Через несколько минут после того, как Доминик позвонил в дверь дома Брауна, бывший владелец клуба «У Ника» предложил леди в маске выступать в других его клубах — до тех пор, пока «У Ника» не отремонтируют. Доминик не колеблясь отклонил предложение от имени Каро.

Он любовался ее невинным личиком, чувствуя, как внутри его все переворачивается. Подумать только, она выставляла себя напоказ перед порочными юнцами и сомнительными типами — завсегдатаями заведений Брауна! Ему стало страшно. Обладая большими связями в лондонском преступном мире, Браун уже наверняка знает, что молодая женщина, которая поселилась у Доминика под видом его бедной родственницы, и есть таинственная леди в маске…

Ни словом, ни делом Браун не выдал своих познаний, но то, что он отрицал всякую связь с недавним нападением и даже присовокупил, будто понятия не имел о нападении на Натаниэля Торна, когда Доминик напрямую спросил его об этом, было само по себе подозрительным. Обычно Браун гордился своей осведомленностью по любому поводу.

Доминик вспомнил свой армейский опыт и решил временно отступить и разработать новый план нападения.

Но сначала необходимо позаботиться о том, чтобы Каро благополучно добралась до постели…

Выражение его лица смягчилось; он осторожно снял с ее колен книгу и положил на столик, а затем, наклонившись, бережно подхватил ее на руки. Она не проснулась, лишь с легким вздохом обвила его шею руками и положила голову ему на плечо.

Несмотря на то что за ужином Каро дала волю своему аппетиту, она оказалась легкой как перышко. Доминик без всякого труда отнес ее наверх, в спальню. В камине горел огонь, а на прикроватном столике стояла зажженная свеча.

Доминик бережно положил ее на одеяло, однако выпрямиться ему не удалось — она по-прежнему обнимала его за шею.

— Каро, выпустите меня, — тихо попросил он.

В ответ она лишь крепче обняла его. Чтобы не причинить ей неудобства, Доминику пришлось присесть на край кровати.

Пришлось разбудить ее — иначе он вынужден был бы до утра просидеть в крайне неудобной позе. Он улыбнулся, представив, как возмутится Каро, когда поймет, что он отнес ее в спальню на руках. Соблазн остаться с ней был велик, но Доминику не хотелось еще больше запутывать собственное положение. И все же его так и подмывало сбросить сапоги, лечь рядом с ней и замереть, положив голову ей на грудь!

— Каро, проснитесь! — ворчливо произнес он.

Ее чистый лоб прорезала едва заметная морщина; она мило наморщила носик и медленно раскрыла заспанные глаза цвета морской волны:

— Доминик?

Он насмешливо поднял брови:

— А вы ожидали увидеть кого-то другого?

Каро нахмурилась. Судя по горящим свечам и по тому, что в доме очень тихо, сейчас, наверное, уже глубокая ночь… Что делает Доминик в ее спальне? Более того, как она сама очутилась у себя, наверху? Последнее, что запомнилось, — она сидела у камина в библиотеке и читала книгу…

Доминик поспешил развеять ее сомнения:

— Вы заснули, и я отнес вас в кровать.

Возможно, но… что он до сих пор делает в ее комнате? И почему она так крепко обнимает его за шею, а его лицо так близко?

Она медленно разомкнула объятия, хотя не убрала руки с его плеч.

— Вы… очень добры ко мне.

Он натянуто улыбнулся:

— По-моему, мы с вами уже поняли, что доброта не мое главное достоинство.

Каро не согласилась с ним. Раз за разом Доминик выручал ее из опасностей, о существовании которых она даже не подозревала, когда убежала из Гэмпшира и предвкушала, как ей казалось, чудесных приключений!

Она бежала, бросив сестер и знакомую, привычную жизнь…

Правда, родной дом сразу напомнил о себе, когда Каро увидела в парке девушку, похожую на Элизабет. И пусть на самом деле она видела вовсе не свою младшую сестру, знакомые черты, а позже шахматная партия с Домиником породили в ней тоску по дому. Оставшись одна, Каро загрустила и по родительскому дому, и по самым близким людям.

Увидев, как омрачилось ее выразительное личико, Доминик нахмурился.

— Симпсон предположил, что вы… были чем-то расстроены, пока меня не было?

Она наконец отстранилась от него и отбросила со лба несколько непокорных локонов. Грусть сменилась привычным для него дерзким выражением:

— Уверяю вас, мое расстройство не было вызвано вашим отсутствием!

— Тогда чем же оно было вызвано? — Доминик немного успокоился, увидев обычную, уже ставшую привычной Каро.

Она показалась ему не столько расстроенной, сколько разгневанной, когда запальчиво спросила:

— Неужели для грусти непременно должна быть какая-то причина?

Да. Определенно! Доминик сомневался, что Каро принадлежит к числу женщин, которые плачут беспрестанно и беспричинно. Только гордость не позволяет ей открыть ему причину своих слез.

— Возможно, вы поняли, что… события последних дней гораздо тяжелее, чем вам казалось вначале?

— Я поняла, что события последних дней довели бы до слез любую восприимчивую женщину, — язвительно ответила она.

Язвительно и слишком быстро, подумал Доминик. Едва ли предлог, который он сам так кстати ей подсказал, был истинной причиной огорчения Каро. Впрочем, покосившись на нее, он сразу понял, что другого объяснения ему сейчас не дождаться.

— Что ж, мне лучше уйти, а вам я желаю спокойной ночи, — с трудом проговорил он, чувствуя, что ему не хватает воздуха.

— Да, вам лучше уйти, — кивнула Каро.

Ни один из них не шевельнулся. Каро смотрела на Доминика, сидящего на краю кровати. При свечах он казался таким суровым и таким красивым! Его дикарскую красоту еще больше подчеркивал шрам на щеке.

Шрам был рваный и неровный, как будто на щеке разорвали кожу.

— Как это случилось? — спросила наконец Каро, уступая своему давнишнему желанию и легко дотрагиваясь до шрама кончиками пальцев.

Доминик дернулся, но не отстранился.

— Каро…

— Скажите, — попросила она грудным голосом.

Сжав зубы, он процедил:

— Французская сабля.

Глаза у Каро расширились, она снова перевела взгляд на шрам.

— Не похоже на чистую рану от клинка…

Доминик равнодушно пожал плечами. Ласковое прикосновение ее пальчиков к рубцу встревожило его гораздо больше, чем он ожидал… и хотел показать.

— Я сам виноват — недостаточно искусно сшил края раны!

Каро испуганно распахнула глаза:

— Вы сами зашивали себе рану?!

— Бой был страшный, много раненых, а врачи занимались тяжелоранеными и умирающими; не хотелось беспокоить их пустячным порезом.

— Но…

— Каро, уже поздно. Что вы?.. — Доминик осекся; ему показалось, будто из него выпустили весь воздух, когда Каро неожиданно села и прижалась губами к шраму на его щеке. — Что вы делаете? — Он схватил ее за руки и отстранил от себя.

Каро словно не замечала, как он разгневан. Все ее мысли были заняты его ужасной раной. Неужели он действительно собственноручно зашил ее? Наверняка он не обработал рану спиртом — не до того было… Представив, что ему пришлось пережить, она вздрогнула.

— Война — это варварство!

Доминик подавленно и горько улыбнулся:

— Как и тирания.

Каро невольно вспомнила: хотя сейчас сидящий перед ней мужчина выглядит истинным представителем столичного общества, совсем недавно он воевал, командовал солдатами, которые спасли Англию от жадных лап Наполеона.

Она снова устремила пытливый взгляд на шрам. Несомненно, он ежедневно напоминает ему о страданиях и тяготах той долгой и кровавой войны.

— Вы настоящий герой!

— Каро, не пытайтесь меня романтизировать! — Доминик вскочил с кровати и смерил ее суровым взглядом, на виске у него от напряжения забилась жилка.

Она чуть приподнялась, опираясь на локти, и он не мог не заметить, как соблазнительно выглядывает из выреза платья ее грудь. Из прически выбилось несколько задорных локонов, которые теперь ниспадали на ее голые плечи. Возбуждение снова охватило его. Больше всего на свете ему захотелось швырнуть ее на подушку, сорвать с нее одежду и грубо взять ее, чтобы унять наконец мучающую его тоску!

— Я не герой и никогда не буду героем для какой бы то ни было женщины, — хрипло произнес он.

Увидев, как горят его светло-серые глаза огнем желания, Каро едва не задохнулась. Она инстинктивно поняла, что Доминик балансирует на грани; одно неверное ее слово — и он, скорее всего, полностью утратит самообладание.

Ей стало страшно, но в то же время в глубине души захотелось, чтобы Доминик утратил контроль над собой. Все ее чувства необычайно обострились после вчерашней драки «У Ника», когда зверски избили лорда Торна и Доминик практически похитил ее, увезя против воли к себе в дом. Помнила она и девушку в парке, похожую на ее младшую сестру…

Она провела по губам кончиком языка.

— Доминик, шрам на вашем лице свидетельствует об обратном.

Доминик знал, что женщин чаще отталкивает его уродливый шрам, который тянется по всему лицу, от глаза к подбородку. Правда, Каро уверяла его, что шрам нисколько его не портит. Но Каро не похожа ни на одну его прежнюю знакомую…

Ему надо уйти. Уйти немедленно! Он должен держаться как можно дальше от Каро.

И все же что-то в выражении ее лица удерживало его. Может быть, необычно мягкий свет ее зеленовато-голубых глаз? Может, румянец на щеках? Может, пухлые губы, сложенные как будто для поцелуя…

— Каро, прогоните меня, прикажите мне уйти! — Еще не докончив фразы, Доминик вернулся к кровати, схватил ее за плечи и грубо поднял. — Если выяснится, что вы замужем…

— Но я не замужем! — удивленно ответила она.

Больше Доминику ничего не требовалось: он жадно прильнул к ней губами, заглушив дальнейшие возражения.

Каро почувствовала, что вся горит; его губы не давали ей пощады, руки стальной хваткой обвили ее талию. Он притянул ее к своей мускулистой груди, не дав ни времени, ни возможности о чем-либо подумать. Она впилась пальцами в его широкие плечи.

Все, кроме Доминика, в тот миг перестало для нее существовать. Не было ничего, кроме его жадных губ, его мускулистого, гибкого тела, кроме его теплых и беспокойных рук, которые пробежали по ее спине сверху вниз. Охватив ягодицы, он легко поднял ее повыше, и их бедра оказались на одном уровне. Каро едва расслышала его гортанный то ли вздох, то ли стон…

Прижавшись к нему, почувствовав, как он возбужден, Каро как будто растаяла изнутри. Он был таким твердым, таким горячим и пульсирующим! Грудь у нее набухла, ее обдало жаром, она почувствовала влагу между ног. Жар стал невыносимым, когда Доминик расстегнул на ней платье, обнажил грудь и сжал пальцами ноющий от сладкой боли сосок.

Каро запрокинула голову и застонала; его ласки словно подводили ее к краю пропасти, она балансировала на грани наслаждения и боли. Она все сильнее выгибалась ему навстречу, даря себя.

Губы ее разомкнулись словно сами собой; она ждала, звала, манила его. Доминик склонился к ней, быстро провел кончиком языка по ее пухлым губам и, раздвинув их, устремился внутрь, не переставая ласкать ее грудь. Вдруг…

— Нет! — Доминик последним усилием заставил себя оторваться от нее. Глаза его полыхали огнем. Он поспешно прикрыл ей грудь и отстранил от себя.

У Каро кружилась голова. Она совершенно забыла, где находится. И вдруг ее словно обдали ведром холодной воды!

— Доминик… — Она потянулась к нему.

— Каро, меня можно обвинить во многих грехах, — отрывисто проговорил он, сцепляя руки за спиной, как будто желая противостоять искушению. — На моей совести в самом деле много всего… — Губы его скривились в презрительной гримасе. — Замужем ты или нет, я не паду так низко и не соблазню ту, кого пригласил под свой кров… пусть даже ты сама подталкиваешь меня к этому!

Можно ли сказать, что он ее соблазняет, если она так охотно идет ему навстречу? Если она до сих пор трепещет, вспоминая его губы и руки? При одной мысли о Доминике ее бросало в жар!

Хотя его последние слова свидетельствовали о том, что он действует совершенно хладнокровно.

Одного взгляда на мрачное, суровое лицо Доминика хватило, чтобы Каро поняла: миг безумия прошел. По крайней мере, для него… Ей осталось только одно: сохранить хотя бы остатки собственной гордости.

— Доминик, я вовсе не просила меня соблазнять!

Он тяжело вздохнул:

— Каждый ваш взгляд и каждое слово — соблазн!

— Так нечестно! — возмущенно выдохнула Каро. Да, ее тело все еще томится тоской по нему, но достаточно взглянуть на Доминика, и сразу станет ясно: он тоже возбужден до последней степени!

— Вот как, нечестно? — Раздувая ноздри, Доминик окинул ее безжалостным взглядом.