками. Перси пожалел ее и протянул ей ножницы, лежавшие на столике, до которого она не могла дотянуться. Люси молча взяла их, не удостоив его благодарности, отрезала нитку и осведомилась:

— Чтобы смотреть, как ты сюсюкаешь с Мэттью?

Перси вздохнул.

— Тебе мало того, что ты ревнуешь меня к Мэри? Неужели теперь ты перенесла свою ревность и на ее сына?

Люси прижала ладони к своему огромному, как у бегемотихи, животу. Она подняла на мужа глаза, и выражение ее лица смягчилось.

— Да, ревную, ну и что? Я ревную ее ко всему, что у нее есть, но что по праву должно быть моим.

Перси вдруг почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Он недовольно нахмурился.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, и этот вопрос прозвучал резче, чем следовало.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Она... завоевала твою дружбу, которую ты теперь перенес и на ее сына.

Тихонько выдохнув, Перси потянулся и взял жену за руку.

— Я хочу быть твоим другом, Люси, но ты не даешь мне такой возможности.

Она уставилась на его руку, словно зачарованная его прикосновением.

— Что ж... я попытаюсь подружиться с тобой - ради ребенка. И еще потому, что больше с тебя нечего взять. — Она подняла на него голубые глазки, в которых светилось отчаяние. — И я погорячилась, когда сказала, что не подпущу тебя к ребенку. Я... хочу, чтобы у малыша был отец.

—Я знаю, что ты погорячилась, — произнес Перси, выпуская ее руку. — В мой адрес ты говоришь много такого, чего на самом деле не хочешь сказать.

Однажды Олли спросил у Перси, не сможет ли тот отвезти его в Даллас, где ему должны сделать протез, который он собирался опробовать.

— Я бы поехал на поезде, — пояснил Олли, — но эти чертовы штуки такие неудобные и ненадежные. А просить Мэри мне не хочется, сейчас в разгаре очистка хлопка от семян. Она, конечно, все бросит и поедет со мной, но пока такой необходимости нет. Кроме того, — Олли показал на подогнутую штанину своих брюк, — учитывая обстоятельства, Перси, я предпочел бы твое общество.

В душе Перси, как прокисшее молоко, залегла неприязнь к Мэри. Он согласился, что в данной ситуации его присутствие предпочтительнее, но его бесило то, что Олли не смел посягнуть на обязательства своей жены перед плантацией.

— А Мэттью? — поинтересовался Перси. — За ним присмотрят, пока мы с тобой будем отсутствовать?

— Да, конечно. Сасси обожает мальчика, как собственного сына.

Перси повез Олли в новом шестицилиндровом седане «паккард», но поездка в Госпиталь ветеранов в Далласе все равно получилась долгой и утомительной. К тому времени как они подъехали к входу в больницу, лицо Олли раскраснелось от жары и усталости. Пот выступил у него на лбу и смочил воротник рубашки, и Перси с состраданием смотрел, как друг тяжело выбирается из седана. К ним поспешил санитар с креслом-каталкой, но Олли отослал его прочь и поудобнее перехватил костыли своими мускулистыми руками.

— Ну, двинулись, Перси, мой мальчик, — сказал он и зашагал вслед за санитаром, толкавшим перед собой пустое кресло-каталку.

После того как Олли заполнил анкету - эта задержка показалась обоим бесконечной, - держа под мышкой историю болезни, появился ассистент, чтобы сопроводить пациента в смотровой кабинет. Он находился в дальнем конце длинного коридора, и Олли в отчаянии смотрел на разделявшее их расстояние.

Когда до двери кабинета оставалось совсем немного, Олли простонал:

— Перси, я снова чувствую свою ногу и боль. Пожалуй, я сяду в кресло-каталку.

Однако было уже поздно. Его единственная нога подогнулась, лицо исказилось от боли, и он повалился на пол. Костыли и история болезни разлетелись в разные стороны.

Прибыли носилки, и двое санитаров переложили на них Олли.

— Сэр, если вы поднимете историю болезни и занесете ее в кабинет, мы будем вам очень благодарны, — сказал один из них, обращаясь к Перси.

Перси подобрал с пола костыли и историю болезни; руки у него все еще дрожали. Он постоял с минуту, переводя дыхание и успокаивая собственные нервы, прежде чем последовать за белыми халатами по коридору, но к тому времени, как он вошел в приемную смотрового кабинета, оба санитара вместе с носилками уже скрылись за дверью, на которой красовалась надпись: «Посторонним вход воспрещен».

Перси решил, что подождет, а пока сам ознакомится с состоянием Олли. До сегодняшнего дня он и представить себе не мог, что его друг по-прежнему чувствует боль в ампутированной ноге. Олли никогда не жаловался на это, и Перси прекрасно знал почему. Будучи умным человеком и верным другом, Олли понимал, что чувство вины способно погубить любую дружбу.

К истории болезни прилагался рапорт армейских медиков, написанный торопливым почерком фронтового врача. В нем содержалось описание раны Олли и ампутации, но от одной строчки в самом конце рапорта - добавленной словно после некоторого размышления - кровь застыла у Перси в жилах. Он прочел ее, протер глаза, чтобы убедиться, что ему это не снится, и перечел еще раз: «...в результате ран, полученных капитаном ДюМонтом, в уретре возникла инфекция, вызванная скоплением продуктов выделения, которые обычно выводятся с мочой. Вследствие необратимых повреждений, нанесенных пенису, этот орган утратил способность выполнять свои функции».

История болезни полетела на пол. Перси вскочил со стула и подбежал к раскрытому окну - ему нужен был глоток свежего воздуха. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Перси прижался лбом к прохладному алюминию оконной рамы. «Боже мой... Боже ты мой...»

— С вами все в порядке, сэр?

Позади него стоял санитар, который пришел забрать историю болезни. Не оборачиваясь, Перси пробормотал:

—Я в порядке. Занимайтесь капитаном ДюМонтом.

Он повалился на стул у окна и прижал ладони к вискам. Мэттью... этот славный мальчуган - его сын!И очевидная последовательность событий промелькнула в его воспаленном мозгу подобно рваному немому фильму...

Перси закрыл лицо руками и застонал, погрузившись в пучину черного отчаяния. Санитар вернулся полчаса спустя и обнаружил его безвольно обмякшим на стуле. Перси невидящим взглядом смотрел перед собой, как мертвец, его лицо было пепельно-серым, а из глаз текли слезы.

— Э-э, прошу прощения, сэр, — запинаясь, смущенно пробормотал санитар, — но я пришел сообщить вам, что капитан ДюМонт будет госпитализирован для обследования и лечения, прежде чем ему установят искусственную конечность. На это уйдет около недели. Ему дали успокоительное, и сейчас он спит. Вы можете навестить его в палате «Би» сегодня с шести до восьми часов вечера.

Перси не пришлось навещать Олли в госпитале и мучиться неопределенностью. Когда он позвонил домой, Беатриса попросила его вернуться немедленно. Он только что стал отцом здорового малыша весом десять фунтов.

Хоубаткер, 1933 год

— Прошу прощения, мистер Уорик, но к вам на прием пожаловала некая мисс Томпсон.

Перси не поднял головы от отчета, который читал. Близился к концу октябрь, и с момента финансового кризиса на Уолл-стрит минуло четыре года, за время которых нация погрузилась в Великую депрессию. Каждый день контору его секретаря осаждали толпы жаждущих получить любую работу в компании «Уорик индастриз», одном из немногих кораблей, по-прежнему величественно рассекавших беспокойные экономические воды.

— Вы сказали ей, что искать встречи со мной бесполезно, Салли? Наша платежная ведомость и так трещит по швам.

— О, она не ищет работы, мистер Уорик. Мисс Томпсон - учительница. Она пришла поговорить о вашем сыне.

Перси непонимающе уставился на нее, мысленно переваривая фразу «о вашем сыне».

I — Она пришла насчет Вайатта, сэр, — пояснила Салли.

— Ах да, конечно. Пусть она войдет.

Он поднялся, чтобы приветствовать учительницу, как делал всегда, когда к нему приходили посетители.

Мисс Томпсон пришла не для того, чтобы умолять его, - это было видно с первого взгляда. Но, несмотря на ее внешнее спокойствие, Перси понял, что она нервничает. Он предложил ей присесть. Какого дьявола натворил Вайатт?

—У моего сына проблемы, мисс Томпсон? Прошу прощения, я не знал, что вы - его учительница.

Перси постарался не произвести на нее впечатления отца, готового сровнять с землей любого, кто осмелился поднять руку на его отпрыска, хотя и был удивлен тем, что до сих пор не встречал ее. Последние несколько лет он оставался президентом попечительского совета школы. В его обязанности входило лично приветствовать новых учителей, приезжавших в Независимый школьный округ Хоубаткера, на ежегодном торжественном приеме.

— Меня приняли до конца семестра на место мисс Уоллес, которая вышла замуж в начале года, — пояснила мисс Томпсон. — Они с мужем переехали в Оклахома-сити. Мисс Уоллес, если припоминаете, была классным руководителем Вайатта.

Перси откинулся на спинку кресла и сложил пальцы домиком, с удовольствием слушая ее высокий чистый голос.

—Я уверен, что такая замена пойдет ему на пользу, — заявил он, любезно кивнув головой.

— Надеюсь, что вы останетесь при своем мнении после того, как я изложу цель своего прихода.

— Я слушаю вас.

Она сделала глубокий вдох и на мгновение опустила глаза, явно собираясь с духом. Святой Боже, с изумлением подумал Перси. Что же натворил Вайатт, раз это повергло ее в такой трепет? Сын пожалеет об этом, если дело обстоит так плохо, как на то намекает мисс Томпсон. Тем не менее Перси легко мог представить себе, каким образом одиннадцатилетний подросток мог доставить ей неприятности своим недостойным поведением, чтобы обратить на себя ее внимание. Мисс Томпсон была очень красивой молодой женщиной с ясными карими глазами и аккуратно уложенными в высокую прическу волосами цвета спелой пшеницы.

— Ваш сын, — начала она, — намеренно и регулярно обижает Мэттью ДюМонта. Боюсь, если кто-нибудь не остановит Вайатта, он нанесет мальчику серьезную травму.

Кресло под Перси протестующе заскрипело, когда он рывком подался вперед, начисто позабыв о том, что еще мгновение назад наслаждался красотой учительницы.

— Будьте любезны объяснить, что вы имеете в виду, мисс Томпсон.

— Я имею в виду, мистер Уорик, что каждый день в школе Вайатт ухитряется каким-нибудь способом причинить Мэттью боль. Это может быть что угодно, начиная от подножки в коридоре и заканчивая намеренным броском мяча в лицо. Я сбилась со счета, сколько раз у мальчика шла носом кровь после того, как Вайатт избивал его. Я видела его... я видела его... — Она умолкла, оборвав себя на полуслове, и ее щеки зарделись от гнева и смущения.

— Продолжайте.

—Я много раз видела, как он бил Мэттью коленом в пах.

Перси почувствовал, как кровь прилила к его лицу.

— Почему, ради всего святого, вы столько ждали, прежде чем прийти ко мне? Почему вы не обратились к директору школы?

— Я обращалась, мистер Уорик. Я ходила к директору, но он отказался меня выслушать. Я попыталась заручиться поддержкой других учителей, но они также не пожелали помочь мне. Они все боятся вас... вашей власти. Они боятся за свою работу. И за детей тоже. Их отцы работают у вас.

— Святой Боже, — только и смог пробормотать Перси.

— Но сегодняшний день стал последней каплей, — продолжала мисс Томпсон, на глазах обретая уверенность, оттого что добилась, по ее мнению, некоторого успеха.