Она миновала парикмахерскую и кивнула через стекло Буббе Спееру, ее владельцу. Его глаза расширились от удивления, и он оставил клиента, чтобы поспешить к дверям и окликнуть ее:

— Приветствую, мисс Мэри! Рад вас видеть. Что привело вас в город?

Мэри остановилась, чтобы поздороваться с ним. На Буббе был халат с короткими рукавами, и она разглядела у него на предплечье поблекшую синюю татуировку. Память о войне, решила она. Интересно, где он воевал - в Корее или во Вьетнаме? Кстати, а сколько Буббе лет? Она растерянно заморгала. Мэри знала Буббу Спеера с пеленок и никогда не замечала у него татуировок. В последнее время она стала более наблюдательной.

— Кое-какие юридические вопросы, — ответила она. — Как поживаете, Бубба? С семьей все в порядке?

— Моего мальчика приняли в Техасский университет. Спасибо, что поздравили его с окончанием школы. Ему наверняка пригодится чек, что вы прислали. Он собирается купить на него учебники.

— Да, он так и написал в открытке, когда благодарил меня. А у вашего мальчугана недурной слог. Мы гордимся им. — Вьетнам, решила Мэри. Несомненно, Вьетнам.

— Ну... ему есть на кого равняться, мисс Мэри, — ответил парикмахер.

Она улыбнулась.

— Берегите себя, Бубба. Передавайте семье... привет от меня.

И она двинулась дальше по улице, спиной чувствуя недоуменный взгляд Буббы. Конечно, сейчас это отдает мелодрамой, но потом он ощутит собственную значимость, когда будет повторять ее слова. « Она знала, — скажет он. — Мисс Мэри знала, что умирает. Иначе зачем ей говорить то, что она произнесла?» Это станет дополнительным штрихом к легенде, которая, впрочем, умрет со временем, и после того, как уйдет поколение детей Буббы, уже никто не вспомнит о Толиверах.

«Что ж, да будет так!» — думала Мэри, сжав губы. Только у Перси останется наследник, который продолжит семейные традиции. А как он похож на своего деда! Матт Уорик казался ей точной копией Мэттью, хотя ее сын унаследовал фамильные черты Толиверов, а Матт - Перси. Но, глядя иногда на мужчину, и которого превратился Матт, она видела в нем своего взрослого сына.

Мэри сошла с тротуара на проезжую часть. Автомобилистам, намеревавшимся сделать правый поворот, пришлось остановиться, но Мэри шла не торопясь, и никто не стал раздраженно давить на клаксон. Таков уж Хоубаткер. Здесь живут воспитанные люди.

Благополучно перейдя на другую сторону улицы, Мэри остановилась и с изумлением принялась рассматривать гигантский вяз, ветви которого полностью затеняли здание городского суда. Она помнила это дерево еще скромным саженцем. В июле 1914 года, вот когда это было, сразу после постройки здания, семьдесят один год назад. Под деревом стояла статуя святого Франциска, и на каменном постаменте была вырублена его знаменитая молитва.

Мэри неуверенно шагнула вперед, глядя на скамью, на которой когда-то сидела в пятнистой тени вяза, слушая речь отца. И вдруг ее посетило чувство, будто она опять стала юной и по жилам у нее струится молодая и горячая кровь. Не то чтобы она возражала против слов «от жизни мы умираем», нет. Все дело в том, что, умирая, она чувствовала себя такой исполненной сил, словно перед ней лежала целая жизнь. Она вспомнила - ощутила!- как ей было четырнадцать и она спускалась по лестнице в белом ажурном льняном платье с оторочкой из зеленого атласа и лентой в волосах, кончики которой были такими же длинными, как и ее локоны, подпрыгивающие на плечах. А снизу на нее с гордостью смотрел отец, заявивший, что она «просто очаровательна!», в то время как мать, надевая перчатки, обронила в своей привычной строгой манере:

— Встречают по одежке, а провожают по уму!

Тогда, на празднике, Мэри привлекала восхищенные взоры... всех, кроме Перси. Остальные друзья ее брата беззлобно подшучивали над ней, а Олли даже заметил, что она стала совсем взрослой и что зеленый атлас замечательно оттеняет цвет ее глаз.

Мэри смежила веки. Она вспомнила, каким жарким и влажным выдался день и она думала, что умрет от жажды, как вдруг откуда ни возьмись появился Перси и протянул ей стакан фруктовой воды с мороженым из аптеки по другую сторону улицы.

Перси...

Ее сердце учащенно забилось, совсем как тогда, когда он стоял рядом с ней, высокий, светловолосый и настолько красивый в свои девятнадцать лет, что на него больно было смотреть. Давным-давно Мэри считала его невероятно галантным, он был героем ее тайных грез, но когда она превратилась в «молодую леди», его отношение к ней изменилось. Такое впечатление, что Перси вдруг обнаружил какую-то, известную только ему, причину для изумления. Мэри подолгу стояла перед зеркалом, ломая голову над его новой манерой поведения, уязвленная насмешкой, которую читала в его глазах. Она была достаточно красивой, хотя в ней начисто отсутствовало розовощекое изящество дрезденских фарфоровых кукол. Мэри была слишком высокой для девушки, с чересчур длинными руками и ногами. Оливкового цвета кожа служила вечным предметом для споров с матерью, которая не выпускала дочь из дому без перчаток и шляпки. Но хуже всего было то, что, пока остальные с любовью называли ее крошкой Мэри, Перси величал ее не иначе как Цыганочка, что она воспринимала как оскорбление, учитывая фамильный цвет кожи Толиверов.

Тем не менее она знала, что ее черные как смоль волосы, зеленые глаза и овальное лицо с резкими чертами производят неотразимое впечатление. У нее были изысканные манеры, и она очень хорошо училась в школе. Так что насмехаться было как будто не над чем.

И тогда, поскольку она была не в силах определить причину для презрения, которым стал с недавних пор обдавать ее Перси, между ними установилось нечто вроде неприязни, по крайней мере с ее стороны. А Перси, похоже, не подозревал о ее отвращении так же, как раньше не догадывался о ее восхищении.

В тот день Мэри насмешливо смотрела на стакан фруктовой газировки, хотя и умирала от жажды. Мороженое было шоколадным, ее любимым. Все утро ей удавалось сохранять невозмутимость: она делала вид, что не замечает ни жары, ни липкой влажности, и даже держала руки на подобающем расстоянии от тела, чтобы воздух мог забираться к ней в рукава. Но теперь усмешка Перси и принесенная им содовая означали, что он разглядел ее мучения и догадался, что под белым платьем она буквально плавилась от жары.

— Вот, — сказал он. — Держи. Ты выглядишь так, будто вот-вот растаешь.

Мэри сочла его слова умышленным оскорблением. Леди семейства Толиверов не могли выглядеть так, будто готовы растаять. Презрительно задрав подбородок, она поднялась со скамьи и высокомерно заявила:

— Очень жаль, что ты - недостаточно джентльмен, чтобы не заметить этого.

Перси рассмеялся.

— Джентльмен, черт побери? Я - твой друг. Пей. И можешь не благодарить меня.

— Вот в этомты совершенно прав, Перси Уорик, — ответила Мэри и отступила на шаг от предлагаемого ей стакана. — Однако я была бы тебе признательна, если бы ты предложил воду тому, кто в ней нуждается.

И Мэри величаво направилась к отцу, который как раз закончил выступление, но, поднявшись по ступеням, обернулась.

Перси смотрел ей вслед. На его губах по-прежнему играла улыбка, а в руке запотевал стакан с содовой. И Мэри вдруг охватило доселе незнакомое ее четырнадцатилетнему телу чувство, которое лишь усилилось после того, как их взгляды встретились и они с каким-то непривычным узнаванием смотрели друг на друга из сверкающей дали. Возглас возмущения и протеста замер у нее на губах, но Перси все равно каким-то образом услышал его. Он улыбнулся еще шире и приподнял стакан, а потом сделал глоток, и Мэри ощутила во рту вкус холодного шоколада.

Она и сейчас ощущала эту прохладную сладость.

— Перси... — прошептала она.

— Мэри?

Она повернулась на звук знакомого голоса, живая и взволнованная, как четырнадцатилетняя девчонка, смущенная происходящим. Когда это Перси успел подкрасться к ней со спины? Она ведь только что видела его стоящим под вязом во дворе здания суда.

— Перси, любовь моя... — удивленно начала она, и лишь тросточка и сумочка помешали ей протянуть руки ему навстречу. — Зачем ты выпил всюсодовую? Ты же знаешь, в тот день я так хотела ее, ничуть не меньше тебя, просто тогда я не понимала этого. Я была слишком молода и глупа, и во мне было чересчур много от Толиверов. Ах, если бы я оказалась чуточку умнее...

Грезы рассыпались в прах.

— Мисс Мэри... Это Матт.

Глава 4

— Матт? — повторила Мэри, растерянно глядя в озабоченное лицо внука Перси.

— Да, мэм, — ответил Матт.

О Боже, подумала Мэри, приходя в себя. Она чувствовала себя старой кошкой, выбравшейся из мешка. И как теперь прикажете выпутываться? Но она отнюдь не желала расставаться с воспоминаниями о том дне, когда чувства были еще живы в ней. Как славно вновь ощутить себя молодой, хотя бы на несколько минут вновь увидеть юного Перси...

У старости тоже есть приятные стороны.

Мэри улыбнулась Матту.

— Привет, дорогой. Ты что же, решил, будто я разговариваю сама с собой?

— По-моему, лучшего собеседника, чем вы, мисс Мэри, не найти, — ответил Матт, и в его глазах, таких же ярко-синих, как у деда, зажглись любопытство и удивление. — Я очень рад вас видеть. Знаете, за последний месяц мы по вас очень соскучились, особенно дед. Вы куда-то идете? Позвольте, я провожу вас.

— Собственно говоря, я только что вернулась, — призналась Мэри, загадочно улыбаясь. — Из прошлого, — добавила она, видя, как Матт вопросительно приподнял брови. Мэри ласково посмотрела на него. — Ты прожил слишком мало, чтобы обзавестись прошлым, но когда-нибудь оно у тебя непременно будет.

— Мне скоро тридцать пять, если уж на то пошло, — улыбнулся Матт. — Итак, куда вы направляетесь?

— Пожалуй, уже никуда.

Мэри вдруг поняла, что очень устала. Она заметила, что чувство голода выгнало из кафе Генри и он стоит на тротуаре и смотрит на нее. Она кивнула на лимузин, и шофер быстро зашагал в сторону офиса Амоса.

— Генри отправился за автомобилем, — сказала Мэри. — Проводи меня до угла, хорошо? Давненько мы с тобой не разговаривали. — Она переложила трость в другую руку и взяла Матта под локоть. — Когда ты женишься, Матт? Ни за что не поверю, что ты обделен женским вниманием.

— Вы удивитесь, когда узнаете, что выбор у меня и в самом деле богатый, а вот выбирать не из кого. Как, кстати, поживает ваша внучатая племянница? Она не собирается навестить нас в ближайшие дни? Я не видел ее с тех пор, как умер мистер Олли. В то время ей было лег шестнадцать или семнадцать, если не ошибаюсь, но уже тогда она была настоящей красавицей.

— Семнадцать, — пробормотала Мэри, чувствуя, как у нее перехватило дыхание.

Ей придется держать ответ еще и за то, что она старалась разлучить Матта и Рэйчел.

Мэри чувствовала, что между ними проскочила искра, заметила интерес в глазах Матта, восхищение - во взоре Рэйчел и решила, что этим двоим нельзя находиться в Хоубаткере в одно и то же время. Но устроить это было нелегко. К тому моменту Матт уже окончил колледж, и дед часто увозил его из города, посвящая в тонкости многочисленных деловых операций компании «Уорик индастриз». А когда юноше удавалось вырваться домой на праздники, Мэри старалась сделать так, чтобы Рэйчел в это время была занята чем-нибудь другим. Она прилагала все усилия к тому, чтобы не поощрять случайный интерес племянницы к симпатичному внуку Перси, попросту не произносила его имени, а когда избежать этого не удавалось, быстро переводила разговор на другую тему. У Матта и Рэйчел была пятилетняя разница в возрасте, и Мэри надеялась, что он благополучно женится к тому времени, как Рэйчел окончит Техасский университет и будет готова осесть и заняться делом.

Разумеется, все эти доморощенные хитрости имели место несколько лет назад, еще до того, как у Мэри начала складываться полная картина трагедии... до того, как Рэйчел поссорилась с матерью и окончательно порвала со своим военным летчиком. Разве могла Мэри предположить, что Рэйчел, которой должно было вот-вот исполниться тридцать, и Матт, которому стукнуло тридцать четыре, до сих пор будут свободны? Матт навсегда вернулся домой. Он возглавил «Уорик индастриз», и, если бы не дополнение к завещанию, Рэйчел вскоре тоже приехала бы сюда... Мэри резко остановилась. А что, если она опять уничтожила то, что могло возникнуть между ними?От этой мысли у нее болезненно заныло сердце.

— Что случилось? — Матт накрыл ее судорожно стиснутые пальцы ладонью и озабоченно нахмурился. — Скажите мне.

Мэри обратила на него взволнованный взгляд. От деда он унаследовал высокий рост, телосложение и красоту, хотя и в более грубом варианте. Лицо Матта ей всегда нравилось больше, чем лицо Перси. Оно успокаивало, а не опустошало, и при этом обладало