Лейла Мичем - Знак розы

— И... с того дня у тебя ни разу не возникало сомнений?

— Нет, сэр, — ответил Вайатт, затягивая веревку. — Особенно после того, как я услышал твое признание в ту ночь. Я вышел в коридор, чтобы извиниться, и тогда случайно подслушал, как вы ссорились.

Перси схватился за спинку кровати, чтобы не упасть.

— Ты... слышал все?

— Угу. Абсолютно. И это тоже многое объясняло.

Перси сделал глотательное движение, безуспешно пытаясь прогнать из ушей оглушительное отсутствие звуков.

— Вот почему... мы с тобой... так и не нашли общего языка.

— О нет, папа, совсем напротив - мы с тобой нашли общий язык единственным возможным способом. И мне не хочется оставлять тебя с мыслью, что это из-за Мэттью у нас с тобой все вышло так, как вышло. Если бы он никогда не появился на свет, это не изменило бы твоего отношения ко мне. Просто по сравнению с ним я выглядел хуже, только и всего. И, как мне представляется, узнав в тот день правду, я обрел брата.

«И потерял отца!» — мысленно закричал Перси, давясь слезами, парализованный желанием броситься к сыну и обнять его перед тем, как он уйдет, прижать к груди, чего он так и не сделал, пока Вайатт был маленьким. « Я люблю тебя... люблю...»— хотелось ему сказать. Наконец-то в нем проснулось это чувство, словно птичка, выпущенная на волю после пожизненного заточения в клетке, но Вайатт никогда не поверит, что эти слова исходят из глубины его души, а не сказаны под влиянием момента. « Прости меня...» — вертелось у него на языке, но он боялся услышать ответ Вайатта. Он не сможет жить, если пустоту в его сердце заполнит это воспоминание.

— Есть еще кое-что, — сказал Перси. Он должен знать. — Ты... ты когда-нибудь говорил об этом Мэттью?

— Не-а, он ни о чем не догадывался. Мэттью никогда не был силен в таких вещах. Он принимал мир таким, каков он есть. — Вайатт кивнул на бюро. — В нижнем ящике лежит свитер Мэттью и книга, которую он подарил мне на день рождения. Я бы взял их с собой, но не хочу, чтобы с ними что-нибудь случилось. Если я не вернусь, они твои.

Не в силах вымолвить ни слова, Перси кивнул, глядя, как Вайатт одним движением вскинул тяжелый вещмешок на плечо. Сознавая, что любая попытка не только будет напрасной, но и покажется неестественной, Перси стоял и молча смотрел, как сын бросил последний взгляд по сторонам. Вайатт всегда уважал его. Этого у него не отнять.

— Ну, вот, пожалуй, и все, — сказал Вайатт и взглянул отцу в лицо, что случалось чрезвычайно редко. В его глазах, прозрачных, как весенний ручей, не было ни обвинения, ни коварства, ни осуждения. — Думаю, это хорошо, что ты не поедешь с нами на вокзал, папа. Вы с мамой можете поссориться, а мне не хотелось бы запомнить вас такими. Потом она поедет играть в карты. Ее компаньонки, с которыми она общается, помогут ей пережить все это. — Он протянул руку, и Перси медленно сжал ее. К его ужасу, глаза наполнились слезами.

—Я бы хотел... я бы хотел, чтобы у нас с тобой все было по-другому.

Вайатт покачал головой.

— Мужчина не выбирает себе сыновей. Все идет так, как и должно быть. Мэттью был хорошим парнем. Я рад, что он не участвует в этом бардаке. Позаботься о маме - если она тебе позволит. — Вайатт улыбнулся, отчего его словно вырубленные из камня черты лица смягчились, обретая незнакомое доселе очарование.

Но Перси не мог отпустить его просто так.

— Когда ты вернешься, может, нам стоит попробовать начать сначала?

Вайатт снова тряхнул головой.

— Это ничего не изменит. Я - это я, а ты - это ты. Пока, папа. Я напишу.

И он сдержал слово. Перси прочитывал его письма от корки до корки, следуя за взводом сына по южной части Тихого океана от Коррегидора до Гуама и наконец до Иводжимы[22]. Вайатт отличился в боях, заслужив несколько благодарностей. Перси читал письма и газетные очерки о боях в джунглях, об омерзительных ловушках и зверствах японцев, о дождях, болотной грязи, о малярийных комарах, думая о том, не сопровождает ли Мэттью своего брата от одного плацдарма до другого, от одного окопа до другого, оберегая его от ран.

А потом война закончилась и Вайатт собирался домой. Но не для того, чтобы остаться, написал он в письме. Он нашел свое место в жизни. Он остается служить в морской пехоте. На поле боя его произвели в офицеры, так что теперь он был в чине старшего лейтенанта.

Перси и Люси встречали сына на вокзале. Они едва узнали его, когда он сошел с поезда. Левую сторону его кителя украшали ордена и медали, свидетельствующие о битвах, в которых он участвовал. Прошло четыре года с тех пор, как они виделись последний раз. Перси исполнилось пятьдесят, а Люси, в волосах которой серебрилась седина, перешагнула сорокапятилетний рубеж.

— Привет, — просто сказал Вайатт, и его голос показался им незнакомым, а глаза были глазами чужого человека.

Люси медленно и неуверенно обняла мужчину, которого вырастила. Вайатт был высок и силен, выше Перси, и одним своим видом внушал благоговейный страх. Закаленный в боях, он являл собой образ древнего воина, нашедшего свое племя, свою судьбу и пребывавшего в мире с самим собой.

— Значит, ты не собираешься возвращаться в бизнес? — спросил позже Перси.

— Нет, папа.

Он кивнул. Значит, начинать сначала будет нечего. Он протянул сыну руку и крепко сжал ладонь Вайатта.

— Тогда я желаю тебе благополучной высадки, сынок, — сказал Перси.

В том, что Вайатт принял такое решение, Люси обвинила мужа. Она уже знала, что Вайатт догадался о том, что Мэттью был его братом.

— Почемуон должен работать на отца, который предпочел ему своего первенца?

— Полагаю, Вайатт смирился с этим, Люси, — сказал Перси.

В глазах ее сверкала старая боль. Перси понимал, что жена до глубины души уязвлена тем, что лишилась единственного сына. Она так ждала возвращения Вайатта, ждала, что он женится и у нее появятся внуки.

— Может быть, но не простил тебя, Перси, — заявила Люси. — И не простит никогда. Тот факт, что он решил остаться в морской пехоте, - лучшее тому доказательство.

Прошло пять месяцев с тех пор, как Вайатт вернулся в полк, и однажды утром Перси оторвался от газеты, которую читал, и обнаружил, что рядом с ним стоит Люси. На ней были костюм и шляпка. На плечах красовалось норковое манто.

— Куда это ты собралась в такую рань? — с удивлением поинтересовался он. Его супруга редко продирала глаза раньше десяти.

— В Атланту, — ответила Люси, натягивая перчатки. — Я буду там жить, Перси. Мне больше нечего здесь делать, раз Вайатт не собирается возвращаться домой. Я уже сняла особняк на улице Пич-три и договорилась с Ханной Барвейзе о том, что она упакует и отправит мои вещи. — Она вытащила из сумочки лист бумаги и протянула его обескураженному Перси. — Вот адрес и список моих расходов. Кроме того, я требую определенную сумму каждый месяц на личные нужды. Общий итог внизу страницы. Я уверена, что ты сочтешь сумму приемлемой хотя бы ради того, чтобы навсегда избавиться от меня.

— Я никогда не хотел избавиться от тебя, Люси. И никогда не говорил этого.

— Еще бы! Ты слишком хорошо воспитан. Но так будет лучше для всех нас. А теперь, в память о старых временах, ты не мог бы отвезти меня на вокзал?

Перси не пытался отговорить ее, но уже на перроне, глядя сверху вниз в ее пухленькое личико, он вспомнил ту девушку, встречать которую приехал сюда двадцать шесть лет назад.

— Много воды утекло, Люси, — проговорил Перси, чувствуя, как защемило у него в груди.

— Ага, — согласилась она. — Единственная проблема заключается в том, что мы с тобой стояли и смотрели на нее с разных берегов реки.

Ее шляпка сидела чуточку косо. Он поправил ее и нерешительно поинтересовался:

— Ты не хочешь развестись, пока еще есть время посмотреть, как она течет, стоя на одном берегу с кем-нибудь другим?

— Ни за что на свете! — рассмеялась Люси неприятным смехом. — Можешь забыть об этом. Ни о каком разводе не может быть и речи, во всяком случае до тех пор, пока Мэри Толивер ДюМонт еще жива.

Они не обнялись, когда настало время прощаться. Люси явно не горела желанием оказаться в объятиях Перси и лишь подставила ему щеку для прощального поцелуя. Она позволила ему поддержать себя под локоть, поднимаясь в вагон, но на площадке остановилась и повернулась к нему.

— Прощай, Перси, — негромко сказала она.

— До свидания, — сказал он и, когда локомотив свистнул, готовясь к отправлению, провел пальцами, как встарь, по ее запястью.

Этот жест застал Люси врасплох, и Перси расслышал, как она зашипела сквозь зубы, а потом поспешно отдернула руку, словно обожглась. Поглядев мужу в глаза чуточку дольше, чем намеревалась, она повернулась к нему спиной и исчезла.

После отъезда Люси Перси сделал то, что делал всегда, когда в его жизни возникала пустота, - с головой ушел в работу. Усовершенствовав целлюлозную фабрику, он увеличил ее производительность и распорядился начать строительство бумагоперерабатывающего завода на землях, купленных им у Мэри. Помимо этого, Перси велел расчистить несколько участков под местную застройку - по проекту здесь должны были появиться недорогие дома для рабочих и их семей, которые согласились бы жить рядом с целлюлозной фабрикой. Дома разошлись мгновенно. Ядовитые запахи не отпугнули будущих владельцев, поскольку означали постоянную работу, чеки на зарплату, выдаваемые каждую пятницу, пенсии и оплачиваемый отпуск.

Впрочем, у Перси оставались Олли и Мэри, а вскоре к ним присоединился молодой адвокат по имени Амос Хайнс. Он случайно оказался в Хоубаткере в конце 1945 года, став свидетелем бегства молодого Уильяма Толивера, и Чарльз Уэйт, семейный поверенный, предложил Амосу стать полноправным партнером юридической фирмы, которую возглавлял. Подобно отцу, Уильям обнаружил, что не рожден быть фермером, и однажды утром отправился в дальние края. А Сомерсет в очередной раз остался без наследника.

Криво улыбнувшись Перси, Мэри подвела итог их неудачам одной-единственной фразой:

— Два сапога — пара, не так ли?

— Это точно.

— Ты скучаешь по Люси?

Он поджал губы и задумался.

— Я ощущаю ее отсутствие, но не потерю.

Перси вложил деньги в нефтедобывающую компанию, и его пригласили принять участие в заседаниях в Хьюстоне с еще несколькими партнерами, для которых нефть стала единственным смыслом существования, страстью и источником дохода. Во время одной из таких конференций, через год после того, как Люси переехала в Атланту, Перси познакомился с Амелией Беннетт. Долевое участие досталось ей в качестве наследства от недавно почившего супруга, но в отличие от Перси она досконально разбиралась в добыче и переработке нефти. Они моментально сцепились.

— Право же, мистер Уорик, — проговорила Амелия, смерив его презрительным взглядом с дальнего конца отполированного стола для совещаний, — не представляю, как лесопромышленникможет разбираться в том, где следует бурить скважины. Быть может, вам лучше помолчать и позволить тем, кто знает свое дело, решить, где следует установить буровую платформу компании?

Перси приподнял брови. Ему бросили вызов? С ним давно такого не случалось.

—Я непременно приму ваш упрек к сведению, миссис Беннетт. Потом. А сейчас я настаиваю на том, что скважину следует бурить на участке Доллархайд-филд в Западном Техасе.

Позже, когда они случайно оказались вдвоем в лифте, Амелия окинула выразительным взглядом его внушительную фигуру и заявила:

— Вы самый самоуверенный мужчина, которого я когда-либо встречала.

— Очевидно, так оно и есть, — невозмутимо согласился Перси.

Амелия предпочитала простые туфли-лодочки и темные прямые юбки, которые носила с шелковыми блузками пастельных тонов. Единственным ее украшением было золотое обручальное колечко и серьги с жемчугом, гармонировавшие с перламутровыми пуговицами на ее блузках. Спустя некоторое время Перси получил исключительное удовольствие, продевая эти самые пуговицы в петельки и расстегивая на ней блузку.

— Имей в виду, ты по-прежнему самый самоуверенный нахал, которого я когда-либо встречала, — сказала Амелия, глаза которой отливали блеском изысканного янтаря.

— Я не осмелюсь оспаривать твое мнение, — ответствовал Перси.

Их связь вполне удовлетворяла обоих. Никто из них не думал о браке. Встречались они открыто, не обращая внимания на злые языки. Но никто не стал распускать сплетни на их счет. Время было послевоенное, и общественная мораль стала уже не такой строгой, как прежде. Перси и Амелия были взрослыми людьми. Оба были богаты, влиятельны и могущественны. Оба привыкли поступать так, как им заблагорассудится. И кто, позвольте узнать, осмелится открыто выражать неодобрение здоровой зрелой вдовушке, если она делит постель с магнатом, которого бросила жена?