Доктор Нонна - Зойка моя!

Покровский, видя, как Ник целует его дочь, скривился. Он вырвался из объятий Инны и ушел подальше от гостей – ему нужно было время прийти в себя. «Боже, – думал мужчина, меряя шагами газон, – как этот Ник похож на меня! Я словно смотрю в зеркало и вижу себя. Зайка наверняка тоже увидела меня в нем, значит, ее любовь ко мне не выдумка, не детская блажь, значит, чувства этой крошки были настоящими, а я не смог… А что я не смог? Я не смог уйти от общественного мнения… Боялся пересудов… Я слабак, а Зайка моя – сильная женщина».

Геннадий долго ходил между живыми статуями, которые стояли по парку то тут, то там, и не замечал, как черный взгляд цыганки прожигал его затылок.

Галина смотрела на любимого, грустно ходящего по тропинкам и думающего о чем-то своем. И женщина понимала, что думы мужчины не о ней, ведь она не занимает и сотой доли в его сердце. И даже его жена, которая преданно заглядывала в глаза Покровскому, для него – никто, и это было ясно всем, кто видел, как пренебрежительно отбросил женины руки мужчина, стараясь убежать от гостей.

Вдруг тошнота подкатила к горлу цыганки. Сначала Галина пыталась справиться с недомоганием, но когда поняла, что сдерживаться больше не может, она спрыгнула с пьедестала и бросилась в ближайшие кусты – искать уборную времени не было.

Наконец беременной полегчало, и она, слегка пошатываясь, отправилась на поиски места, где можно привести себя в порядок. Галина открыла дверь с нарисованной женской фигуркой и вошла. Белый кафель сливался с ее кожей, и женщина с усмешкой смотрела на себя в зеркало. «Мимикрия», – произнесла она и расхохоталась.

«Делать мне здесь больше нечего, – размышляла женщина, – я удовлетворила свое любопытство, поэтому я умываю руки». Усмехаясь своим мыслям, Галина подставила ладони под струю воды – белая краска стекала на белый мрамор раковины, и сквозь грим проступала смуглая бархатная кожа.

Вдруг женщина услышала, как кому-то плохо в одной из кабинок туалета. Неясное любопытство заставило Галину закрыть кран и замереть в ожидании появления той, что сейчас страдала от тошноты. Дверь открылась, и тоненькая точеная фигурка осторожно вышла к умывальникам.

Подняв глаза, девушка увидела белую статую на фоне белого кафеля и завизжала, но Галина среагировала быстро:

– Не бойтесь меня, мне просто стало плохо, вот я и зашла в туалет.

– Вы меня напугали, – с легким акцентом произнесла девушка и посмотрела на собеседницу.

Две пары черных глаз встретились, и брови цыганки поднялись от удивления.

– Вы Зоя, да? – спросила женщина.

– Да, откуда вы меня знаете?

– Вы же невеста, значит, вас знают все гости.

– Но вы не гость, – утвердительно произнесла Зайка.

– Да, я не гость. Но неважно. Важно то, что вы беременны, – тихо произнесла Галина.

– Думаю, вы ошибаетесь, – с грустной усмешкой сказала изумрудная змейка. – После тяжелой болезни я не могу иметь детей, по крайней мере, сейчас.

– Зоя, мой вам совет, сходите к гинекологу, – надменно сказала белая статуя и начала смывать грим с лица.

Геннадий отвез дочь в институт акушерства и гинекологии, хотя девушка настаивала на районной поликлинике.

– Зайка, – строго сказал Покровский, – ты – моя дочь, значит, ты поедешь на осмотр к первоклассным врачам.

– Зайка, – тут же вступал Ник, который был очень обеспокоен недомоганием жены, – слушайся отца, или я тебя заберу домой прямо сейчас.

– Любимые мои мужчины, – смеялась молодая красавица, – что вы так всполошились? Я просто переела на свадьбе. Гена, ты же знаешь, как я отношусь к еде и перееданию.

– Да, может, ты и права, – соглашался отец, – но в этом случае я тебя доверю только Давиду, а здесь его нет. Но здесь есть хорошие гинекологи, которые тебя посмотрят.

– Отец, – усмехалась дочь, – ты прекрасно знаешь все подробности моей болезни, и отсутствие у меня обычных женских дней говорит само за себя – я до сих пор не могу иметь детей.

Ник слушал русскую речь и не понимал, о чем говорят Зоя и Геннадий. Но он знал, что и жена, и ее отец обязательно ему расскажут весь разговор, просто здесь им удобнее говорить по-русски.

Наконец Зоя сдалась, и все трое поехали к главному врачу института.

Женщина осмотрела пациентку, взяла анализ крови и повела на УЗИ, улыбаясь бледным мужчинам, которые ждали эту черноволосую красавицу в коридоре. За ними закрылась дверь, однако через несколько минут Марина Александровна выглянула и сказала:

– Геннадий и муж пациентки, вы можете пройти к нам.

Зоя лежала на кушетке, а по ее животу водили аппаратом. На экране монитора происходило какое-то движение.

– Смотрите, – начала по-русски врач-гинеколог, а Геннадий стал синхронно переводить для американского зятя, – вот это эмбрион, вот это движение – это бьется его сердечко. Плод уже прикрепился, место прикрепления хорошее, матка в норме.

Зоя смотрела широко раскрытыми глазами на женщину, говорившую эти странные вещи, потом переводила взгляд на двух любимых и дорогих ей мужчин. И Гена, и Ник выглядели растерянно и не знали, что сказать или что сделать. И вдруг оба мужчины обнялись, чего девушка меньше всего ожидала, а потом вдвоем бросились к лежащей на кушетке любимой и стали целовать ее.

Наконец, Зайка обрела дар речи:

– Это точно? У меня аменорея, у меня нет овуляций и нет месячных уже который год.

– УЗИ не обманывает, – улыбнулась врач. – Здесь все видно. Наверное, ты стала выздоравливать, и это была твоя первая овуляция, которая обязательно закончилась бы менструацией, если бы ты не забеременела.

– Это не опасно для ребенка? – спросила девушка.

– Что именно? Что это твоя первая овуляция?

– Да.

– Нет, здесь не работает русская пословица «Первый блин – комом», – рассмеялась врач. – Давайте пройдем все вместе ко мне в кабинет и поговорим.

Несмотря на то что Марина Александровна готова была вести беременность дочери ее хорошего знакомого, Ник настоял на возвращении в Америку. Он не доверял местной медицине. Зойка и Геннадий расстроились: мужчине не хотелось, чтобы дочь опять уезжала и жила вдалеке от него, а Зойка… Зойка переживала, что Ник не даст ей играть в фильмах, продолжать учебу и уж тем более путешествовать и летать. Беременность стала для нее слишком неожиданной, поэтому мысли и эмоции путались, а приоритеты расставить было невозможно. Да еще и почти постоянное недомогание забирало все силы. Один Ник летал от счастья – его любимая женщина носила под сердцем его ребенка. Мужчина постоянно целовал жену, скупал ей все, что попадалось ему на глаза, а Зойка лишь хохотала над сумасшедшим мужем.

Через неделю после визита к врачу Зоя и Ник улетели в Америку, а провожавший их Геннадий, не в силах справиться с тоской самостоятельно, отправился к Галине. Он надеялся, что ее черные глаза, как обычно, затянут его в омут чувственности, помогут забыться хоть ненадолго.

Дверь открыла цыганка в красном халате с черными иероглифами. Это сочетание всегда ассоциировалось у Гены с трауром, и сегодня его воспаленный мозг вдруг стал подавать сигналы: «Смерть! Кровь! Боль!» Мужчина шагнул навстречу любовнице и припал к ее губам, отгоняя ненужные мысли, однако запах смерти не уходил.

Галина начала ласкать его, касаясь языком всех эрогенных зон любимого, но ответной реакции так и не последовало. Отодвинувшись от цыганки, Покровский встал с постели и снова увидел красный пеньюар, который лужицей крови растекся возле его ног. Тошнота подкатила к горлу, и он бросился бежать, на ходу надевая свои вещи.

Женщина подошла к окну и увидела, как Гена возле машины надевает дорогие ботинки прямо на голые ноги – видимо, носки он потерял в этой гонке. Слеза покатилась по ее щеке, и женщина прошептала:

– Я хотела тебе сказать, что у меня будет ребенок.

В этот момент сильнейшая боль пронзила ее живот, и Галина сползла на пол. По ногам струилась кровь. Стараясь не потерять сознания, женщина доползла до телефона, вызвала «Скорую помощь» и позвонила давнему знакомому, чтобы тот приехал на всякий случай.

Через полчаса Галину везли в больницу, чтобы сделать ей чистку и переливание крови. С ней ехал молодой цыган, который прибыл за 10 минут до появления в квартире врачей.

С момента бегства из квартиры любовницы прошло пять месяцев. Приближался юбилей Покровского, который он хотел провести как-то необычно. Свадьба Зойки настолько потрясла его, что он подсознательно стремился дотянуться до Ника, стать похожим на него. Но фантазии не хватало, поэтому Гена часто спрашивал у Зойкиного мужа совета или рассказывал о своих затруднениях. Зять с удовольствием помогал русскому родственнику, выдавая одну идею за другой, а Покровскому оставалось лишь выбирать наиболее удачные и претворять их в жизнь.

Пока мужчина планировал свой праздник и часто общался с Зоей и Ником, в его жизни снова появились радость, задор, легкость. В семье наступила гармония – Инна снова стала желанной, милой и необходимой, квартира – светлой и уютной, работа – интересной. Лишь Игнат не вызывал у мужчины положительных эмоций – сын ассоциировался с овощем, однако Гена не мог даже определить, с каким именно, потому что, на его взгляд, в ребенке отсутствовали какие-либо задатки, не было привычек, привязанностей, желаний, стремлений, мечтаний. Любое общение с младшим сыном вызывало естественное желание тут же позвонить старшему – Арсению. Гена уважал его. Старший Покровский видел в отпрыске себя, молодого, восторженного, увлеченного медициной, желающего помочь всем, кому требуется помощь.

– Привет, сын, – звонил отец, желая услышать родной голос.

– Привет, папа, – радостно отвечал молодой врач, работающий в данный момент над диссертацией.

– Я тебе уже рассказывал, что планирую сделать на свой день рождения?

– Подробностей я еще не знаю, – смеялся Арсений.

– Я пока тоже, но я звонил Зое и разговаривал с Ником. Он мне помогает со сценарием праздника.

– Как там Зоя? – с замиранием спросил сын.

– Сынок, мы тебе не говорили, потому что еще рано было, но теперь уже можно…

– Что случилось? – встревожился Арсений.

– Зоя ждет ребенка, – с огромной улыбкой на лице сказал Гена.

Новость потрясла молодого человека. Даже на свадьбе сводной сестры он не терял надежды, что когда-нибудь Зайка станет его женой, однако судьба распорядилась иначе – его любимая носит под сердцем ребенка от другого мужчины, а значит, пора начинать жить своей жизнью и отпустить Зою.

– А я хочу сделать Ренате предложение, – неожиданно даже для самого себя сказал Арсений.

– Вот здорово! – воскликнул довольный Покровский. – А ваше торжество мы тоже попросим Ника спланировать.

– Не надо, папа, – запротестовал сын, – мы сами справимся, мы ничем не хуже. Я даже думаю просто расписаться.

– Ты что, Арсений? Разве тебе не хочется устроить настоящий праздник для себя и своей избранницы?

– Если честно, папа, то нет, не хочется. Конечно, если Рената будет настаивать, мы что-нибудь придумаем, но я бы согласился на скромную роспись.

– Тебе виднее, сын, – не стал настаивать Гена. – Как хочешь, так и будет.

И Арсений пошел к своей девушке, с которой они уже жили вместе, чтобы довольно будничным тоном спросить ее, не хочет ли она стать его женой. Рената ласково посмотрела на того, с кем она делила постель, и сказала «да». Она искренне любила Арсения и все время ждала, что и в нем проснутся чувства к ней, которые унесут их двоих под одним зонтом к небесам, как в той картине, которая висит в доме Геннадия Покровского, отца ее любимого. Но шло время, а в избраннике чувства не просыпались. Иногда девушке казалось, что диссертация, которую пишет Арсений на тему юношеской анорексии, вызывает в нем гораздо больше эмоций, чем ночь, проведенная с ней. Почти все разговоры сводились к рассказам о пациентках, причинах болезни, методах выведения больных из этого состояния, но слова любви так и не произносились. И вот неожиданно прозвучало «выходи за меня замуж» тогда, когда она совсем не ждала. Жених осторожно обмолвился, что не хотел бы устраивать пышного торжества, ему было бы проще, если бы они просто расписались, и девушка согласилась на такой вариант – ей хотелось делать так, как удобно ее любимому.

Через месяц Арсений и Рената расписались в присутствии Геннадия, Инны и Галины Павловны, которая хоть и плохо себя чувствовала в последнее время, но все-таки пришла порадоваться за любимого мальчика.

Пока в России женились и готовились к празднованию дня рождения, Зоя с Ником учились жить в новых условиях – в условиях ожидания ребенка. Лаймсон хотел оградить свою хрупкую жену от всего, что могло ее хоть как-то напрячь, а Зойка же, наоборот, рвалась на волю, к которой она так привыкла за время жизни в Америке.