Повесив трубку, Дежарден улыбнулся и объявил своим гостям, не ссылаясь, впрочем, на телефонный разговор, что они свободны. Однако он попросил их оставаться до поры до времени в пределах досягаемости, что друзья охотно ему пообещали.

— У нас тоже есть к вам небольшая просьба, господин комиссар, окажите нам любезность и доставьте, пожалуйста, обратно в деревню, мы остановились в местной гостинице.

— Об этом не беспокойтесь, мой друг, — снова вмешался профессор. — Мой автомобиль стоит во дворе, я сам их отвезу, а по дороге мы заодно и поболтаем.

— Раз вы, господа, так любите опасности, поезжайте с профессором, — проговорил комиссар и добавил: — Значит, вы еще задержитесь на некоторое время в наших краях?

— Непременно, господин комиссар, — подтвердил Морозини. — Во всяком случае, мы очень этого хотели бы. Мы не уедем, пока не будем знать что-то определенное относительно участи нашего друга.

Услышав слова Дежардена о любви к опасностям в связи с путешествием в автомобиле профессора, Альдо подумал, что доверяет свою жизнь обожателю бешеных скоростей, одному из лихачей, которые, сев за руль, мчатся вперед напролом, ничего не видя и не слыша. И если он ошибался, то не сильно.

Автомобилем, который ждал их во дворе, оказался почтенного возраста «Делонэ Бельвиль», скорее всего ровесник «Панара Левассора» тетушки Амели, правда, любовно ухоженный. Ни единого пятнышка грязи, ни единой пылинки на светло-сером корпусе с ослепительно сияющими медными частями. На черной лоснящейся коже не было ни единой царапинки. Было заметно невооруженным глазом, как гордится владелец авто своим красавцем.

— Ну, что скажете? Вот что я называю настоящим автомобилем. Усаживайтесь, господа, и вы поймете, что вдобавок это еще и самый комфортабельный автомобиль.

С этим было трудно поспорить, и друзья со снисходительной улыбкой расположились на заднем сиденье. Однако улыбались они недолго. Профессор водрузил на нос огромные очки, властно повернул ручку, и автомобиль ринулся вперед. К счастью, движение на улице было, прямо скажем, не слишком оживленным. Спутники профессора едва успели схватиться за роскошные петли из позумента, иначе бы уже соскользнули на ковер, и, вздохнув, поручили себя воле провидения.

— Ты уверен, что наш дорогой профессор не в родстве еще и с полковником Карловым? — осведомился Адальбер. — Узнаю стиль «вперед через любые препятствия, и будь что будет!».

— Насчет родства сильно сомневаюсь, а манера водить одна и та же, — согласился Альдо, не без содрогания вспомнив бешеную езду такси, за рулем которого сидел бывший казачий полковник. — Судя по возрасту, думаю, они учились у одного инструктора. Но мы с тобой можем снова помолиться святому Христофору.

Опасения оказались напрасными. Столь же искусный, как русский, — а возможно, такой же удачливый — француз доставил, а если быть совсем уж точными, вмиг домчал своих спутников до места назначения и остановился точно перед дверями харчевни.

— Ну, что? Отличная езда, не правда ли? — торжествующе спросил профессор.

— Великолепно. Я бы даже сказал, чудом доехали, — одобрил путешествие Адальбер. — Я и представить себе не мог, что такие древние автомобили могут развивать такую скорость!

— Все дело в водителе! — скромно отозвался профессор, достал большие золотые часы в виде луковицы, взглянул на них и заторопился: — Однако сколько уже времени! Мне пора! Позвольте с вами проститься.

— А может, задержитесь еще немного и пообедаете с нами? — предложил Альдо. — Вы как-никак местный житель, а мы здесь ничего не знаем.

— Как? Неужели вы никогда не бывали в замках Луары? А еще говорите, что наполовину француз!

— До войны как-то не представилось возможности побывать здесь, а после войны не находилось времени.

— Мы непременно исправим это упущение! А пока я с удовольствием с вами пообедаю.

Мэтр Франсуа, немало обеспокоенный судьбой своих постояльцев после того, как их увез с собой грозный инспектор Желе, очень обрадовался их возвращению вместе с новым гостем, которого, впрочем, хорошо знал. Он тут же принялся хлопотать, сначала удобно устроив их за столиком возле окна, смотревшего на долину Вьенны, поближе к большому камину, в котором весело потрескивал огонь.

Выпив глоток «вувре» в качестве аперитива, Альдо задал вопрос, который вот уже с полчаса не давал ему покоя:

— Профессор! Когда я сообщил комиссару, что в Париже живу у маркизы де Соммьер, вы засмеялись… как-то очень едко. Или мне показалось?

— Нет, вы не ошиблись. Трудно истолковать мой смех иначе.

— Так, значит, вы знакомы с маркизой?

— Знаком — мягко сказано. Она была моей свояченицей. Если хотите более простого объяснения, то я был женат на ее сестре. А вы, мой мальчик, похоже, понятия не имеете о родственных связях вашей родни, хотя, как мне кажется, ваша замечательная Венеция находится вовсе не на другом конце света! Или старая верблюдица раз и навсегда вычеркнула меня из своей записной книжки?

«Старая верблюдица»? Это было уж слишком! Альдо поперхнулся глотком вина и мог бы погибнуть, если бы виновник не пришел ему на помощь, ударив несколько раз по спине с силой, способной свалить с ног быка. После экзекуции голос вернулся к Альдо, но был настолько слаб, что Адальбер счел нужным взять инициативу в свои руки.

— Вполне естественно, профессор, что вы этого не знаете, но Морозини очень привязан к мадам де Соммьер. И я также разделяю его привязанность, — весомо добавил он. — Маркиза во всех смыслах слова очаровательная старая дама и все еще хороша, несмотря на годы, но больше всего ее красит великолепное чувство юмора.

— Право, я начинаю сомневаться, говорим ли мы об одной и той же даме! Мари-Амели де Фешероль, ставшая благодаря замужеству маркизой де Соммьер, родившая сына…

— Которого, к своему большому горю, она потеряла несколько лет тому назад. И если вы скажете, что она живет на улице Альфреда де Виньи в великолепном особняке, унаследованном от знаменитой кокотки, на которой один из дядюшек маркиза, большой любитель повеселиться, отважился жениться, то мы говорим об одной и той же даме.

— Да, это она. И я задаюсь вопросом: может быть, это я ошибся?

— В чем? — прохрипел Альдо, к нему уже почти вернулся не только голос, но и обычный цвет лица.

— В выборе. Моя покойная жена Сесиль — Господи! Упокой ее душу и пошли ей радости! — в девичестве была хороша собой, скромна, нежна и обожала петь романсы, аккомпанируя себе на арфе. Но с годами она стала сварливой, подозрительной, страшно набожной и безумно глупой. Признаюсь, что я ей порой изменял — больше мысленно, горюя о своей великолепной кузине Изабелле Морозини. И когда Сесиль умерла, я, надо признаться, не слишком горевал о ней. Из-за этого Амели и высказала мне все, что она обо мне думает, запретила переступать порог своего дома и когда-либо к ней обращаться. Я, разумеется, смертельно обиделся, и мы пребываем в ссоре до сих пор. А теперь, — добавил он, вставая, — я полагаю, мне лучше закончить обедать у себя дома.

— Ни в коем случае! — Альдо тоже вскочил и, успокаивая старого профессора, положил ему руку на плечо. — Я должен попросить у вас прощения за свою слишком бурную реакцию. Сознаюсь, причина в моей привязанности к маркизе, которая была едва ощутимой в детстве и юности, но с годами углубилась и стала по-настоящему теплой и искренней. Скажу еще, что я впервые слышу нелестный отзыв о ней…

— Разве я сказал что-то плохое? Учитывая обширность моего негативного лексикона, я просто воспользовался эвфемизмом. Ну что, я прощен?

— Целиком и полностью. Выпьем за здоровье маркизы!

И они выпили за ее здоровье с почтением, стоя. После чего Адальбер перешел к теме, которая, на его взгляд, была куда более насущной и животрепещущей: к убийству Дюмена и тому, что произошло в его доме четыре дня тому назад.

— Я не понимаю, почему полиция так упорно обвиняет в убийстве Дюмена Бертье. И еще меньше понимаю легкомыслие, с которым инспектор отнесся к вскрытию. Определение часа смерти в этом случае имеет решающее значение, тем более что хозяин нашей харчевни видел, когда проезжал Бертье.

— А вы разве не знаете, что Шинон необычный город? Он настолько перегружен историей, Историей, я имею в виду, что его жители во что бы то ни стало стремятся сохранить его особую атмосферу, его магию, открещиваясь от слишком уж вульгарных проявлений реальной жизни вроде убийств с ограблением. Они стараются избежать вмешательства прессы, не привлекать внимания любопытных, боятся грубого вторжения современной жизни. Люди, которые ходят по нашим узким улочкам, далеки от современности. Наш город, который очень мало изменился, живет, притулившись, в тени великолепного исторического памятника, могущественного замка. Этот замок обладал еще большим могуществом, когда, расширив его, в нем жили Плантагенеты. Он стал свидетелем противостояния Беккета Генриху II Английскому, ссор короля с сыновьями. Особенно ненавидел отца Ричард Львиное Сердце, которого король собирался женить на своей любовнице Алисе, зато младший, Иоанн Безземельный, до поры до времени всячески подмасливался к отцу, надеясь стать его любимчиком и получить удел побогаче. Выдержал наш замок гнев их матери, Алиеноры, Золотой орлицы двух королевств, которую Генрих шестнадцать лет держал в заточении, но порой привозил сюда, желая добиться от нее послушания, которого она никогда ему не оказывала. Стены башни Кудре хранят рисунки заточенных в нем тамплиеров, преследуемых королем Филиппом Красивым. Великий магистр Жак де Моле и другие высокие сановники Ордена вышли отсюда, чтобы взойти на костер, который был зажжен на Иль-де-Жюиф в Париже… После стольких распрей, ненависти и мрака Шинон увидит и деву света, знаменитую Жанну д’Арк, появившуюся в один прекрасный день, чтобы выгнать англичан из Франции и придать мужества жалкому дофину Карлу, которого отвергла собственная мать, распутная Изабо, чье королевство уменьшалось с каждым днем, как шагреневая кожа, и который считал себя бесправным и незаконнорожденным. «Я пришла от Царя Небесного сказать тебе, что ты наследник Франции и законный сын короля!» — сказала Карлу Жанна и открыла перед ним ворота Орлеана и множества других городов на пути, который в конце концов привел его к Реймсу, где состоялась коронация. Она привела его к победе. Но Жанна не увидит победы, преступная церковь отправит ее умирать среди языков пламени, где она выкрикнет только одно имя «Иисус!»…

— Да, Шинон действительно город необыкновенный, — согласился Адальбер. — Где-то я читал, что есть легенда, будто основал его Каин и его исконное имя Каинон. Еще откуда-то знаю, будто в замке необыкновенное эхо: если отойти от него подальше и издать клич древних друидов «хэ-хок!», то, если не ошибаюсь, оно повторит его десять раз.

— А почему именно этот клич, а не другой? — заинтересовался Альдо.

— Я не сказал, что с другим такой фокус не пройдет, но в памяти остался именно этот, потому что соседний лес был когда-то священным для друидов. И мне вдруг показалось, профессор, что именно вы нам рассказывали об этом на своей лекции.

— Вполне возможно! Я вам рассказывал столько историй, которые совершенно неожиданно приходили мне в голову, — отозвался профессор, весело махнув рукой, и тут же вновь оседлал любимого конька: — Но история моего обожаемого города не останавливается на Жанне д’Арк…

— Еще бы! Здесь жил наш прославленный Рабле, его домик так и стоит в Девиньере, совсем неподалеку от Шинона.

— Кроме Рабле, Шинон помнит и другие, не менее яркие личности! Я бы назвал имя настоящего демона — Чезаре Борджа!

— Неужели он приезжал сюда? — ахнул Морозини.

— А вы этого не знали?

Морозини на секунду задумался.

— О Чезаре Борджа я знаю, что он приезжал во Францию и привез Людовику ХII разрешение на расторжение брака с бедняжкой Жанной Французской, дочерью Людовика XI, с ангельским характером, но такой дурнушкой! После чего Людовик женился на Анне Бретонской, вдове своего родственника Карла VIII, а Чезаре за свою услугу хотел получить в жены французскую принцессу и французский титул, но я не знал, что приезжал он именно сюда. Людовик XII охотнее всего жил в своем замке в Блуа…

— В тот момент там шли большие строительные работы. Поэтому встреча произошла в Шиноне. Воспоминание о приезде Борджа запечатлелось в памяти славных горожан. Они вспоминали о нем с несказанным удивлением, как если бы к ним приехал Великий турок. Никогда еще они не видели такого количества мулов, нагруженных кладью, столько слуг, менестрелей, музыкантов с лютнями и тамбуринами, столько псарей, конюхов и пажей, разодетых в золото и пурпур. Сам Чезаре сиял таким изобилием жемчужных нитей, драгоценных камней и золота, что походил на рождественскую елку еще до того, как наряженные елки стали во Франции обычаем. На шляпе Чезаре, привлекая всеобщее внимание, красовалось престранное украшение: химера из золота с красной и белой эмалью, с телом, выполненным из огромного изумруда. Другие изумруды и рубины служили оправой для большой жемчужины неправильной формы, изображавшей скалу, в которую вцепилась когтями химера. Разумеется, на Чезаре были и другие украшения, их было даже слишком много, но это было самым потрясающим. Украшения Борджа вызывали не только восхищение, но и улыбки, их изобилие выдавало выскочку. Этот человек, которого Людовик XII только что сделал герцогом Валентинуа, был всего-навсего сыном Папы Александра VI, кардиналом-расстригой с руками по локоть в крови, начавшим свои убийства с собственного брата. Наблюдая за беспримерным маскарадом со стены замка, король с опасением спрашивал себя, не слишком ли дорогую цену придется ему заплатить за папскую буллу, если придется выполнить все требования гостя. Герцогство Валентинуа было пустяком по сравнению с другим его требованием, он желал взять в жены французскую принцессу. Одна из двух возможных невест, Екатерина Арагонская, уже отказалась от жениха, заявив с насмешкой, что не желает именоваться «кардинальшей». Оставалась Шарлотта д’Альбре, но и она не хотела отдать свою руку известному убийце. Начались долгие переговоры и уговоры, в конце концов от девушки добились согласия. В январе 1499 года Людовик XII женился на своей долгожданной бретонке, а 12 мая Шарлотта сказала «да» Чезаре, но Шинон не видел их свадьбы, она состоялась в только что обновленном Блуа. После свадьбы супруги отправились в маленький замок Ла Мотт-Фейи, где очень скоро Шарлотта осталась в одиночестве ожидать появления ребенка. В сентябре Чезаре вновь вернулся в Италию, собираясь помочь Людовику XII в завоевании Милана, который тот считал своим наследством по линии бабушки Валентины Висконти. Шарлотта так больше и не увидела своего супруга. Сожалела ли она об этом, история умалчивает. Но память о Чезаре Борджа в здешних местах осталась надолго.