Лейла Мичем - Знак розы

— Как и я.

Зазвенел дверной звонок.

— О Господи, это, наверное, принесли еду. Она не помешает, учитывая, сколько ртов придется накормить.

Экономка поспешила прочь, а Рэйчел принялась размышлять. Слишком много совпадений говорило о том, что тетя Мэри знала, что скоро умрет. А самым главным доказательством стало шампанское. Как-то тетя Мэри призналась ей:

— Алкоголь для меня - как пропуск в те места, в которых я хотела бы побывать еще раз. Когда-нибудь, когда я состарюсь окончательно и волосы мои поседеют... когда я буду знать, что времени у меня совсем немного... тогда, пожалуй, я отправлюсь в прошлое.

Пропавшее ожерелье стало еще одним знаком. Жемчуг наверняка перейдет ей. Это так похоже на тетю Мэри - оставить его Амосу, а не здесь, в сейфе. Но если так, почему он не догадался, что трагический конец близок?

Рэйчел с трудом встала из-за стола. Она слишком устала, и ее перегруженный мозг был не в состоянии переварить новую информацию. «Уверен, что скоро все прояснится», — сказал Амос. Вернулась Сасси, и Рэйчел сообщила ей о планах на следующий день и о том, что завтра приезжает ее семья.

— Перед тем как распаковать чемоданы, я выберу платье для тети Мэри. А потом начну обзванивать людей по списку Амоса. Он дал мне имена и номера телефонов семейной пары, которая поможет тебе и Генри управиться по дому. Им я позвоню первыми.

— Не беспокойтесь обо мне, милая вы моя девочка. Лучше я буду валиться с ног от усталости, чем стану сидеть и думать о том, что случилось.

Поднявшись наверх, Рэйчел вошла в анфиладу комнат, которые занимала ее двоюродная бабушка. Здесь было темно, жалюзи на окнах были опущены, а портьеры задернуты. И девушку не обдало теплым запахом ее присутствия, когда она распахнула запертую дверь. На нее повеяло пронзительным холодом, несмотря на то что вещи здесь напоминали ей о тете Мэри. На спинке кресла лежал розовый атласный халат, который она надевала, чтобы вздремнуть после обеда, а из-под кровати выглядывали домашние шлепанцы с открытыми носками, похожие на спрятавшегося щенка. На каминной полке выстроились в ряд знакомые фотографии, среди них было много снимков Рэйчел, а на туалетном столике тускло сверкал потемневший от времени серебряный туалетный набор - свадебный подарок дяди Олли. Рядом у стены стоял дорожный саквояж, который тетя Мэри собрала для своего последнего перелета в Лаббок.

Рэйчел нечасто приходилось бывать в этой комнате. Они с тетей Мэри проводили время в библиотеке, в конторе или же под навесом на заднем крылечке. Но однажды, давным-давно, дверь в комнату осталась открытой, и внимание Рэйчел привлекла фотография в рамочке, стоявшая среди прочих на камине. Она потихоньку стащила ее, чтобы рассмотреть повнимательнее. На ней был темноволосый мальчишка-подросток. Поначалу она решила, что это ее отец, но, приглядевшись, поняла, что ошиблась. Фамильные черты Толиверов были выражены у него намного резче, а в линии подбородка, несмотря на молодость, чувствовались упорство и сила воли, которыми не обладал ее отец. Рэйчел перевернула портрет. Четким почерком тети Мэри на обороте было написано: «Мэттью шестнадцать лет. Июль 1937 года. Любовь всей моей жизни и его отца». Через несколько месяцев юноша умер. Каким-то шестым чувством Рэйчел угадала, что с тех пор тетя Мэри изменилась и уже никогда не была такой, как прежде. Иначе чем объяснить легкую, едва уловимую ауру пронзительной печали, которая постоянно ее окружала?

Девушка поискала глазами портрет, но его нигде не было. Еще одна загадка. Зеленое, решила она, направляясь к зеркальным дверцам встроенного гардероба. Дядя Олли непременно выбрал бы зеленое. Рэйчел остановила выбор на зеленом платье простого покроя, которое наверняка предпочла бы и сама тетя Мэри. Девушка задержалась в комнате еще на мгновение лишь для того, чтобы задвинуть поглубже под кровать шлепанцы, после чего плотно притворила за собой дверь.

Распаковав вещи, Рэйчел мрачно уселась за письменный стол в кабинете тети Мэри. За закрытой дверью, не умолкая, звонил телефон, и Сасси с Генри по очереди принимали сообщения. Рэйчел распорядилась, чтобы к ней ни под каким предлогом не пускали репортеров.

Она добралась почти до конца списка, когда в дверь просунул голову Генри.

— Мисс Рэйчел, на этот звонок вы захотите ответить лично. Вторая линия.

— Кто это, Генри?

— Матт Уорик.

Рэйчел немедленно сняла трубку.

— Матт Уорик! — радостно воскликнула она. — Давно мы с тобой не виделись.

— Слишком давно, — отозвался Матт. — Жаль, что поводом для встречи послужило столь печальное событие. Мой носовой платок по-прежнему у тебя?

Рэйчел улыбнулась. Значит, он помнил их последнюю встречу. Она бросила взгляд на носовой платок, который привезла с собой, чтобы вернуть ему.

— Я смотрю на него прямо сейчас, — сказала она. — Вообще-то я давно надеялась отдать его тебе при личной встрече.

— Удивления достойно, что этого так и не случилось. Такое впечатление, что кто-то составил заговор, чтобы мы с тобой не встретились. Почему бы нам не увидеться прямо сейчас? Дед наконец заснул после бессонной ночи, так что я в полном твоем распоряжении. Может, я отвезу тебя куда-нибудь? Или приготовлю овощную запеканку, пока ты отдыхаешь?

Рэйчел показалось, будто рука друга обняла ее за плечи, сильная и надежная, та самая рука, которая поддерживала ее, когда умер дядя Олли. Она не забыла об этом. Рэйчел взглянула на свои записи, сделанные во время разговора с распорядителем похорон.

— Как ты смотришь на то, чтобы отвезти меня в морг... взглянуть на тетю Мэри? Коронер разрешил забрать ее тело, так что в похоронном бюро ждут, когда я привезу платье, в котором она будет выставлена для прощания.

— Почту за честь, — ответил Матт, и его голос смягчился. — Но, может, сначала перекусим?

— Договорились.

Рэйчел нажала кнопку интеркома, чтобы предупредить Сасси о том, что вскоре ненадолго уедет и что обед для нее готовить не надо. Затем, вытащив из сумочки компактную пудру, принялась устранять разрушительные последствия бессонной ночи, ощущая в груди легкую дрожь предвкушения. Прошло двенадцать лет с тех пор, как она испытывала нечто подобное. В тоскливой и тягостной поездке с отцом в Хоубаткер в июне 1973 года было одно светлое пятно: она надеялась вновь увидеть Матта Уорика. В тот раз объект ее любви полностью оправдал ее надежды. Он выглядел потрясающе красивым, взрослым и уверенным в себе, сохранив легкость манер, но при этом отнесся к ней с прохладным равнодушием, которое едва не разбило ей сердце. Причина выяснилась только на поминках, когда он обнаружил ее плачущей в беседке, в то время как все остальные ели и пили в доме.

— Вот, держи, — не слишком любезно сказал Матт и сунул ей в руку носовой платок. — Похоже, он тебе понадобится.

— Спасибо, — с благодарностью ответила Рэйчел и закрыла лицо, стыдясь того, что он застал ее в столь неприглядном виде.

— Как мне кажется, тебя гложет не только тоска по дяде Олли, — заметил он.

Оторвавшись от платка, она уставилась на него покрасневшими глазами. Откуда он знает? Рэйчел начала понимать, что по большей части ее скорбь вызвана чувством вины - вины за свое обращение с дядей Олли и за то, что не сдержала слова, данного матери. В то утро она сообщила Элис, что остается в Хоубаткере.

— Не думаю, что смогу когда-нибудь простить тебя, Рэйчел.

— Мама, пожалуйста, постарайся понять меня. Тетя Мэри остается совсем одна. Я нужна ей здесь.

— И мы обе знаем зачем, не правда ли?

— Все будет хорошо, мама.

— Нет, не будет. Хорошо не будет уже никогда.

Матт присел рядом с Рэйчел на качели.

— Это как-то связано с тем, что ты на три года вычеркнула ДюМонтов из своей жизни? Они ведь ждали твоего приезда летом, как манны небесной, а ты оставила их ни с чем. Ты разбила им сердце, особенно мистеру Олли. Он ведь обожал тебя, знаешь?

Не веря своим ушам, Рэйчел уставилась на него, и слезы вновь ручьем хлынули у нее из глаз.

— Ох, Матт, у меня не было выбора!

И к своему ужасу - потому что не могла допустить, чтобы еще и он рассердился на нее, - она выложила ему всю правду. Рэйчел рассказала о семейных тайнах, которые вынудили ее дать злополучное обещание матери, поведала о том, как мучилась, порвав с тетей Мэри и дядей Олли, и как ей пришлось своими руками уничтожить садик и отказаться от мечты стать фермером. А теперь, в довершение всех ее бед, дядя Олли умер, так и не узнав, как сильно она его любила.

Как-то так получилось, что свой рассказ Рэйчел закончила, прижавшись щекой к груди Матта, и его рука обнимала ее, а носовой платок промок насквозь вместе с лацканом темно-синего блейзера.

Когда в конце концов слезы перешли в икоту, Матт сказал:

— Дядя Олли был очень проницательным человеком. Уверен, сейчас он сидит на краю облака в раю и говорит себе: « Моп Dieu!Я знал, что нечто подобное заставило нашу Рэйчел отдалиться от нас».

Она подняла на него воспаленные глаза.

— Правда?

— Готов держать пари.

— А ты когда-нибудь выигрывал?

— Почти всегда, — ответил Матт.

— И как же тебе это удается?

— Я ставлю только на то, в чем абсолютно уверен.

Рэйчел улыбнулась про себя, вспоминая прошлое, и захлопнула пудреницу. На следующий день Матт вернулся в Орегон, но она рассталась с ним с легким сердцем, сохранив его носовой платок у себя в сумочке. С той поры они больше не виделись, садясь на поезда, которые, по меткому выражению дяди Олли, двигались в противоположных направлениях.

Интересно, окажется ли Матт таким же симпатичным, каким она его помнит? Или у него намечаются брюшко и лысина? Со временем ее детская влюбленность угасла, и в жизни Рэйчел появился другой мужчина, заставивший ее забыть о Матте Уорике. Что до него, то в Калифорнии у него была некая красавица, с которой он обручился. «Дебютантка из Сан-Франциско, — отозвалась о ней как-то тетя Мэри. — Очень мила, хотя и не подходит Матту».

Свадьба, впрочем, так и не состоялась, а жених улетел - в прямом смысле, - так что оба остались ни с чем, не связанные брачными узами. В каком-то смысле они вновь вернулись в беседку.

В дверь позвонили, и сердце Рэйчел учащенно забилось. Она схватила сумочку и платье тети и поспешила к двери, чтобы Сасси не успела первой появиться из кухни и не уговорила Матта остаться на обед. В коридоре Рэйчел взглянула на себя в зеркало и поморщилась. Ей не удалось замаскировать темные круги под глазами и привести в порядок прическу, которая свидетельствовала о том, в какой спешке она покидала Лаббок. Рэйчел вздохнула. Что ж, сойдет и так. Она открыла дверь.

Оба улыбнулись одновременно.

— Что, опять слезы? — поинтересовался Матт.

— Пожалуйста, не надо. Я умоюсь и приведу себя в порядок - честно.

— Нет, ради меня не надо, — сказал он. — Мое сердце может не выдержать.

Ее улыбка стала шире.

— А ты совсем не изменился, Матт Уорик.

— Насколько я понимаю, это хорошо?

— Замечательно, — согласилась она.

Он рассмеялся и потянул ее за руку на крыльцо.

— Я только что видел, как сюда шествует целая бригада с подносами в руках. Ну что, может, удерем до того, как тебя перехватят?

— С удовольствием, — сказала Рэйчел, и они, взявшись за руки, как заговорщики, сбежали вниз по ступенькам к «рейндж-роверу», на дверях которого красовалась надпись «Уорик индастриз».

Когда машина сорвалась с места, Рэйчел откинулась на спинку сиденья и едва слышно вздохнула, чувствуя, как уходит напряжение.

— Долгая была ночь, а?

— Самая длинная в моей жизни. Как твой дедушка?

— Трудно сказать. Он один из самых крутых мужчин, которых я встречал в своей жизни, - даже в возрасте девяноста лет, - но смерть Мэри подкосила его.

— Этого я и боялась. Они были очень близкими друзьями.

— Они были не только друзьями, — обронил Матт.

— Что ты имеешь в виду?

— Я расскажу тебе обо всем за ленчем. И не смотри на меня так, пожалуйста. Это нечестно. Мне нужно следить за дорогой.

Рэйчел покраснела. В действительности он оказался еще красивее, чем она помнила, - взрослый мужчина, похожий на крепкое отполированное дерево. И еще ей нравились проблески ранней седины у него на висках.

—Я поражаюсь, Матт, как тебя до сих пор не поймала в сети какая-нибудь хитроумная особа.

Он коротко рассмеялся.

— Тыпервая. До меня доходили слухи, что у тебя кто-то был... Пилот ВВС, если не ошибаюсь?