– Проповедует христианство евреям, – заметил Дэн.

– Давайте послушаем, это должно быть интересно.

– Нет, – твердо возразил Дэн. Он вел Хенни, держа ее под локоть. – Страсти могут разгореться не на шутку и дело кончится потасовкой. Я не хочу, чтобы вы при этом присутствовали. Что до меня, то я никогда не мог понять взрывов чувств на религиозной почве. Глупость все это, вам не кажется?

– Нет. – Больше никаких «трюков», ничего кроме правды.

Он с любопытством спросил:

– Значит, вы верующая?

– Да… должно быть что-то, – она посмотрела вверх. Облака рассеялись, небо было усыпано миллионами звезд. – Все то, что находится там наверху и здесь внизу, возникло не случайно. Бетховен или изобретатель вроде вашего Эдисона тоже не случайно появились на свет.

Он смотрел на нее с нежным вниманием; этот взгляд, чудесный вечер, серьезная тема разговора – все это давало ей ощущение полноты жизни.

– Вы ходите в синагогу, Хенни?

– Да. Кстати, в этом вопросе мы с дядей Дэвидом расходимся. Он приверженец ортодоксального иудаизма, а я – нет.

– Я порвал со всем этим, но если бы я был верующим, я был бы ортодоксом.

Они подошли к дому Хенни. Подул ветер, зашелестел остатками листвы на деревьях. Дэн оглядел улицу.

– Я спрашиваю себя, – медленно проговорил он, – как можно верить в Бога. Кругом столько бед и несчастий. А самое страшное – это войны.

– Это наша вина, не Богова, – ответила она. – Вам следует поговорить об этом с дядей Дэвидом. Вы же им восхищаетесь.

– Да, да. Наверное, быть верующим – хорошо, если человек способен верить. И вам это подходит, Хенни, – он повернул ее лицо к свету. – Такое доброе лицо. И чудесные серьезные глаза. Я бы хотел еще с вами встретиться. Можно?

Горло ей сжал спазм и она лишь кивнула в ответ.

– Я приду познакомиться с вашими родителями. Они наверняка скажут, что это необходимо. Спокойной ночи, Хенни.

Она побежала вверх по ступеням. Необъяснимые сладостные слезы навернулись ей на глаза. В целом мире нет такого как он.

– Ты помнишь, мы говорили о Дэне Роте, дядя Дэвид? Я с ним познакомилась. Это было две недели назад на празднике в День благодарения. С тех пор мы дважды встречались, ходили в Аквариум, а в прошлое воскресенье – в Центральный парк, – она сама услышала, что говорит слишком быстро, и голос у нее звучит выше обычного.

Старик поднял лохматые брови.

– Он приходил к вам? Познакомился с родителями?

– Конечно. А как бы иначе я могла пойти с ним?

– О чем же они говорили?

– О разных вещах. Ничего особенного. Обычный светский разговор.

Однако в ходе этого разговора задавались и вопросы, наводящие вопросы, так что стало известно и об отце-портном, и о борьбе за существование, и о преподавании в школе. Большинство вопросов задавала Анжелика, вежливо, с улыбкой, слегка кивая головой.

И Дэн, будто копируя ее, отвечал тоже улыбаясь и кивая головой. Это был настоящий менуэт с наклоном голов. Можно было подумать, что они презирают друг друга, однако позднее ни тот, ни другая не сказали ничего кроме «Твои родители – любезные люди» и «интеллигентный молодой человек».

– Он пригласил меня в оперу. Мне кажется, маме не хочется, чтобы я шла, но и запретить она не может, ведь он пригласил меня в ее присутствии.

Дядя Дэвид вынул трубку изо рта.

– Ты хочешь сказать, что твоим родителям, твоей матери он не понравился?

– Конечно, они бы предпочли кого-нибудь похожего на Уолтера.

После ухода Дэна они и словом не обмолвились о том, что имело для них самое большое значение: происхождение, а вернее – деньги. Деньги, чтобы покупать вещи, реальные и осязаемые, такие как жемчужное ожерелье, прикасаться к которому время от времени стало у Анжелики привычным жестом, или канделябр, который она убирала со стола после обеда.

– Какие же они разные, Уолтер и Дэн, правда, дядя? Его ответ удивил Хенни.

– В конце концов Уолтер Вернер не такой уж плохой человек.

– Я не говорю, что он плохой, но мне больше нравятся люди типа Дэна.

– О, с этим я согласен. Но все же ко всему в жизни, и к людям в том числе, нельзя подходить с упрощенной меркой.

Банальное замечание, повторение хорошо известной истины, но почему в нем прозвучали какие-то странные нотки?

* * *

Они пошли на «Риголетто». Флоренс и Уолтер, несомненно по подсказке Анжелики, решили составить им компанию. Уолтер настоял на том, чтобы для всех купить билеты. У них были места в пятом ряду в центре зала.

– Я обычно сижу на балконе, а то и вообще стою, – заметил Дэн.

Справа и слева от них блистали ложи. Там шла своя жизнь. Там переходили из ложи в ложу, желая поболтать со знакомыми, там могли прийти в середине первого акта и уйти в начале второго.

– Вон миссис Астор, – сказала Флоренс, протягивая Хенни свой бинокль, чтобы та могла получше рассмотреть крупную, увешанную драгоценностями даму с лошадиным лицом.

– Теперь я знаю, откуда взялось выражение «любимая лошадка Астора», – прошептал Дэн.

Хенни рассмеялась, однако, благодаря про себя Бога за то, что он сказал это шепотом: подобное замечание было бы воспринято Флоренс, восхищавшейся всеми «миссис астор» этого мира, как личное оскорбление.

После спектакля Уолтер повел всех ужинать в «Дельмонико». Собираясь в театр, Хенни поначалу отказывалась взять у Флоренс ее вечернее платье, но теперь была рада, что мама в конце концов уговорила ее надеть это платье. Зал ресторана походил на цветник, полный ярких цветов – трудно было оторвать взгляд от прекрасных женщин в бархате и атласе, сверкавших белизной обнаженных плеч. Хенни была в этом ресторане всего два раза.

– Ну и что ты об этом думаешь? – спросил Уолтер отеческим тоном, каким он неизменно разговаривал с Хенни. Его глаза, увеличенные стеклами очков, внимательно смотрели на нее.

Хенни, испытывавшая к нему антипатию, выпалила:

– Я толком не могу разобраться в своих ощущениях, Уолтер. Все это кажется мне нереальным.

В ответ он как-то бездушно, хотя и без неприязни засмеялся, вскинув голову и глядя на нее так, будто она сказала нечто остроумное.

А она продолжала, сама не понимая причин своего упорства:

– Все это, конечно, прекрасно, но похоже на театральное представление, где все играют какие-то роли, если ты понимаешь, что я имею в виду. Или на какую-то церемонию.

– Ну, знаешь, – вмешалась Флоренс раздраженно, но все же не так резко, как она сделала бы, не будь с ними чужака, Дэна, – ты несешь вздор, Хенни.

Дэн пришел Хенни на помощь.

– А я прекрасно понимаю, что Хенни имеет в виду под «нереальным»…

Он огляделся вокруг. Все в этом величественном зале создавало впечатление оживленного праздника: смех, шуршание шелка, хлопанье пробок от шампанского, снующие туда-сюда официанты, блеск роскошных мехов, брошенных на спинки кресел. Он медленно продолжал:

– Ощущение подлинных жизненных ценностей приходит к тебе в рабочей среде. Здесь же все наводит на мысль о ненужных тратах: еды больше, чем нужно человеку, да и всего остального тоже. Я никогда не хотел попасть в ловушку роскоши. Однажды начав, вы уже не в состоянии остановиться, вам хочется иметь больше и больше, даже если вы этого не заслуживаете.

Говоря это, он высоко поднял голову. Ни один мужчина в этом зале не сравнится с ним, подумала Хенни. Она не могла не заметить, какое впечатление он производит на женщин; их взгляды задерживались на нем на секунду дольше положенного. Все замечали его, на нее никто не обращал внимания. На мгновение она почувствовала холод и давящую тяжесть внутри и лишь с усилием избавилась от этого ощущения.

– Но вы должны помнить, – возразил Уолтер, – что роскошь досталась этим людям не даром. Они заработали ее своим трудом или, во всяком случае, это сделали их отцы и деды. А кроме того, они обеспечивают занятость. Они являются движущей силой прогресса в стране.

– Расходы на вооружение, – в свою очередь не сдавался Дэн, – вот что является движущей силой прогресса, как вы изволили выразиться.

– А вы считаете, что нам не нужно вооружаться? Ну почему, подумала Хенни, чувствуя, как нарастает напряжение, почему мы говорим в таком тоне.

– Мы тратим на вооружение сумасшедшие деньги, – ответил Дэн. – Есть, однако, обнадеживающие признаки. Царь, этот нерассуждающий деспот, призвал к ограничению вооружений.

Их диалог напоминал игру в мяч, в которой каждый игрок старается немедленно отбить удар противника.

– Я бы не возлагал на это слишком больших надежд, – откликнулся Уолтер. – Я не доверяю европейцам, никому из них.

– Без веры в добрую волю других нет будущего.

– Но если мы все на данном этапе начнем разоружаться, это должно означать, что все довольны существующим положением вещей. Неужели вы полагаете, что Франция согласится оставить за Германией Эльзас-Лотарингию? По-моему, Германия не имеет никакого права на эту территорию.

Увидев поднятые брови Дэна, Уолтер рассмеялся с оттенком превосходства.

– Что, я вас удивил? Вы должно быть думали, что я германофил, коль скоро мои родители родились в Германии. Уверяю вас, нет. Я человек другого поколения.

– Немцы, французы или кто там еще, не имеет значения. Все они там бандиты.

Дэн говорил тихо, но его звучный голос был слышен не только за их столом. Сидевшие за соседним столиком взглянули на него и тут же отвернулись. А он спокойно продолжал:

– Да, а оплачивают расходы на это чудовищное оружие, все более совершенные его виды, простые налогоплательщики. И так из года в год. А ведь эти деньги можно было бы использовать, скажем, на электрификацию, и тогда люди стали бы жить лучше. Я сам в меру своих скромных сил работаю над… – он замолчал. – Извините, сейчас не время и не место.

Однако Уолтер не собирался прекращать дискуссию.

– Но оружие необходимо, – его четко очерченные губы сжались в твердую линию. – Наивно думать иначе. Вы же не уйдете из дома, не закрыв дверь и оставив на столе все ваши сбережения.

– Когда-то нужно сделать первый шаг, – ответил Дэн.

Вмешалась Флоренс:

– Мистер Рот прав, Уолтер. Сейчас не время для серьезного разговора. Мы пришли развлекаться.

– Называйте меня Дэн. И поругайте меня как следует. Я начал все это.

– Я буду называть вас Дэн, а ругать не стану, – Флоренс очаровательно улыбнулась. – У вас интересная точка зрения. Как-нибудь в другой раз я с удовольствием вас послушаю. А сейчас, признаюсь, я проголодалась. Что мы закажем?

Никаких острых углов. Все должно идти гладко. Она права, прекратив этот спор, подумала Хенни. Но Дэн тоже прав. Вода не смешивается с маслом. Они никогда не будут относиться друг к другу с симпатией.

Зима полностью вступила в свои права. Чистая голубизна холодного зимнего неба отражалась на снежном покрове лужаек Центрального парка; на улицах слышался веселый звон колокольчиков на санях; снег скрипел под ногами прохожих. На катке святого Николаса Хенни в новых полосатых шерстяных чулках каталась на коньках с Дэном; они ритмично скользили и кружились, взявшись за руки.

Ах, какой чудный город! Каждый прохожий одобрительно улыбался ей. Продавец на углу, у которого Хенни купила цветок, чтобы приколоть к отвороту своего жакета, протянул ей этот цветок так, словно преподносил подарок. Самые грубые, самые трудные ее ученики в благотворительном центре были в конце концов обычными маленькими озорниками. Люди вокруг казались такими хорошими и добрыми. Всех их хотелось любить.

– По твоему лицу можно обо всем догадаться, – сказала ей Ольга однажды вечером после урока английского.

– О чем? – изобразила непонимание Хенни, хотя прекрасно знала, что имеет в виду подруга.

Она рассказала Ольге о своих чувствах, испытывая потребность поделиться с кем-то, а эта девушка, имевшая молодого мужа – худосочного и бледного человека, проводившего дни, согнувшись над швейной машинкой, понимала, что такое любовь.

Вечером Хенни сидела у окна в своей комнате и мечтала. Она тосковала по нему, по его густым, блестящим, как звериный мех, волосам, печальной складке у рта, тяжелым векам, красивым рукам. Так тосковала…

– Давно ты у меня не была, – сказал дядя Дэвид. – Чем ты занималась?

Она ответила, стараясь говорить не слишком восторженно:

– Встречалась с твоим другом Дэниелом Ротом.

– Вот как? Куда же вы ходили?

– Гуляли. Катались на коньках. Были в театре с Флоренс и Уолтером, слушали «Риголетто». Чудесная опера.

– А… и как все прошло?

Дядя Дэвид словно пригвождал тебя к месту взглядом, требуя правдивого ответа. Отбросив свой нарочито равнодушный тон, она сказала:

– Уолтер настоял на том, чтобы заплатить за все билеты, и Дэну это не очень-то понравилось.

– Могу себе представить. Он независимый по натуре, этого у него не отнимешь.