– А мне ее ничуть не жалко.

– Ты говоришь так только потому, что она разозлила тебя до крайности. Бедная Мария! Она ужасно ревнует к Лусилле, полагая, что та заняла ее место, а ведь она из тех, кто требует, чтобы ее любили и обожали, – тогда она будет знать, что ее ценят. А когда она думает, что ты любишь Лусиллу больше, чем ее, то начинает ужасно ревновать и говорит всякие глупости, которых на самом деле не имеет в виду.

– Например, что Лусилла злоупотребляет моим расположением.

– Да. Это глупость чистой воды, конечно: Лусилла всего лишь избалованный ребенок. – Она помолчала, после чего с извиняющимся видом добавила: – Ты рассердишься на меня, если я скажу, что мне и впрямь кажется, что ты слишком много ей позволяешь?

– Нет, что ты! – со вздохом ответила Эннис. – Я и сама это понимаю. Видишь ли, тетка держала ее подле себя, не позволяла бывать на вечеринках, заводить друзей по собственному желанию, никуда не пускала одну без гувернантки, и я решила, что постараюсь сделать все, чтобы она забыла о той серой и унылой жизни, которую влачила после смерти матери. Ты не представляешь, какое удовлетворение я испытала, глядя, как она радуется тому, что другие девушки полагают самыми обычными развлечениями! Полагаю, мне следовало бы догадаться, что это немного вскружит ей голову. Ты скажешь, что я могла бы предвидеть и то, что задача опекунства над живой и очень красивой девушкой окажется совсем нелегкой. И теперь я подозреваю, что мистер Карлетон был прав, когда сказал, что я не гожусь для того, чтобы присматривать за его племянницей.

– С его стороны это крайне невежливо и неблагодарно, но, должна признать, я думаю, что он прав. Мне бы очень хотелось, чтобы заботу о ней он поручил кому-либо еще.

– Что ж, ты можешь быть спокойна на этот счет, поскольку именно это он и собирается сделать. Сегодня он приходил сюда для того, чтобы сообщить мне об этом. Лусилле я, правда, еще ничего не говорила. Боюсь, она будет яростно возражать против того, чтобы ее забрали у меня, поэтому я предоставлю право ее дяде сообщить ей эти новости. Если она убежит, что вполне вероятно – она даже может сбежать с Килбрайдом, чтобы тайно обвенчаться с ним, – то пусть ответственность за это несет мистер Карлетон, а не я.

– О, я надеюсь, она не наделает подобных глупостей! – убежденно сказала леди Уичвуд. – Насколько я понимаю, ты не хочешь расставаться с Лусиллой, но подумай о том, дорогая моя, что тебе все равно придется сказать ей «прощай» следующей весной, когда состоится ее дебют в обществе, так что чем дольше она проживет с тобой, тем труднее тебе будет разлучаться с ней. Прошу тебя, только не впадай в уныние, хорошо?

– Боже милостивый, нет, конечно! Я, разумеется, буду скучать по ней, потому что она очень забавная девушка и я привязалась к ней всей душой. Но, говоря по правде, Амабель, задача присматривать за подростком оказалась куда более утомительной и докучливой, чем я полагала вначале. Если мистер Карлетон найдет среди своих родственниц ту, кто не только согласится взять на себя опеку над ней, но и с кем Лусилла будет готова прожить до момента своего выхода в свет, я с радостью передам девушку ее заботам.

Леди Уичвуд более ничего не сказала и вскоре удалилась к себе, заявив на прощание, что, должно быть, в воздухе Бата есть нечто такое, отчего ее постоянно клонит в сон. Эннис и сама последовала ее примеру, но прошло еще немало времени, прежде чем она сумела добраться до постели. Джарби только-только принялась расчесывать ей волосы на ночь, как стук в дверь возвестил о приходе Лусиллы, которая нерешительно застыла на пороге и, запинаясь, проговорила:

– Я пришла… я хотела вам кое-что сказать… но я зайду попозже.

Она явно плакала и, сколь бы нежеланной ни казалась Эннис очередная сцена сегодня, она не смогла оттолкнуть от себя девушку. Улыбнувшись, она протянула ей руку со словами:

– Нет-нет, не уходи! Джарби уже закончила готовить меня ко сну. Благодарю тебя, Джарби. Ты больше мне не понадобишься, поэтому я желаю тебе спокойной ночи.

Джарби удалилась, на прощание строго-настрого наказав девушке не задерживать мисс Эннис до утра:

– Она измучена до смерти, это видно даже постороннему. И в этом нет ничего удивительного. Так развлекаться до упаду в ее-то возрасте!

– В моем возрасте? – в комическом негодовании воскликнула Эннис. – Джарби, как тебе не стыдно! Я еще не превратилась в дряхлую старуху!

– Вы уже достаточно взрослая, чтобы понимать, чем чревато веселье от рассвета до заката, мисс, – неумолимо ответствовала горничная. – Этак скоро люди начнут говорить, что вы превратились в гуляку, которая не знает удержу.

Мисс Уичвуд звонко расхохоталась, отчего ее суровый критик предпочла поскорее покинуть комнату, ворча себе под нос:

– Попомните мои слова!

– Интересно, какое именно из ее слов я должна попомнить? – все еще смеясь, сказала мисс Уичвуд.

– Она имеет в виду, что вы очень устали, сопровождая меня повсюду, но, дорогая мисс Уичвуд, я совсем этого не хотела! – Лусилла всхлипнула.

– Лусилла, гусыня ты этакая! Как ты можешь говорить такие глупости? Ну-ка, скажи, сколько мне, по-твоему, лет? Но будь осторожна, прежде чем ответить, потому что вы с Джарби ведете себя так, словно я уже стою одной ногой в могиле, и, если кто-нибудь посмеет еще раз сказать мне, что я выгляжу усталой, со мной случится настоящая истерика.

Но все было напрасно. Лусилла, у которой детская обида сменилась горьким раскаянием, разрыдалась и не смогла отказать себе в удовольствии излить душу мисс Уичвуд, которая отнюдь не горела желанием выслушивать ее причитания. Прошло много времени, прежде чем ей удалось убедить девушку в том, что в ее невольном срыве повинна не только она сама, но и мисс Фарлоу. Когда же Лусилла уверилась, что, несмотря на достойное сожаления, но вполне объяснимое нарушение строгих правил приличия, в которых была воспитана, она все-таки заслуживает прощения, то впала в другую крайность. Девушка принялась обвинять себя в том, что оказалась настолько неблагодарной, чтобы забыла обо всем, чем она обязана мисс Уичвуд, посмев потребовать, чтобы ее сопроводили на бал-маскарад, и вела себя при этом так, словно родилась в канаве.

Когда мисс Уичвуд все-таки удалось отправить ее в постель в куда более приподнятом настроении, минул уже час пополуночи и сама она устала настолько, что готова была упасть на кровать, даже не надев ночного чепца. Но допустить этого она, естественно, не могла и уже завязывала тесемки под подбородком, когда в дверь вновь постучали и, не дожидаясь ответа, в комнату ворвалась мисс Фарлоу, также пребывавшая в плаксивом настроении и более обыкновенного страдавшая словоохотливостью. Она пришла, по ее словам, дабы объяснить дорогой кузине, как получилось, что она позволила своим чувствам взять над собой верх. Эннис устало ответила:

– Умоляю вас, избавьте меня от этого, Мария! Я слишком устала, чтобы выслушивать вас, и мечтаю только о том, как бы добраться до кровати. Произошло неприятное недоразумение, но о нем и так было уже сказано слишком много. Давайте забудем о случившемся.

Но мисс Фарлоу заявила, что не может этого сделать. Она ни за что не станет мешать дорогой Эннис пораньше улечься в кровать.

– Я не задержу вас ни на одну лишнюю минуту, – уверяла она. – Но я знаю, что не сомкну глаз, пока не расскажу вам, какие чувства вызвал у меня этот случай.

И она проторчала в спальне добрых двадцать минут, приговаривая фразу «еще одно словечко!» всякий раз, когда Эннис пыталась избавиться от нее. Она, пожалуй, задержалась бы еще дольше, если бы в комнату решительным шагом не вошла Джарби и не заявила, что мисс Фарлоу давно пора отправляться в постель, а не болтать без умолку, вызвав у мисс Энни головную боль. Мисс Фарлоу попробовала было возмутиться, но не ей было тягаться с Джарби, и, попытавшись на прощание убедить Эннис принять несколько капель лауданума, если та обнаружит, что не может заснуть, она пожелала ей спокойной ночи и наконец ушла.

– У этой особы волос на голове больше, чем мозгов, а на языке уже образовались мозоли, – мрачно заявила Джарби. – Хорошо, что я сама не легла спать, чего, впрочем, и не собиралась делать, зная, что она способна заговорить вас до смерти. Мало вам сегодня неприятностей!

– Ох, Джарби, тише! Ты не должна говорить о ней так! – слабым голосом запротестовала Эннис.

– Я не намерена говорить об этом никому, кроме вас, мисс, и хороша бы я была, если бы после стольких лет, что за вами ухаживаю, постеснялась бы высказать все, что думаю. Этак вы сейчас заявите, что и прогонять ее я не имела права.

– Нет, я не стану этого говорить, – вздохнула Эннис. – Я очень благодарна тебе за то, что ты спасла меня. У меня нет особых причин для беспокойства, но почему-то я не нахожу себе места – пожалуй, это из-за того, что мои счета не желают сходиться.

– Для этого есть и еще одна причина, мисс, – сказала Джарби. – Можете считать, что я вам ничего не говорила, да я и не скажу более ни слова, потому что лучше вас в ваших собственных делах никто не разберется. – Горничная поправила одеяло и принялась задергивать полог вокруг кровати. – Но это вовсе не значит, что я не вижу, куда ветер дует, потому что у меня есть голова на плечах. Я живу рядом с вами с тех самых пор, как вы научились ходить самостоятельно, и узнала вас лучше, чем вы думаете, мисс Эннис. А теперь закрывайте глаза и спите.

Мисс Уичвуд осталось только спрашивать себя, кто еще из ее домашних знает, куда ветер дует; заснула же она с мыслью о том, что неплохо было бы узнать об этом и самой.

Утро, вопреки поговорке, не оказалось мудренее вечера, но ночной сон вернул Эннис некое подобие обычного жизнелюбивого расположения духа, и она смогла, с присущей ей невозмутимостью, вынести тот поток красноречия, что оживил или превратил в настоящий кошмар – как посмотреть – завтрак в столовой. Повинны в этом были Лусилла и мисс Фарлоу. Кузина вознамерилась продемонстрировать, что не держит зла на Лусиллу, напропалую болтая с ней, а девушка с деланным оживлением поддерживала разговор, стремясь искупить вину за давешние резкие ответные реплики и изображая живейший интерес к предмету беседы.

В самый разгар очередной истории, которой решила осчастливить собравшихся мисс Фарлоу, Джеймс принес записку для Лусиллы и заявил, что слуга миссис Стинчкомб, доставивший ее, будет ждать ответа. Она была в спешке написана Корисандой, и, едва Лусилла прочла ее, как испустила восторженный вопль и нетерпеливо повернулась к мисс Уичвуд.

– О, мадам, Корисанда приглашает меня прокатиться верхом в Бадминтон! Можно мне поехать? Прошу вас, только не говорите, что нельзя! Я не стану докучать вам просьбами, но мне хочется побывать в Бадминтоне больше всего на свете, и миссис Стинчкомб ничуть не возражает против этого, да и день выдался таким чудесным…

– Стоп, стоп! – со смехом взмолилась мисс Уичвуд. – Кто я такая, чтобы возражать, если миссис Стинчкомб одобрила сие мероприятие? Разумеется, ты можешь поехать, глупышка. А кто еще там будет?

Лусилла вскочила со своего места и обежала стол, чтобы обнять ее.

– Ой, спасибо вам, дорогая, милая мисс Уичвуд! – с восторгом вскричала она. – Вы не могли бы послать кого-нибудь на конюшню, чтобы оттуда немедленно привели мою Душечку? Корисанда пишет, что, если вы разрешите мне отправиться на прогулку, они заедут за мной сюда, потому что это им по дороге. Поездку устраивает мистер Бекенхем, и Корисанда говорит, что нас будет всего шестеро: она сама, я, мисс Тенбери, Ниниан и мистер Хоксбери. Не считая самого мистера Бекенхема, разумеется.

– Превосходно! – с подобающей случаю торжественностью заявила мисс Уичвуд.

– Я так и знала, что вы это скажете! А еще я думаю, что мистер Бекенхем – очень любезный и предупредительный джентльмен. Подумать только, мадам! Он организовал эту поездку только потому, что слышал, как я вчера говорила кому-то в Питьевой галерее – не помню, кто это был, но это не имеет значения, – что еще не бывала в Бадминтоне, но очень надеюсь когда-нибудь съездить туда. А самое главное, говорит Корисанда, – захлебываясь от восторга, продолжала девушка, – что он проведет нас внутрь дома, даже если тот будет закрыт для посетителей, потому что сам частенько останавливался там, будучи другом лорда Вустера.

Затем она умчалась переодеваться в платье для верховой езды, а вскоре на Кэмден-Плейс появился и Ниниан. Поручив своего взятого напрокат жеребца заботам Джеймса, он вошел в дом, дабы засвидетельствовать свое почтение мисс Уичвуд и сообщить ей, что, хотя ему нисколько не хотелось присоединяться к экскурсии, организованной мистером Бекенхемом, но он счел себя обязанным сделать, чтобы убедиться, что с Лусиллой ничего не случится.

– Я подумал, что и вы захотите быть в этом уверенной, мадам! – торжественно провозгласил он.

Трудно было представить, что плохого могло случиться с Лусиллой в столь избранной компании, но мисс Уичвуд тем не менее поблагодарила его, сказав, что теперь будет спокойна и надеется, что он все-таки получит удовольствие от участия в экскурсии. Она прекрасно знала, что он ревнует девушку к Гарри Бекенхему, и догадалась, что забота о безопасности Лусиллы стала для него предлогом принять приглашение, которое было слишком соблазнительным, чтобы от него отказаться. Догадка превратилась в уверенность, когда он, напустив на себя небрежный и скучающий вид, заявил: