– Скоро вы станете женою графа, – отрезал он. – Пойдемте, нам уже пора.

– Никуда я не пойду, – заупрямилась Паолина. – Вы нужны мне. Я хочу быть рядом с вами. Как я могу допустить, чтобы другой мужчина прикоснулся ко мне? Как вы сами сможете это вынести?

По внезапно вспыхнувшему огоньку в его глазах и плотно сжатым губам девушка поняла, что ее выпад оказал свое действие. Судя по всему, ее слова сильно задели его. Однако затем он с видом официальной учтивости открыл перед нею дверь и поклонился ей.

– Гондола уже ждет, – произнес он.

– Не вынуждайте меня идти, – взмолилась она в отчаянии. – И если это так уж необходимо, быть может, вы хотя бы поцелуете меня один раз перед уходом?

Сэр Харвей повернулся на пятках.

– Нет, – коротко ответил он и, отойдя от нее, направился через анфиладу в сторону лестницы.

Паолина какое-то мгновение колебалась, после чего, так как у нее, как ей казалось, не было другого выхода, последовала за ним. Звук ее шагов по деревянному полу был словно отголоском слабых, замирающих ударов ее сердца. Она чувствовала себя узницей, которую вели к эшафоту, но сэр Харвей так и не обернулся.

Они в молчании заняли свои места в гондоле, и быстрая лодка устремилась к палаццо Гондини, где должен был состояться бал. Весь дворец был ярко освещен праздничными огнями, множество гондол еще высаживали своих смеющихся пассажиров в масках на покрытые богатым ковром ступеньки.

Внутри палаццо бальный зал был украшен великолепными, покрытыми вышивкой драпировками и занавесями, гармонировавшими со стенами, выложенными самоцветами. Гигантские люстры и позолоченные подсвечники бросали отблески на роскошные наряды гостей, танцующих, играющих в карты, ужинающих в столовой и любующихся балетом в маленьком домашнем театре.

Сэр Харвей пробирался через толпу вместе с Паоли-ной, следовавшей за ним, пока они не заметили графа, стоявшего у входа в комнату для игры в карты и занятого беседой. Благодаря его высокому росту его нетрудно было обнаружить даже в столь многолюдном месте.

Сэр Харвей приблизился к нему. Граф обернулся, издав изумленное восклицание.

– Мой дорогой сэр Харвей! – приветствовал он его. – Я думал, что вы и ваша сестра уже удалились к себе.

Граф взял холодную руку Паолины в свою и поднес ее к губам.

– Ночь была темной и пустой, и вдруг перед нами взошло солнце, – произнес он мягко.

– Мы вернулись, – объяснил сэр Харвей, – потому что дома, как выяснилось, нас ждали очень важные известия, требующие моего возвращения на родину. Это означает, что нам, вероятно, придется немедленно покинуть Венецию. После того, как вы были столь добры к нам, было бы верхом неучтивости оставить вас, не попрощавшись.

– Вы покидаете Венецию!

Граф явно был глубоко потрясен этой новостью. Он даже как будто побледнел.

– Сожалею, но это необходимо, – ответил сэр Харвей, – и моя сестра тоже в отчаянии от того, что ей придется расстаться с нашими новыми друзьями.

– Но вы не можете так просто уехать! Это немыслимо! – воскликнул граф. – Пойдемте со мной, мне надо кое-что сказать вам. К счастью, я прекрасно знаю этот дворец.

Он проводил их через толпу туда, где немного в стороне виднелась дверь, частично скрытая драпировкой из дорогой парчи, расшитой жемчугом, и распахнул ее.

– Эта дверь ведет в личные апартаменты, – пояснил он. – Я уверен, что наш хозяин, с которым я давно дружен, не станет возражать, если я приглашу вас пройти туда.

– Прошу прощения, – вставил сэр Харвей, – но я присоединюсь к вам через несколько минут.

Он отошел без дальнейших объяснений, а граф между тем посторонился, давая Паолине первой войти в дверь. Она бросила последний отчаянный взгляд через плечо. Ей было прекрасно известно, почему сэр Харвей ушел, и девушка почувствовала почти непреодолимое желание броситься вслед за ним, сказать ему, что он не имеет права поступать так с нею, что она пойдет за ним всюду, куда бы он ни направился. Но она понимала, что он не станет ее слушать, а только рассердится на нее за то, что она ослушалась его.

Внезапно почувствовав себя совершенно одинокой и беспомощной, Паолина переступила порог и услышала, как граф вошел вслед за нею и закрыл дверь. Они оказались в маленькой, превосходно обставленной гостиной, освещенной лишь несколькими свечами, бросавшими слабые отблески на атласные подушки, покрывавшие низкую кушетку.

– Входите и садитесь, – обратился к ней граф.

Словно в оцепенении, не в состоянии воспринимать что-либо вокруг себя, Паолина повиновалась. Она уселась на кушетку, сложив руки, в ожидании неизбежного. Некоторое время граф не сводил с нее глаз и затем испустил глубокий вздох.

– Я люблю вас, – начал он. – Я думаю, вам это уже известно, и вот почему я не могу позволить вам уехать. Оставайтесь здесь, со мной. Оставайтесь как моя жена. Клянусь вам, я сделаю вас счастливой.

Не было сомнений, что он был искренен в своих чувствах, и Паолина вдруг почувствовала стыд оттого, что он предлагал ей столь многое, а она не могла дать ему взамен ничего, кроме лицемерия и обмана.

– Мы мало знаем друг друга, – возразила она. – Почему вы так уверены, что любите меня?

– Я был убежден в этом с первого же мгновения, как увидел вас, – ответил он с улыбкой.

– Мы воспитывались совершенно по-разному, – отозвалась она. – Я англичанка, вы родились в Венеции. Откуда нам знать, что наши взгляды на жизнь и наши привязанности совпадают?

– Так это или нет, не имеет ни малейшего значения, – возразил граф. – Я знаю только, что люблю вас и что вы – самая прекрасная женщина из всех, кого я когда-либо встречал в жизни.

– Красота еще не делает женщину счастливой, – заявила в ответ Паолина с внезапной горечью в голосе.

– Вы принесете мне счастье, – отозвался граф. – Обладание вами должно быть наслаждением, чудом, которое нельзя выразить словами.

Он наклонился и взял ее руку в свою.

– Паолина, скажите, что вы согласны выйти за меня замуж.

– Я не знаю... – пробормотала Паолина, охваченная паническим страхом. – Мой брат...

– Я сознаю, что с моей стороны не совсем прилично разговаривать с вами, не спросив позволения вашего брата, – произнес граф. – Но я всегда считал, что англичане ставят любовь выше условностей. Поэтому я и прошу вас сейчас стать моей женой, и если вы ответите мне «да», я заставлю вашего брата согласиться.

– А что, если он откажет? – спросила Паолина.

– Не откажет, – ответил граф убежденно. – Когда он поймет, как горячо я люблю вас и как счастливы мы будем вместе, он не станет препятствовать нам, я уверен в этом.

– Вам ведь ничего не известно обо мне, – сказала Паолина.

– Я знаю все, что хочу знать, – улыбнулся он. – Мне достаточно взглянуть вам в лицо, чтобы прочитать на нем историю вашей жизни. Мне достаточно посмотреть вам в глаза, чтобы мне вдруг захотелось превыше всего на свете поведать вам историю моей любви к вам.

Она оставила свою руку в его ладони. Теперь он, поднеся ее к своим губам, прильнул к ней страстным поцелуем и затем привлек девушку к себе, словно желая поцеловать ее в губы.

Паолина вдруг отпрянула от него и поднялась с кушетки.

– Что могло задержать моего брата? – спросила она.

Она опасалась не только за себя, но и за сэра Харвея.

На одно ужасное мгновение она вообразила, что он решил все же бросить вызов герцогу, совершить какой-нибудь отчаянный, безрассудный поступок, из-за которого его жизнь может оказаться в опасности.

Затем, едва она произнесла эти слова, дверь, которая вела в бальный зал, распахнулась и в гостиную вошел сэр Харвей. Паолина бросилась бы ему навстречу, если бы ее не остановил предостерегающий взгляд его глаз.

– Извините, что заставил себя долго ждать, – обратился он к графу. – Я оказался втянутым в разговор и никак не мог найти случая незаметно ускользнуть.

– Я доволен этим, – просто ответил граф, – так как мне представилась благоприятная возможность, которой я ждал достаточно долго – предложить свою руку и сердце вашей сестре.

Сэр Харвей изобразил крайнее удивление.

– Предложить руку и сердце? – воскликнул он. – Слишком скоро, я бы сказал. И как же насчет того, чтобы спросить у меня разрешения?

– Именно это я и собираюсь сделать сейчас, – произнес граф тихо.

– Что ж, полагаю, мне не стоит стоять у вас на пути, – добродушным тоном ответил сэр Харвей. – Я уже догадывался, что Паолина находит вас весьма привлекательным молодым человеком. Но я не ожидал...

Он вдруг остановился.

– Ну, конечно же, я совсем забыл. Это невозможно. Я должен вернуться в Англию.

– Тогда мы обвенчаемся до вашего отъезда, – сказал граф.

– Наверное, будет лучше подождать, – заметил сэр Харвей. – Скоро мы сможем вернуться. Вероятно, через три месяца мы снова будем с вами – самое большее через полгода.

– Полгода! – вскричал граф, – Бог ты мой! Я не намерен ждать так долго. Если вам необходимо уехать, вы отправитесь в Англию один. Паолина останется здесь в качестве моей жены.

– Вы действительно намерены обвенчаться так скоро? – воскликнул сэр Харвей.

– Почему бы и нет? – осведомился граф. – Я сам себе хозяин. Все приготовления к свадьбе могут быть сделаны немедленно. Венчание может состояться в нашей домашней часовне. Нет необходимости приглашать большое число гостей – только самых близких моих родственников.

– Кажется, вы все предусмотрели заранее, – произнес сэр Харвей угрюмо.

– Я привык решать все быстро, – заметил граф с усмешкой. – И вы знаете, почему. Я не хочу потерять Паолину, что бы ни случилось.

Сэр Харвей пожал плечами.

– Ладно, в конце концов влюбленные всегда нетерпеливы, – произнес он философским тоном. – Можете начать все необходимые приготовления. Но предупреждаю вас, что я завтра же должен буду отплыть в Англию.

– Мы обвенчаемся завтра в час пополудни, – сказал граф. – У меня хватит времени, чтобы все уладить и совершить обряд по закону.

Он взглянул на Паолину и добавил:

– Вы сделали меня счастливейшим человеком на земле.

Девушка ничего не ответила. Глаза ее были устремлены на лицо сэра Харвея.

– Минувшей ночью я лежал без сна, спрашивая себя, удастся ли мне когда-нибудь завоевать ваше расположение, – продолжал граф. – Сегодня я едва могу поверить в свою удачу.

Он снова поцеловал руку Паолины. Она побледнела так, что, казалось, вот-вот лишится чувств, и сэр Харвей быстро произнес:

– Думаю, будет разумнее, если я отвезу сестру домой. Все эти волнения отнимают много сил, и вам, мой дорогой друг, придется немало постараться, если вы действительно хотите сыграть свадьбу завтра.

– Я настаиваю на этом, – ответил граф твердо. – Но вы правы. Ваша сестра выглядит уставшей.

Он взял Паолину под руку.

– Позвольте мне проводить вас до гондолы, – сказал он. – Вам нужно как следует отдохнуть. Свадьба будет очень скромной, но прежде, чем она состоится, дож и его супруга должны совершить обряд обручения. Дож – мой родственник, и я уверен, что он не станет возражать против этой поспешности, вызванной предстоящим отъездом вашего брата.

Его слова едва проникали в сознание Паолины, однако они означали крушение ее последней надежды на то, что все это было не серьезно, но всего лишь сном, от которого она вскоре должна была пробудиться.

Когда Паолина снова оказалась в гондоле рядом с сэром Харвеем, она пыталась найти слова, чтобы все объяснить ему, сказать, что она не может пойти на такое и он не вправе требовать этого от нее. Но по тому, как натянуто он держался в ее присутствии, она поняла, что он не желал говорить с нею. Она взглянула мельком на его профиль, отчетливо вырисовывавшийся в стороне на фоне темного неба, и ее охватил страх, как будто он вдруг превратился в совершенно чужого для нее человека.

– Харвей... – прошептала она чуть слышно один раз. – Харвей...

Но он как будто не замечал ее.

Лодка причалила к ступенькам дворца, они пожелали спокойной ночи гондольерам, а Альберто ожидал у порога, чтобы впустить их. Он поднялся вместе с ними по лестнице й, когда они оказались в Большой галерее, задержался, стоя в стороне, хоти Паолина надеялась, что он уйдет и она сможет переговорить с сэром Харвеем наедине.

– Спокойной ночи, Паолина, – сказал сэр Харвей, и в тоне его голоса содержались одновременно предупреждение и приказ.

– Я должна поговорить с тобой, должна! – взмолилась она.

Но он приоткрыл дверь ее спальни и, словно подчинившись гипнотической силе его воли, Паолина нехотя вошла туда.

– Подожди! Умоляю тебя... пожалуйста...

– Доброй ночи, Паолина.

Сэр Харвей закрыл дверь. Она слышала, как он подозвал Альберто и направился через анфиладу к себе в спальню. Понимая, что он не стал бы ее слушать, что бы она ни пыталась предпринять, девушка бросилась на постель, заливаясь слезами.