Семен Малков - Золотая клетка

— Ничего за неделю не изменится. Не беспокойся, я в него влезу! — стояла на своем Юля. — Не хочу, чтобы висело на мне как балахон!

Когда наконец все сделали, как она желала, Петру вместо того чтобы ехать домой, пришлось отправиться с ней в детский магазин.

— Я уже многое припасла для нашего малыша, — улыбнулась Юля. — Не говорила тебе, чтобы зря не морочить голову. Знаю, как ты занят!

Поймав его удивленный взгляд, объяснила:

— Мне скоро совсем трудно будет двигаться, а такие вещи готовят загодя. Все крупное — коляску, кроватку, манеж — купишь после его рождения по моему списку. А сейчас нужно кое-что из мелочей. — И грустно вздохнула. — Была бы мама здорова — и проблемы нет!

Часа два провели в детском универмаге: Юля основательно, придирчиво выбирала. Сделав необходимые приобретения и даже купив под конец огромного размера плюшевую игрушку, вышли и сели в поджидавшую их машину. Передав покупки водителю, Петр помог Юле удобно устроиться в салоне.

К дому подъехали уже около четырех; Кирилла у подъезда не видно… Наверно, не дождался, с досадой подумал Петр. Ох, уж эти женщины! Разве с ними рассчитаешь время. Вылезли из лимузина, Петр открыл парадную дверь, взял из рук шофера, крупного молодого парня, покупки.

— Ты, Федя, посиди в машине. Я отнесу все это в дом и вернусь. Тут меня должен был ждать один человек. Может, отошел куда-нибудь… Приду — скажу, что делать дальше.

Водитель вернулся к машине, а Петр доверху нагруженный свертками, вошел в вестибюль, вслед за ним — Юля. Прождавший более двух часов Алик, вне себя от злобы и ярости, когда наконец увидел Петра не думая ни о чем выскочил из засады…

Загородил им дорогу и, держа пистолет в вытянутых руках, прицелился… Его не видели: Петру заслонял обзор огромный пакет с плюшевой игрушкой, а Юле — его широкая спина Казалось бы, Петр обречен…

Сколько ни готовился Алик к этому моменту, как ни тренировался, выстрелить сразу не удалось: руки тряслись, глаза застлал туман… Этих секунд промедления оказалось достаточно Петр уронил сверток и нагнулся поднять: в этот миг убийца как раз нажал курок — пуля досталась спутнице Петра…

Ничего еще не сообразив, кроме того, что нужно немедленно спасаться, Алик стремглав выбежал из подъезда. Обезумев от страха, даже не бросил пистолет, — продолжая сжимать его в руке, подпрыгивая, словно заяц, кинулся в сторону стройплощадки…

Когда в подъезде прогремел выстрел, водитель Петра, опытный телохранитель, сразу понял, что произошло, и по рации вызвал милицию. Выскочив из машины, бросился к дому, но тут увидел выбежавшего убийцу и устремился за ним. Бывшему десантнику не составило труда настичь мозглявого Алика. Сбив с ног, Федор заломил ему руку за спину, поднял с земли, и в полусогнутом состоянии, прихватив носовым платком пистолет, повел его, воющего от боли, обратно к дому.

Несчастному Петру, когда он осознал, что произошло, было не до поимки убийцы — на его руках умирала Юля… Пуля попала ей в грудь, — теряя сознание, она все пыталась ему что-то сказать, но получались лишь хриплые стоны… Так она и скончалась в его объятиях — еще до приезда «скорой помощи».

Нелепая, трагическая гибель Юли сразила ее родных и близких, повергла в глубокий траур всех друзей и знакомых. Много пролили слез; только о том и говорили, проклинали убийцу, выражали сочувствие родителям, потерявшим единственную дочь и Петру, против которого, по общему мнению, и было направлено это злодейское преступление. Подозревали конкурентов.

Чета Яневичей замкнулась в четырех стенах, ни с кем не общалась и никого не принимала. Раиса Васильевна впала в тяжелую нервную депрессию, совсем занемогла и не вставала с постели. Муж неотлучно находился рядом, боясь потерять и ее… От горя и отчаяния остатки волос на его лысой голове стали совершенно седыми, он враз превратился в старика.

Заниматься организацией похорон дочери родители оказались не в состоянии, все хлопоты легли на плечи Петра и его родных. Ценой больших усилий, а вернее, затрат на взятки удалось договориться о выделении небольшого участка для погребения Юли рядом с могилой родителей Михаила Юрьевича Юсупова на Ваганьковском кладбище. Там недавно выкорчевали старое, высохшее дерево.

— Если удалить и эти негодные деревья, здесь можно обустроить фамильный участок. — Администратор кладбища, маленький, неопрятный толстяк, указал отцу и сыну Юсуповым на окружающие могилу три старые, полузасохшие липы.

Опустил глаза, многозначительно добавил:

— Это, естественно, вам дорого обойдется.

Договорились об отпевании в кладбищенской церкви.

— Какое ужасное несчастье! Какая трагедия! — сердечно посочувствовал им осанистый батюшка, внешне больше похожий на профессора, чем на священнослужителя, и поднял глаза к небу. — Так, видно, Богу угодно — взять к себе эту чистую душу. Царствие небесное!

Похороны Юли назначили на вторник в полдень. Оплатив счет в конторе ритуальных услуг, Петр и Михаил Юрьевич отправились к безутешным Яневичам — надо вместе решить оставшиеся вопросы. К тяжелому горю Петра добавлялось еще неизъяснимое чувство стыда, — словно он виноват, что случайно остался жив… Разговаривать с родителями Юли, видеться с ними — особенно трудно.

Когда появились в квартире на Зубовской и заглянули в спальню. Раиса Васильевна при виде Петра вновь бурно зарыдала; небритый заплаканный Яневич сделал им знак рукой, — мол, выйдите пока. Мрачно потупившись, отец и сын удалились в гостиную; немного успокоив жену, к ним присоединился Лев Ефимович.

— Вы уж извините, — пробормотал он охрипшим голосом. — Происшедшее нас подкосило. Сам никак не могу взять себя в руки… Чего же ждать от несчастной, больной матери?

Ни Петр, ни Михаил Юрьевич не нашли слов утешения; Яневич сделал над собой усилие, спросил:

— С похоронами все устроено? На Ваганьковском? Когда? Нет, простите, не могу! — И не выдержал, зарыдал, безвольно опустив голову на руки.

Юсуповы молча ему сопереживали; овладев собой, Лев Ефимович благодарно сказал, утирая мокрым платком глаза:

— Спасибо, друзья! Не знаю, что бы мы сейчас делали без вас… Я совершенно разбит, уничтожен!..

— Понимаем, делаем все, что необходимо. Вам ни о чем не надо беспокоиться, — ласково промолвил Михаил Юрьевич. — Твоя задача, дорогой Лев Ефимович, — проявить стойкость самому и помочь выдержать этот ужасный удар судьбы жене.

— Я тоже убит наповал, до сих пор не могу поверить, что это не страшный сон… — прошептал Петр. — Уж слишком все жестоко, несправедливо… Меня должны хоронить, а не Юленьку!

— Не нужно лишних слов, сын! — строго посмотрел на него Михаил Юрьевич. — Юленьку не вернуть. Такова, видно, ее доля, не нам спорить с судьбой.

Повернулся к Яневичу, положил ему руку на плечо.

— Мужайся, дружище! Очень тяжело, но нужно выдержать. — И слегка встряхнул безутешного отца. — Тебе сейчас нужно позаботиться о жене.

Сделал знак сыну, поднялся, попрощался.

— Будьте готовы во вторник, к одиннадцати; оповестите всех родственников, кто будет участвовать в похоронах. За вами сюда заедет автобус. В полдень на кладбище отпевание.

— Родственников немного… Мы уже дали отбой. С Анфисой наберется человек восемь, — отозвался не поднимая головы Яневич.

— Ничего, мест в автобусе всем хватит. А для поминок Петя снял близлежащее кафе. Все как полагается.

Руководство «Цветмета» обедало в отдельном зале при заводской столовой. Петр уже заканчивал с едой, когда к нему подошел худощавый человек в мешковатом, дешевом костюме. Генеральный директор с трудом узнал следователя Лаврентьева — он вел дело об убийстве Юли: до этого видел его только в милицейской форме. Тот поздоровался, подсел к его столику.

— Мне сказали о вашем прибытии, — кивнул ему Петр. — Удалось что-нибудь выяснить?

— Версия мести конкурентов не подтверждается. Никому не известно, чтобы конкуренты что-то замышляли, — с кислым видом сообщил следователь. — Лещук утверждает, что пошел на убийство из личной ненависти. Но он лжет.

— Почему вы так думаете? Он уже нападал на меня раньше и ранил ножом.

— Да, он сам об этом говорил, и, конечно, личные мотивы у него присутствовали, — признал Лаврентьев. — Но мы обнаружили у него крупную сумму в валюте — это свидетельствует, что заказ был.

Петра это не убедило.

— Деньги он мог скопить от торговли наркотиками.

— Вряд ли мог что-то скопить, этот отпетый наркоман, — возразил следователь. — Я убежден, что заказчик был, и мы скоро его установим!

— Это каким же образом? Думаете, убийца признается?

— Вот именно! — строго взглянул на него Лаврентьев. — У Лещука уже началась ломка. А мы его избавим от этих мук, только когда скажет правду.

— Ну назовет он кого-то, чтобы получить свою наркоту. — Петр скептически сжал губы. — Надо же еще доказать, что это не оговор?

— На деньгах сохранились «пальчики», — усмехнулся следователь. — Они-то и помогут выяснить истину.

На этом разговор закончился и, попрощавшись, Лаврентьев отправился к себе на Петровку, убийцу содержали в камере предварительного заключения МУРа. Прибыв на место, следователь убедился, что не ошибся в расчетах: Альберт Лещук бьется в истерике, требует инъекции наркотика.

Когда в камеру к нему вошел Лаврентьев, он уже обессилел, — пуская изо рта пену, распластался на грязном полу. Завидев вошедшего, снова взвыл; тот сразу пресек новый приступ истерики, пнув его легонько ногой.

— А ну, вставай! Нечего тут концерты устраивать, не у мамки в гостях! Хочешь получить дозу — говори: кто тебе заплатил? Будешь запираться — подыхай как собака!

«Хрен тебе, хитрый мент! Знаю, что мне будет за групповой сговор. — Даже испытывая муки, Алик трезво соображал. — Уж лучше буду косить под личную вражду. Не выдержат — сжалятся!»

— Говорю — стрелял из ненависти! — истерично выкрикнул он. — Он мне жизнь поломал! Это из-за него я наркоманом стал… Помогите, не дайте умереть!

— К жалости взываешь? Да за то, что беременную женщину убил, казнить тебя мало! — Лаврентьев в сердцах пнул его снова, уже почувствительнее. — Хватит валяться! Показания давать все же придется.

Движимый нестерпимым желанием получить вожделенный укол, Лещук с трудом поднялся с пола, — он весь трясся.

— Вы же знаете — баба пострадала случайно, — пробормотал он. — Стрелял я в Петьку Юсупова.

— А откуда у тебя ствол и патроны? Заказчик дал? Кто он? — грозно подступил к нему следователь. — Отвечай! Тогда вызову медсестру!

— Я же говорил — на базаре купил, — отводя глаза, держался своего Алик.

— Ну, подыхай тогда! — резко проговорил Лаврентьев, поворачиваясь, чтобы уйти. — Нет тебе никакой помощи, раз лжешь! Мы уже знаем, чей это ствол.

— Погодите! — поверив ему, что уходит, в отчаянии крикнул Лещук. — Ладно, скажу, как все было…

«Все равно теперь узнают про Кирилла, раз обнаружили, что пистолет принадлежал его отцу…» Алик лихорадочно соображал, в какой мере имеет смысл открывать правду.

Сделав шаг в сторону двери, Лаврентьев с деланной неохотой остановился.

— Только не вздумай снова морочить мне голову! — строго предупредил он. — Уйду и сегодня уже не вернусь! И без тебя много дел.

«Придется выложить все начистоту… Теперь и сами докопаются, — мрачно думал Алик. — Нужно только договориться, чтоб кололи…»

— Скажу вам правду, хоть и тяжело мне выдавать друга, — с надрывом выдавил он и взмолился: — Только обещайте оказывать мне медицинскую помощь и срочно сделать укол!

— Будет тебе помощь! Но повторяю: только если выложишь все как есть. Говори, не тяни резину!

— Юсупова заказал мой друг Кирилл Слепнев. Дал мне деньги и пистолет своего отца, — коротко признался убийца. — У него с Петькой старые счеты. Но я сказал правду: не взялся бы его убивать, если б сам давно не мечтал об этом.

— Вот это уже кое-что! — не скрыл удовлетворения следователь, и повеселев добавил: — Если «пальчики» на долларах подтвердят твои слова, то скоро со своим другом Слепневым здесь встретишься.

Об убийстве беременной женщины в доме на Зубовской и о том, что преступник задержан, Кирилл узнал из последних известий и сразу впал в панику. У него не было иллюзий: убийца не будет молчать, не удастся выйти сухим из воды. Наркоман Алик заложит его при первой же ломке. Да и пистолет отца выведет милицию прямиком на него.

Угрызений совести от того, что по его вине погибла молодая беременная женщина, он не испытывал; приходил в отчаяние лишь от неудачи, от ужаса перед грядущей расплатой. Не зная, что делать, проведя бессонную ночь, он впал в апатию и весь следующий день провалялся в постели, мрачно размышляя о будущем. Однако инстинкт самосохранения взял верх — его изобретательный мозг стал искать пути спасения.

В лучшем случае у него в запасе еще дня два. Потом менты за ним придут — и все кончено. Спасти его может одно — смыться и перейти на нелегальное положение! Чем больше он думал, тем больше проникался этой идеей.