Внезапно Адальбер почувствовал пронзительный холод. Смертельный, от которого заледенело сердце. Где сейчас его сирена? Она уехала так поспешно, что не оставила ему даже записки, строчки, слова. Оставила его, когда он рассчитывал на блаженство. Отняла у него все и исчезла. Адальбер поднялся со скамейки и как автомат направился к Темзе. Вода в ней, должно быть, холодная. Но что ему за дело? Он заледенел до костей. Чем холодней, тем лучше. Миг, и он покончит со своим нестерпимым страданием. Все так просто. Внезапно он увидел белую девичью фигурку в черных волнах другой реки, в темноте жаркой египетской ночи. Салима тоже погибла из-за любви, так же как он.

С ее именем на устах Адальбер уже собрался прыгнуть в Темзу, как вдруг кто-то схватил его за руку, и разъяренный голос произнес:

— Долго вы еще собираетесь валять дурака?

План-Крепен! Собственной персоной. Экипированная, словно собравшись в экспедицию на мыс Горн, Мари-Анжелин, в прорезиненном плаще и зюйдвестке, стояла рядом и потрясала зонтом, как зулус дротиком. Она была вне себя от гнева и на одном дыхании продолжала свою филиппику:

— Я предположить не могла, что когда-нибудь доживу до такой немыслимой катастрофы! Чтобы человек такого ума и образованности — по крайней мере, таким мне он представлялся! — отринул все, что было достойного в его жизни: работу, научные изыскания, репутацию, карьеру, семью…

— У меня нет семьи.

— А мы кто такие? Продолжаю: семью, родину…

— Какие высокие слова, однако!

— Вы дадите мне закончить? Вы у меня уже в печенках сидите, и я должна вам все высказать! Человек, привыкший жить с гордо поднятой головой, твердо стоявший на ногах, встал вдруг на четвереньки, превратился в жалкую собачонку, пекинеса, чихуахуа, лишь бы угнездиться на коленках потерявшей свежесть певички!

— Потерявшей свежесть? Да вы с ума сошли! Вы ее видели? Она…

— Пустое место. Алчная, жестокая женщина, начисто лишенная сердца, столь необходимого как для благополучия ближних, так и для будущего потомства!

— При чем тут будущее потомство?

— Не знаю, так принято говорить. Женщина, которая вот-вот сядет на скамью подсудимых и, вполне возможно, будет повешена! Я закончила! А теперь говорите вы. Что вы намерены делать? Вы по-прежнему дорожите мыслью погрузиться в эту грязную воду и плавать среди очистков, капустных листьев, дохлых крыс и масляных пятен? Или вы предпочтете пойти со мной в «Савой» навестить маркизу, выпить двойной ирландский виски и чашечку горячего кофе?

— Маркиза здесь?

— Я здесь, и она, конечно, тоже! Море не пугает ее, так же как и меня. В ее жилах течет кровь де Турвиля и бальи де Суфрена.

— Они оба принадлежали к Мальтийскому ордену и, стало быть, не имели детей, — машинально уточнил Адальбер.

— Они — нет, но другие в их семье имели! Так о чем я? Да! Вы же не хотите, чтобы маркиза сидела одна в номере и думала о том, что никогда больше не увидит Альдо живым? Нет, нет, это просто ужасно!

План-Крепен зарыдала в три ручья, повернулась и кинулась к такси, стоявшему чуть поодаль. Адальбер кинулся вслед за ней и подхватил ее под руку:

— Погодите! Я провожу вас к маркизе!

Кроме искреннего сочувствия египтолог ощущал еще и тайное удовлетворение.


Шагая рядом с План-Крепен по тротуару к такси, которое привезло ее, Адальбер увидел выходящего из дома Уоррена. Он тут же оставил свою спутницу, уверив, что через секунду вернется, и поспешил к суперинтенданту:

— Если позволите, один-единственный вопрос!

— Задавайте! Только быстро!

— Каким образом… или кем была предупреждена госпожа Торелли о вашем визите?

Суперинтендант устремил на любопытного пронзительный взгляд желтых глаз и недобро улыбнулся.

— Если бы мне это было известно, любезный друг, моя задача стала бы в миллион раз легче. Но увы! Этого я не знаю. Но если вы вдруг сообразите, кто бы это мог быть, моя дверь открыта для вас и днем и ночью. Но пока я размышляю над этим вопросом, ваш дом будет опечатан. Его вернут вам, когда мы перетряхнем в нем каждую пылинку.

— Честно говоря, я совсем не спешу в него вернуться. Мне трудно жить в нем прежней жизнью, оказаться в одиночестве там, где…

— Тем лучше. Еще имейте в виду, что вы не имеете права уехать из Лондона, не предупредив об этом меня.

— Я под подозрением?

— Вы не член мафии, я уверен, но не уверен в том, что вы не полетите за прекрасной дамой, если она поманит вас пальчиком.

— Хорошо. Даю вам слово. Надеюсь, что моего слова вам достаточно?


Спустя полчаса Мари-Анжелин открыла перед Адальбером двери апартаментов, которые они с госпожой де Соммьер занимали в отеле «Савой». Маркиза, укутавшись в белую мохеровую шаль, сидела на диванчике возле камина перед чашкой с кофе, из которой не отпила ни глотка. Красивая прическа, изящное платье делали особенно трогательной ее скорбную фигуру. План-Крепен никогда еще не видела у маркизы такого безнадежного выражения лица. Испуганная, она кинулась к маркизе, подталкивая вперед Адальбера.

— Вот он! — громко объявила она. — Я все-таки его нашла!

Скорбная фигура ожила в один миг. Маркиза выпрямилась, поднялась с дивана и, не в силах вымолвить ни слова, раскрыла гостю объятия, глядя на него глазами, полными слез. Растроганный до глубины души, Адальбер обнял маркизу и сам готов был расплакаться, почувствовав, насколько она хрупка, несмотря на свой высокий рост. Но уже через минуту маркиза, поцеловав Адальбера в щеку, смотрела на него с улыбкой, хотя губы у нее все еще дрожали.

— Как я рада вас видеть, дорогое дитя мое! Вы нам просто необходимы, с вами наша негодная жизнь станет чуточку светлее! Как вам удалось сотворить это чудо, План-Крепен?

Мари-Анжелин чихнула, потом вытерла нос и только тогда сообщила:

— Мы встретились совершенно случайно на набережной Темзы, разговорились, но дул такой пронзительный ветер, что мы оба страшно продрогли.

— Так какого черта вы не прикажете принести себе чего-нибудь покрепче! — воскликнула маркиза. — А потом расскажете, что вы там надумали вдвоем в такую отвратительную погоду на берегу зловещей Темзы.

— Честно говоря, мы там были не вдвоем. Вокруг толпилось довольно много народу, — со вздохом сообщил Адальбер, усаживаясь с непринужденным видом в кресло, складывая руки на животе и вытягивая длинные ноги.

— Какого еще народу?

— Полицейские, суперинтендант Уоррен, зеваки, любопытные, в общем, много кого…

— Похоже, наш комиссар Ланглуа все это время не ленился, — проговорила маркиза, взглянув на компаньонку.

И снова обратилась к гостю:

— Мы должны сообщить вам, Адальбер, что позавчера наш добрый друг Ланглуа привез нас в качестве свидетельниц к постели Хэлен Адлер, которая наконец вышла из комы. И она повторила при нас все то, что уже сказала комиссару. На второй день после своего приезда в Париж она купила газету на площади Опера, потому что была потрясена фотографией Торелли: в этой женщине она узнала убийцу, которую видела на «Титанике».

— Скажите, ее свидетельству можно доверять? Она ведь провела несколько недель в бессознательном состоянии, и я не думаю, что ясное мышление восстанавливается в один миг. И потом, с той поры прошло двадцать лет!

— Что за пустяки! Такая красота не забывается. Она тем более поразила Хэлен, что до этого ни разу не видела эту женщину на пароходе. Человек, который с ней путешествовал, никуда ее не пускал. Возможно, в нем говорила ревность, или к появлению красавицы на сцене он задумал приурочить роковой удар…

— Что бы он там ни думал, — подхватила Мари-Анжелин, — а мы вместо того, чтобы поехать в Венецию, как собирались, решили отправиться в Лондон, надеясь избавить вас от того, что вам все-таки пришлось пережить. Дело в том, что в Кале мы пережидали разыгравшуюся бурю и сильно задержались.

Разговор прервал дежурный по этажу, который принес горячий шоколад.

Шоколад был выше всяческих похвал, сладковато-горький, и согревал каждую жилочку. К тому же дегустация шоколада позволила Адальберу подумать, что ему сказать на ту щекотливую тему, к которой они должны были вот-вот перейти. Наконец, со вздохом удовлетворения поставив пустую чашку на стол, он решился прощупать почву. А может, его сам черт под руку толкнул.

— Так вы собирались поехать в Венецию? Думаю, с похвальным намерением склеить разбитое семейство?

— О-о!

Вспыхнув, как огонь, План-Крепен испепелила гостя взглядом и умчалась к себе в спальню.

— Что это с ней? — поинтересовался Адальбер, уже пожалев про себя, что сделал вид, будто Уоррен ничего ему не говорил.

С его стороны это было проявлением жестокости. Нужно было сразу понять, что суперинтендант не стал бы кормитьего баснями.

Прекрасно зная, что сейчас последует, маркиза де Соммьер обратилась к Адальберу с сочувственной улыбкой:

— Похоже, вы не читали в последнее время французских газет…

Египтолог не успел ответить: злобная Эриния[18] вернулась и кинула ему на колени целую пачку прессы.

— А это что? — грозно спросила она, тыча пальцем в статью на первой странице. — Неужели вы читаете только желтую прессу? Или коварный Альбион собирает сведения о Франции по самым паршивым газетенкам? Здесь, между прочим, все изложено предельно ясно, ведь всем известно, что наш друг Ланглуа не любит шутить. Иначе почему бы у дорогой маркизы глаза стали вполлица?

Адальбер уже не слушал филиппики План-Крепен. Он одну за другой брал газеты и с жадностью пробегал глазами все, что касалось Альдо.

— Похищены? Но что это означает?

— Спросите у Ланглуа, когда с ним увидитесь. А увидитесь вы с ним очень скоро. А пока верните мне газеты, они еще сослужат добрую службу, — заявила План-Крепен.

— Лиза это читала?

— Вы забыли, что в фашистской Италии прессу держат в узде и все иностранные газеты подвергаются строжайшей цензуре… Если только они вообще появляются.

— В любом случае Лиза очень пострадала, ей тоже нанесли болезненный удар. Какой-то аноним известил бедную женщину о постигшем ее семейный очаг несчастье. И вот для того, чтобы хоть как-то смягчить последствия этого удара, мы собирались поехать и навестить ее.

— Но отправились сначала ко мне? — спросил потрясенный до глубины души Адальбер.

— Нам показалось, что лондонское дело еще более спешное. Теперь нас здесь ничего не держит, мы немедленно возвращаемся в Париж и сразу же едем дальше. Рождество мы встретим с Лизой и детишками.

— Позвольте мне поехать вместе с вами. Втроем мы будем еще убедительнее. Вот только одно путешествие за другим…

— Прибавьте «не для вашего возраста», и я больше никогда в жизни не буду с вами разговаривать, — грозно заявила старая дама.

А План-Крепен добавила с присущим ей ехидством:

— Суперинтендант ведь, кажется, просил вас здесь задержаться? И его французский коллега тоже хочет с вами потолковать. А это все время, время… Тогда как мы с маркизой очень торопимся!

— Но не до такой же степени! К тому же вы можете приехать в Венецию, а дома никого нет. Я буду удивлен, если, переживая такие неприятности, Лиза не уедет в Вену, под крылышко к своей бабушке. Во всяком случае, на праздник, который она любит больше всех других. Разве я не прав?

Женщины переглянулись: из-за спешки и постоянных волнений они об этом не подумали. Адальбер воспользовался их замешательством:

— Послушайте меня. Выспитесь хорошенько этой ночью, дайте себе небольшой отдых, а мне — возможность пригласить вас завтра на обед! Пожалуйста!.. Тетя Амели!

Обращение означало, что блудный сын вернулся к домашнему очагу, на что обе дамы уже не слишком надеялись, и маркиза невольно улыбнулась. Она поцеловала Адальбера и ответила:

— Хорошо. Я думаю, что мы можем себе позволить небольшой отдых.


Адальбер вернулся к себе в номер, расположенный этажом ниже, совсем в другом настроении. Он собирался немедленно улечься в постель и немного привести в порядок себя и свои мысли. Но едва он переступил порог, как зазвонил телефон. На проводе был Гордон Уоррен, как всегда безупречно вежливый.

— Если у вас нет других планов, я был бы рад видеть вас у себя, — сообщил он. — У меня есть несколько вопросов.

— Но вы мне и так задали целый ворох вопросов, — жалобно простонал Адальбер, у которого не было ни малейшего желания вновь вступать в борьбу с ветром, дождем и снегом.

— Возможно. Но я был так зол, что кое о чем позабыл. Ну что, едете? — рявкнул телефон.

— А сейчас вы больше не злитесь?

— Почти, но могу разозлиться всерьез!