Ермолай Амосович, узнав, что проект Копетдагского водохранилища утвержден без его визы, был страшно разгневан: «Значит, мне уже не доверяют, — думал он с горечью и возмущением. — Выходит, я как опытный и принципиальный эксперт уже не нужен. Но я не потерплю этого! Я ещё в силах постоять за себя и свой авторитет».

И Кальниш решил действовать. В письменном заявлении он обратил внимание на «несуразную» конструкцию Копетдагской плотины специалистов Главного управления экспертизы Госстроя СССР. И это Управление, пользуясь своим правом, потребовало от Министерства водного хозяйства СССР прислать проект Копетдагского водохранилища на повторную экспертизу выборочного контроля.

Ольга Степановна и Майя Васильевна опять вылетели в столицу. Все повторилось сначала. Опять волнения и бесконечные хождения по кабинетам и коридорам разных ведомств. Опять неумолимые эксперты не дают согласия на то, чтобы плотина имела земляной откос, а ее намыв они по-прежнему считают «на пределе возможного». Что это такое? А вот что. Намывать, мол, плотину вы можете. Пожалуйста, намывайте. Но помните: если что-нибудь с нею случится, ответите вы, проектировщики. Поскольку мы вас предупредили: намыв на пределе возможного. Почему же вы не вняли этому?

Усталые и раздраженные, Лавроненко и Казимова возвратились в гостиницу. Часа полтора-два они молчали Потом, когда «пришли в себя», между ними снова начался разговор, очень похожий на тот, что был вчера или позавчера.

— Но как же все-таки убедить нам москвичей, что мы правы? — первой заговорила Ольга Степановна.

— Ты все еще надеешься их убедить? — с легкой усмешкой произнесла Майя Васильевна. — Лично я такой возможности не вижу.

— А я вижу! — сказала Лавроненко решительно.

— И каким же это образом? — с интересом спросила Казимова. Боевой вид подруги какую-то надежду вселил и в нее.

— А вот таким, — повернувшись от зеркала и все еще поправляя волосы, сказала Ольга Степановна. — Надо сомнениям московских специалистов противопоставить веские аргументы не только об опыте уже построенных в Туркмении плотин, но и по Копетдагскому водохранилищу. Надо на этом объекте провести глубокие научные исследования по всем спорным вопросам и добыть новые, обоснованные научно доказательства нашей правоты.

— Твоя идея, голубушка, мне нравится, — тепло сказала Казимова. — Но вряд ли она осуществима. Ведь для того, чтобы производить обследование, надо открыть стройку. А кто же нам выдаст такой солидный аванс доверия?

— Но кто-то должен, в конце концов, поверить нам! — почти с отчаянием произнесла Ольга Степановна и опустилась в кресло.

Женщины долго молчали.

И тут совершенно неожиданно Майю Васильевну Казимову осенила идея: позвонить Борису Андреевичу Пылкину и попросить у него поддержки. Имя этого ученого широко было известно во всем мире. Это — академик, член Международной комиссии по большим плотинам. Словом, корифей!

Однако у Казимовой тогда же появилось и сомнение: а относится ли Копетдагская плотина к большим? Если нет, то академика и беспокоить не следует.

— По высоте напора не относится, — разъяснила Ольга Степановна, — а по длине напорного фронта, безусловно, относится. Кстати, вопрос о строительстве плотины из местных материалов включен в повестку дня ближайшего конгресса специалистов плотиностроения.

Только после этого, преодолевая робость, Майя Васильевна позвонила в Киев, на квартиру Пылкина. Представилась. Борис Андреевич сказал, что помнит ее. Тогда Майя Васильевна поведала ему о той печальной ситуации, в какой они оказались с Ольгой Степановной, защищая свой проект.

— Чтобы убедиться, насколько вы правы, — сказал Борис Андреевич, — я должен посмотреть ваши плотины.

— Так приезжайте, пожалуйста, мы покажем их! — радостно воскликнула Казимова, хотя не очень верила тому, что Пылкин вот так запросто возьмет и приедет. Своих, наверно, дел по горло.

Борис Андреевич охотно принял приглашение я вскоре прилетел в Ашхабад. Он осмотрел плотины на Теджене, на Хаузхане, побывал даже на озерах Келифского Узбоя и дал высокий отзыв о земляных плотинах и решениях местных проектировщиков.

Так, благодаря авторитетной поддержке академика, спор по поводу земляных откосов был решен в пользу авторов проекта Копетдагского водохранилища.

Прошло после этого несколько лет.

И вот у подножия гор золотистой подковой выгнулась плотина. Немало тут потрудились бульдозеристы, нагребая на плотину сухой грунт. Сюда же, на шесть десят намывных карт день и ночь гнали пульпу двенадцать мощных землесосов.

Когда-то считалось незыблемым: намывать плотину песком только крупных фракций и, не дай бог, чтобы на карту попали пылеватые грунты из супеси и суглинка! Ученый Московского института гидротехники и мелиорации Давид Лазаревич Меларут и Ольга Степановна Лавроненко отвергли прежнюю технологию намыва, предложив подавать на плотину только пылеватые частицы. Они же предложили внутри каждой намывной карты возводить по две продольные дамбы, с двумя или тремя прорезями. Это для того, чтобы мелкие частицы намытого грунта отнести как можно дальше ка отлогий откос плотины. Поданная на карту пульпа отстаивалась теперь до полного осветления, а в карьерное озерко возвращалось всего лишь пять процентов грунта, — в восемь раз меньше, чем раньше! Во столько же раз увеличивалась скорость намыва плотины, а стоимость ее снизилась на миллион рублей.

Как уже сказано выше, плотина строилась послойно: после намытого насыпался сухой грунт, быстро отнимавший влагу у нижнего, глинистого, Копетдагская плотина относится к плотинам распластанного типа. Так ее называли потому, что в верхнем бьефе, со стороны водного пространства, ее откос напоминает светлую полосу морского пляжа. Пока высота плотины была небольшой, всего десять метров, земляной откос надежно ее защищал от волнобоя. По ведь плотина должна подняться до двадцати пяти метров, а волна — до двух с половиной…

Как же быть?

И тут было найдено блестящее решение: защитить нижнюю часть откоса «гравийным плащом» толщиною в один метр. Для этого на плотину надо доставить два с половиной миллиона кубометров гравия. В истории гидротехники Туркмении такое покрытие применялось впервые. Не будь его, весь откос длиною в пятнадцать километров пришлось бы крепить дорогим бетоном.

Но значение гравийного плаща было не только в этом. Копетдагское предгорье — зона высокой сейсмичности. Значит, в этой зоне могут быть сильные подземные толчки. Если такое случится и плотина даст трещины, гравийный плаш должен сработать немедленно, то есть сразу засыпать образовавшиеся трещины я удержать влагу в огромном водоеме.


…Строительство плотины шло своим чередом и прочность ее не вызывала сомнений. Однако мысль о ее научном обследовании, появившаяся однажды у авторов проекта, не давала им покоя. «И все-таки ученых пригласить надо, — решили они. — Пускай, наконец, займутся нашей плотиной». И тут же задумались: а сколько это будет стоить? Ведь за спасибо ни один институт ничего делать не станет…

Сопоставив расходы на проектирование и научные исследования со стоимостью строительства, Лавроненко в Казимова пришли к заключению: денег потребуется немного. И вместе с тем игра стоит свеч. Научная проверка плотины не только лишний раз должна убедить авторов проекта и проектировщиков в ее прочности, но и тех, кто будет ее эксплуатировать. Тем более, что на своем веку она может подвергнуться не одному серьезному испытанию. Тут всякое может быть: и подземные толчки, и паводки, и шквальные ветры, и сверхпроектное заполнение водохранилища. Поэтому-то и надо выяснить заранее сильные и слабые звенья ее внутренних сил, подвергающихся перегрузкам. А приобретенный опыт можно использовать на строительств не других плотин.

Госстрой СССР направил в Туркмению экспедицию ученых института производственных исследований. Программа ее была обширной. Для членов экспедиции прямо на берегу водохранилища, в отдельном вагончике, была организована научная лаборатория.

Многокилометровое тело плотины подверглось самым разнообразным испытаниям. Ее зондировали и прослушивали с помощью самых совершенных аппаратов, подвергали сильному девятибальному землетрясению. А научная лаборатория произвела сотни анализов отобранного на разной глубине грунта.

В отчете, составленном экспедицией, было записано: «процесс ее уплотнения идет в оптимальцом направлении».

Суховато вроде бы. Скупо. Но ведь это сказано в научном отчете, где не должно быть места ни лирическим излияниям, ни поэтическим восторгам. И если уж сказано: «процесс уплотнения идет в оптимальном направлении», то это надо понимать как щедрую похвалу в адрес авторов проекта и тысячного коллектива гидростроителей, как высокую оценку качества сооружения.

Пока экспедиция занималась своим делом, Ольга Степановна часто приезжала на стройку и с затаенным любопытством, с тревогой узнавала о результатах проведенных обследований.

Незадолго до окончания работ экспедиции Ольга Степановна снова наведалась в лабораторию вагончика. Ученые подробно рассказали ей о проведенных исследованиях, показали образцы грунтов, взятых на плотине. И когда разговор подходил к концу, заведующий лабораторией, удивительно похожий лицом и очками на Александра Сергеевича Грибоедова, и неизменно ходивший в старом джинсовом костюме, сказал:

— Давно хочу спросить, Ольга Степановна, над какими проектами работаете вы и ваши коллеги? Если это не секрет, конечно…

— Ну, какие, право, могут быть секреты, Александр Сергеевич, — весело улыбнулась Ольга Степановна, спускаясь по ступенькам вагончика. Здесь же возле вагончика она остановилась, чтобы продолжить беседу. — Могу сказать, что сейчас мы заканчиваем проектирование так называемого Зеидского водохранилища, расположенного в головной части Каракумского канала. Ах, если бы вы знали, как оно необходимо, нам, это водохранилище! Прежде всего, разумеется, для развития хлопководства, обводнения пастбищ, для расширения орошаемых площадей под садами и виноградниками. Но… в начале о том, что такое Зеид, — Ольга Степановна слегка волновалась. Смугловатые ее щеки заметно порозовели, а светло-серые глаза стали ярче, веселее. — Зеид — это цепь огромных сухих впадин к югу от озер Келифского Узбоя, по которым ныне проходит трасса Каракум-реки. Об этих впадинах ученые знали давно и именно те ученые и инженеры, которые занимались проблемами орошения земель в бассейне реки Амударьи, В их числе такие, как Цинзерлинг, Ризенкамиф, Ермолаев и Моргуненко. Уже тогда, в начале нашего столетия были, оказывается, люди, выд вигавшие идею заполнения Зеидских впадин водами Амударьи. Ну, хотя бы, скажем, для того, чтобы обеспечить водопоем сотни овечьих отар или для выращивания хлопка. С той поры сохранились даже проектные разработки Зеидских водоемов и, как ни странно, кое в чем похожие на наши.

Немало энтузиастов, неустанно твердивших о пользе строительства водохранилищ в головной части Каракумского канала, было и в нашем, проектном институте. Все соглашались с ними: мол, давно пора бы запроектировать эти водоемы. Но дальше слов дело не шло. Такое бывает конечно… Мало ли прекрасных инженерных замыслов остаются на бумаге, в мечтах или воображении их авторов. И лишь немногие из ниполучают действительное воплощение.

Неизвестно, как сложилась бы и судьба Зеидского водохранилища, если бы не одно… печальное известие.

Это было много лет назад. Приехал как-то к нам из Москвы главный специалист Главного управления комплексного использования водных ресурсов страны по фамилии Григорович. Хорошо запомнился он! Во-первых, своей фамилией, которую, как известно, носил популярный в свое время писатель, автор повести «Антон-Горемыка» и романа «Рыбаки». А самое главное — по тому строгому предписанию, которое Григорович привез из Министерства мелиорации и водного хозяйства СССР. А заключалось это предписание в том, чтобы запретить нашей республике увеличивать забор воды из Амударьи в Каракумский канал ранней весной, когда на хлопковых полях начинаются промывочные и влагонакопительные поливы. Надо ли говорить, как это пагубно могло бы сказаться на урожайности хлопчатника, если орошаемые земли не избавлять от накопления в них солей.

Разумеется, такое ограничение в воде появилось неслучайно. Оно было связано с весенним маловодьем реки и острой нуждой в промывочной воде других хлопкосеющих республик Средней Азии, расположенных в бассейне Амударьи.

Известие об ограничении водозабора в канал огорчило многих, в том числе и нас, конечно, работников института. Стали мы думать: как же быть? Неужели так в придется жить на скудном водном пайке? И тут… кого-то осенила счастливая мысль: запроектировать в головной части Каракумского канала крупное водохранилище. Причем, заполнять его лишь в строго определенное время: с конца лета, осенью и зимой. А когда придет весна — поднять затворы водохранилища и подать из него воду в Каракумский канал. Зато в это же время из Амударьи не брать ин капли.