— Ваша доброта для меня драгоценнее всего, и я глубоко благодарен вам за помощь, которую вы согласились мне оказать.

— Не меняйте нас местами. Это я вам бесконечно благодарна, что вы избавляете Альдо от расспросов у вас в кабинете, который, я не сомневаюсь, с утра до ночи осаждают репортеры.

— Репортеров хватает, не скрою. Добрый вечер, Морозини! — поздоровался комиссар с вошедшим Альдо. — Огорчен, что вынудил вас проделать снова путь от Венеции до Парижа, но мне необходимо срочно с вами поговорить.

— Не стоит извиняться, тем более что мы встречаемся по-дружески в доме маркизы. Но я не скрою, что нахожусь в растерянности…

Маркиза де Соммьер проводила мужчин в библиотеку и тихонько удалилась, прикрыв за собой дверь. Мужчины опустились в кресла, стоящие по обеим сторонам камина, глубокие, удобные, обитые английским зеленым бархатом. И невольно посмотрели на низкий столик, заставленный всевозможными бутылками и бокалами. Приятная обстановка, располагающая к мирному отдыху…

Маркиза не спеша направилась к себе в сад, но шум голосов в вестибюле привлек ее внимание. Она заглянула туда и увидела План-Крепен в обществе Теобальда, слуги Адальбера Видаль-Пеликорна, известного мастера на все руки. Теобальд ревел в три ручья.

— Боже мой! Что с вами, Теобальд!

— Он пришел с нами попрощаться навсегда, — объяснила Мари-Анжелин, которая стояла, скрестив на груди руки, и, нахмурив брови, смотрела на плачущего слугу.

— Что значит «попрощаться»? — переспросила маркиза. — Впрочем, нечего стоять у дверей! Тут страшно дует!

Госпожа де Соммьер повернулась и направилась в свою штаб-квартиру, План-Крепен и Теобальд последовали за ней. Маркиза опустилась в кресло, Теобальд, стоя перед ней, продолжал рыдать. Он дрожал как осиновый лист, и маркиза, боясь, как бы он не упал, предложила ему сесть.

— Дайте ему согревающего, План-Крепен, — распорядилась она, — и пока он приходит в себя, расскажите, что успели от него узнать. Адальбер, как я понимаю, надумал съехать с квартиры?

— Если бы я не боялась выглядеть вульгарной, я предположила бы, что Адальбер уже съехал, но в другом, фигуральном смысле. Нет, речь идет не о продаже квартиры на улице Жуфруа и даже не о продаже мебели! Там просто собирают чемоданы, укладывают гардероб месье и материалы для книги, которую он собирался писать, а все остальное тщательно запирают и сообщают консьержу, что отныне господина Адальбера можно найти в Лондоне. Я вас правильно поняла, Теобальд?

— Да-а-а-а…

— Только-то! Но разве господин Адальбер впервые отправляется пожить в своем доме в Челси?

— Он не собирается там жить, в том-то и дело! Он предоставляет свой дом госпоже Торелли, а сам собирается жить в «Савое».

— Почему же тогда он не оставляет Теобальда в Париже, как оставлял обычно, когда уезжал на раскопки в Египет или куда-нибудь еще?

— Потому что это божье наказание. Торелли не нуждается в услугах Теобальда. Видите ли, госпожа Торелли пожелала сделать Лондон, где она сейчас выступает, своим деловым центром, и дом Адальбера ей кажется весьма подходящим для этой цели, так как платить за него будет по-прежнему он.

— Но я все-таки не понимаю, почему Теобальд прощается с нами навсегда?

Теобальд счел необходимым вступить в разговор:

— Я объясню госпоже маркизе, если она мне позволит. Я отвезу в Лондон все, что прикажет мне господин Адальбер, а потом попрошу расчет. Я уже имел честь сказать, что никогда не буду служить этой… даме! Я рассчитаюсь и поеду к своему брату Ромуальду в Аржантей, у него там домик и сад. Я много чего натерпелся во времена княгини Оболенской. А теперь я лучше уйду!

— Я охотно предложила бы вам место у нас, — произнесла госпожа де Соммьер, — но мне кажется, что при теперешнем положении вещей ваш уход будет предательством. И еще я думаю, что эта история будет куда короче предыдущих. Так что советую вам не сжигать мостов раньше времени. Мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что вам не так-то легко расставаться с нашим египтологом. И я настоятельно прошу вас держать нас в курсе происходящего.

Теобальд понемногу успокаивался, обе женщины молчали. Новости, сообщенные Теобальдом, не пришлись по душе ни маркизе, ни План-Крепен, но ни та ни другая не хотели в этом признаться. Помолчав, маркиза со вздохом сказала:

— Не знаю, как вы, а я выпью, пожалуй, еще немного шампанского.

— А вам не кажется, что в этом случае было бы лучше помолиться?

— Одно другому не мешает. Завтра же закажите, пожалуйста, молебен.

— Кому заказать?

— Как кому? Я даже не знаю… По молебнам вы у нас главный знаток. Лично я помолилась бы святому Михаилу. Во-первых, он архангел, во-вторых — предводитель небесного воинства, вооружен огненным мечом. Мне кажется, он подходит лучше всего. А вы кого предлагаете?

— А мне кажется, что придется прибегнуть к помощи святой Риты.

— Не имею чести быть с ней знакомой.

— Святую Риту из Кашии называют «святой невозможных случаев», она помогает в неразрешимых ситуациях.

— Ну, эта ситуация мне не кажется такой уж неразешимой! По крайней мере, я на это надеюсь. Давайте все-таки помолимся архангелу Михаилу! Вы еще можете дать обет пешего паломничества, План-Крепен! Меня, например, всегда завораживала и притягивала святая гора в Периль де ла Мэр!

Мари-Анжелин поверила в искренность желания маркизы. Вера ее кузины и госпожи никогда не отличалась особой пылкостью, но сейчас на ее все еще прекрасные зеленые глаза навернулись слезы, которые та поторопилась смахнуть белым пальчиком.

План-Крепен сочувственно вздохнула и отправилась за шампанским.


В это время в библиотеке комиссар Ланглуа заканчивал «исповедовать» Альдо, не подвергая сомнению ни единого его слова. Уж он-то прекрасно знал мужчин и, в частности, любимцев женщин, привлекательных и обаятельных, к которым они слетались, будто бабочки на огонек. Уже не в первый раз жизнь Морозини подвергалась опасности из-за ураганных страстей, а теперь под угрозой оказалась его счастливая семейная жизнь. Конечно, комиссар не был близким знакомым жены князя, но для него не было секретом, что рыжая красавица с бархатными синими глазами не потерпит публичного скандала, который готов был разразиться с часу на час.

На сенсационную статью в «Энтрансижан» уже появились отклики, статейки в газетах помельче, с весьма ядовитыми названиями вроде «Похищение или любовная авантюра?». Если они дойдут до Лизы, что было вполне закономерно, то чего можно было ждать, кроме праведного гнева и ее разрыва с мужем?

Но зло пока еще можно было пресечь. Главному полицейскому было достаточно — и мог это сделать только он, и никто другой! — распространить по редакциям просьбу, разумеется в самой вежливой форме, временно не публиковать никаких материалов по данному поводу, дабы своими домыслами не помешать следствию. И пообещать немедленно сообщить результаты, как только они появятся. Просьба комиссара Лагнглуа была бы удовлетворена, потому что репутация его была известна и каждый газетчик знал: неповиновение обойдется ему очень дорого.

Альдо не стал ничего скрывать от комиссара и честно рассказал, что произошло в поезде между ним и Полиной Белмон. Смущало его, что он как будто перекладывает ответственность за случившееся на Полину, и он постарался взять вину на себя:

— Конечно, я бессознательно притягивал ее к себе, и, когда отказалася от своего клиента и поисков химеры, я на самом деле убегал от Полины Белмон. Мне надо было бы…

— Оставьте свою джентльменскую щепетильность. Мне важна правда, и только правда. Вы мне дали все необходимые разъяснения. Госпожу Белмон похитили не вы. Теперь мы займемся ее поисками. Женщина такой красоты и элегантности не могла исчезнуть незамеченной. Я попрошу подтверждения о вашем пребывании в «Континентале» в Милане. Боюсь одного: раз речь идет не о любовном похождении и вы не имеете отношения к похищению Полины Белмон, значит, ее похитил тот, кто не желает ей добра…

— Вы считаете, что она в опасности?

— До нашей встречи я в этом сомневался, но теперь убежден, что это так. Что вы намерены делать?

— Не мешать вам работать… Вернуться домой, уповая, что моей жене ничего не известно обо всех этих событиях.

— Если она о них узнает, свяжите ее с мной. У меня есть что ей сказать.

— Благодарю вас. Мне начинает казаться, что вы в самом деле настоящий друг.

— А до сих пор вы этого не понимали? Ну да ладно. В любом случае я желаю вам счастливого пути. И… пусть эта история послужит вам уроком! Пойду повидаю милых дам и откланяюсь.

— Только после того, как выпьете бокал шампанского! — предупредила тетя Амели, настаивавшая на целебных свойствах игристого вина, особенно при плохом настроении.

Госпожа де Соммьер выглядела всерьез озабоченной и всеми силами пыталась успокоить бедняжку План-Крепен, кипевшую от ярости. Хотя ярость имела и свои положительные стороны: она высушивала слезы, не давая Мари-Анжелин рыдать.

— Идиот! Нет, какой же он идиот! — твердила План-Крепен, в ярости расхаживая по ковру.

Альдо, обрадованный возможностью разделить свое недовольство Адальбером, тут же принял сторону Мари-Анжелин. После приключений в Ассуанской долине он знал: бедняжка вдруг поняла, что влюблена в египтолога. Ланглуа тем временем уселся рядом с маркизой де Соммьер.

— История с Адальбером мне тоже очень не нравится, — призналась она своему соседу. — Сердечные волнения приносят нашему ученому не столько радости, сколько всевозможные неприятности. И скажу без утайки: Торелли мне не по душе. Не спорю, она великолепная певица, ангел не пел бы лучше, но в ней есть что-то крайне неприятное. А что именно? Я бы сама хотела это узнать, — добавила она, горестно всплеснув руками.

— Жестокосердие, почти неизбежное у избалованных вниманием женщин. Да и характер у госпожи Торелли не из легких. Я исполнен искреннего сочувствия к господину Видаль-Пеликорну. Думаю, он выйдет из этой истории сильно ощипанным.

— Всякий раз стоит ему влюбиться, как его ощипывают! — громко заявила План-Крепен. — А с этой дамой, я полагаю, он лишится всего своего состояния. И что с ним станет?

— Он будет похож на ощипанного петушка, — вздохнула маркиза. — Но с ним останутся его обширные познания, душевные качества… Во всяком случае, будем на это надеяться. И еще три или четыре верных друга.

— Не знаю, не знаю, — проворчал Альдо, внезапно помрачнев.

— Ты прощал ему и большие обиды.

— Да, но теперь у меня нет уверенности, что я хочу его прощать теперь.

— Возвращайтесь поскорее в Венецию, — посоветовал снова Ланглуа, сжав руку Альдо. — В самом названии этого города есть что-то чарующее.

— Воистину наш друг комиссар — воплощение мудрости, — высказала свое мнение тетушка Амели, когда Альдо вернулся, проводив Ланглуа до дверей. — Постараемся теперь провести приятный и мирный вечер, а потом спокойную ночь, прежде чем ты снова покинешь нас, дружок! Я отправлю с тобой письмо Лизе. С таким курьером, как ты, мое письмо дойдет до нее скорее, чем по почте.

Несмотря на невеселое настроение, Альдо не мог не улыбнуться.

— Разве я сказала что-то смешное? — удивилась маркиза.

— Адальбер как-то бросил мне: «Возраст объяснительных записок для тебя миновал!» Вы, как видно, думаете иначе.

После недолгого ужина, за которым все были немногословны, они пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по комнатам, твердо надеясь, что пожелание окажется действенным. В спальне Мари-Анжелин сгрызла яблоко и выпила большую чашку липового чая, но так и не смогла прогнать Адальбера из головы. Госпожа де Соммьер решила перед сном помолиться, чего с ней не случалось давным-давно. Альдо, хоть и успокоился, отведя от себя подозрение в похищении Полины, беспрестанно думал, что она в опасности, и возвращение домой в качестве умывшего руки Понтия Пилата не устраивало его ни в малейшей степени. Несколько часов сна, которые ему были крайне необходимы, он получил только с помощью волшебной пилюли Франко Грациани, хотя принял ее с отвращением, клянясь, что делает это в последний раз…

Когда Альдо спустился к завтраку, Мари-Анжелин уже вернулась с шестичасовой мессы и меланхолично макала круассан в чашку кофе с молоком, не отрывая взгляда от апельсинового джема, которым сегодня вопреки своему обыкновению не воспользовалась. Она едва заметила, что Альдо уселся рядом с ней, машинально пожелав ему в ответ доброго утра. По ее лицу было заметно, что она много плакала.

— Анжелин! — грустно окликнул ее Альдо. — Вы доведете себя до болезни и разорвете мне сердце! Вы — сила этого дома, и если впадете в отчаяние, что станет с вами и с тетей Амели? Вы понимаете, что я не могу спокойно уехать, если вы…