— Зита, я такая огромная, как слон, и вы, как никто другой, отлично знаете, что в таком положении не принято показываться гостям.

— Дорогая вы моя Эмма, тут Сан-Франциско, а не Лондон и не Париж. Внешние правила приличия здесь вовсе не столь уж строгие — и слава Богу! Теперь — второе: три недели тому назад, точнее, четырнадцатого ноября, ваш отец вместе с вашим мужем под громкий звук фанфар открыли Торговый центр «Де Мейер и Кинсолвинг», а вы даже не были на открытии!

— Я ведь объясняю вам, что не намерена выходить из дома, пока в таком виде!

— Вы слишком жалеете себя.

— Вы обвиняете меня? Оказаться в этом жутком городе с жутким мужем, который тебя ненавидит…

— Не верю, что он ненавидит вас. По-моему, это именно вы причинили ему боль, а это — совсем другое дело! Он на самом деле добрый и великодушный. Он был чрезвычайно добр ко мне.

— Ох, Зита, я не желаю больше слышать о нем! Если он такой замечательный, то почему тогда не уделяет мне больше внимания, а вместо этого носится по всему штату?

— Понимаете ли, дорогая, ведь он раскручивает избирательную кампанию, чтобы стать губернатором.

— Не представляю, кто в здравом уме проголосует за Скотта.

— Вы очень жестоки по отношению к капитану Кинсолвингу, чего я решительно не понимаю! Вашего Арчера мне довелось видеть лишь однажды, и хотя я признаю, что он весьма симпатичен, однако ни одним из положительных качеств вашего мужа он не обладает.

Эмма грустно посмотрела на Зиту.

— Если бы я только могла объяснить, почему так люблю Арчера! Каждую минуту я думаю о нем, особенно теперь, когда собираюсь родить его ребенка. То короткое время, что мы провели с ним на борту корабля… Арчер был так нежен со мной, нам было так прекрасно вдвоем… — Из глаз Эммы брызнули слезы. — Он был первым мужчиной, который сделал меня счастливой.

Зита вздохнула.

— Что ж, мне очень жаль вас. Вы — жертва любви. — Она поднялась с постели. — И все-таки я намерена порадовать вас. Раз уж вы никак не смогли выбраться и посмотреть мою лавку, расположенную под крышей Торгового центра — а дела в лавке идут, между прочим, очень даже неплохо, — я решила сделать так, чтобы Торговый центр прибыл к вам на дом.

С этими словами Зита несколько раз хлопнула в ладоши. Дверь спальни отворилась, и вошла симпатичная молодая блондинка. На ней было персикового цвета шелковое платье с такой огромной юбкой, какой Эмме еще не доводилось видеть. Слезы мгновенно высохли, и Эмма уселась в постели.

— Это Элен, одна из моих моделей, — сказала Зита. — Ну, как вам нравится это платье?

— Ох, Зита, оно просто великолепно! Но не слишком ли большая юбка?

— По самой последней парижской моде. Внизу там установлен специальный обруч из конского волоса, который называется кринолином. Продемонстрируй, Элен.

Модель, у которой прическа представляла собой массу завитых в мелкие кудряшки волос, подошла к кровати и приподняла юбку. Эмма вдруг судорожно схватила ртом воздух и прижала руку к животу.

— Что с вами, дорогая? — воскликнула Зита.

— Позовите доктора, — прошептала Эмма. — Думаю, что мой ребеночек собирается… — Она вскрикнула, не докончив фразы.

— Скорее! — крикнула Зита, обращаясь к своей модели. — Пусть кто-нибудь из слуг приведет сюда доктора Грея!

Как только Элен выскочила из комнаты, Зита подбежала и взяла Эмму за руку.

— Держитесь за мою руку.

— Больно…

— Да, это ужасно, я знаю. Но скоро это закончится, и появится ваш долгожданный ребенок…

— Я… о-ой… о Боже! — Эмма снова вскрикнула. — Кажется… уже начинается…

— Спокойно. Доктор скоро будет.

— Где Скотт? Почему он не здесь? Черт бы его побрал… о-ох! Боже…

— Ничего, ничего, крепитесь.

— Мне никогда не было так плохо.

Эмму трясло, она покрылась потом. С ванночкой и чистыми полотенцами в руках в дверях появился Кан До.

— Халосы миссис иметь лебенок. — Китаец осклабился и проворно подошел к постели. — Доктор Грей приходить совсем скора-скора. Ребенок пора! Кан До любит ребенок. У меня их три, и сделать еще многа-многа… Пока весь не выйду…

— Кажется… — Эмма хватала ртом воздух, — сперва выйдет вся твоя тайтай, а, Кан До?


Три часа спустя Зита взяла из рук доктора кричавшего новорожденного мальчишку и поднесла к матери, чтобы та могла взглянуть на ребенка.

— Посмотрите, правда, хорошенький? — улыбнулась она. — Восемь фунтов три унции. И совершенно здоровенький! Как же все замечательно!

Изможденная, Эмма взглянула на краснолицего ребенка и выдавила из себя едва заметную улыбку.

— Арчер, — прошептала она, — наконец-то у меня есть твой сын.

Последнее, о чем подумала Эмма перед тем, как забыться сном, была мысль о том, что детектив, которого она наняла, чтобы найти Арчера, может быть, сообщит ей новости еще до Рождества.


— Он сейчас в каторжной тюрьме штата Огайо в городе Коламбус, — сказал Горацио Доббс, лысый детектив, одетый в мешковатый костюм. — Отбывает пятилетний срок за вооруженное ограбление.

— Понимаю, — сказал Скотт.

Они сидели в офисе Скотта, который размещался в здании Первого склада Кинсолвинга, неподалеку от Эмбаркадеро. Скотт откинулся на спинку кресла и, поигрывая карандашом, размышлял.

— Это строгая тюрьма? — наконец спросил он.

— Одна из самых строгих. С тех пор как ее построили лет десять назад, ни одному заключенному еще не удалось убежать.

— Кто начальник тюрьмы?

— Его фамилия Ридли. Был членом городской управы в Кливленде. Тамошний губернатор назначил его начальником тюрьмы в благодарность за политические услуги.

— Взятки берет?

Горацио Доббс ухмыльнулся и пожал плечами.

— Кто из политиков их не берет? Поговаривают, что в бытность свою членом городской управы он благоволил к подносившим ему.

— Гм… — Скотт подался чуть вперед. — А теперь вот что я хочу, чтобы вы передали моей супруге. Скажите ей, что Арчер Коллингвуд пытался бежать из тюрьмы и был застрелен охраной. Понимаете? Пытался убежать и получил от охранника пулю.

— Понимаю.

— Но скажите это ей не раньше первого января. Она только что родила, и потому я не хотел бы портить ей праздники.

— Этот Коллингвуд, он ее родственник?

— А вот это, друг мой, не ваше дело!

С этими словами Скотт выдвинул ящик письменного стола и вытащил желтый замшевый портфель, который и протянул сыщику.

— Здесь дополнительно еще тысяча долларов за ваши услуги, Доббс. Это поможет вам забыть, что я нанял вас прежде, чем это сделала моя жена.

Горацио Доббс поднялся со стула и улыбнулся.

— Капитан, я уже едва могу припомнить ваше имя.


На первый праздник Торговый центр «Мейер и Кинсолвинг» устроил рождественскую елку. Это была первая рождественская елка, когда-нибудь виденная в Сан-Франциско. Феликс, ставший генеральным директором этого универсального магазина, был хорошо знаком со старинным обычаем, который немецкий супруг королевы Виктории популяризировал в Англии. Не обращая внимания на некоторую комичность ситуации: мол, еврей привносит подобного рода обычай на калифорнийскую почву, Феликс распорядился — и весь гигантский четырехэтажный Торговый центр был богато разукрашен свежесрубленными сосновыми ветками, которые, в свою очередь, были украшены красными бантами. А кроме того, над входной лоджией со стороны Портсмут-сквер была поставлена двадцатифутовая белая сосна. Памятуя о гибельном Рождестве пятилетней давности, Скотт настоял на том, чтобы Торговый центр был выстроен из кирпича. Молодой архитектор-чилиец, которого сумел отыскать Одноглазый, спроектировал весьма красивое здание с тщательно продуманными карнизами из белой жести, которые вместе с мансардной крышей придавали ему своеобразный вид.

Магазин вскоре сделался известным под укороченным названием «Де Мейерс». Успех его деятельности был очевидным и скорым. Феликс привез с собой из Старого Света хорошо отработанные, веками проверенные торговые навыки, которые более чем кстати пришлись в городе, населенном мужчинами, не знающими, куда девать накопленные деньги. Симпатичные витрины из дерева и стекла, которые Феликс разместил в окнах нижнего этажа, были заполнены часами, серебром, одеждой, безделушками, тематическим подбором товаров и даже образцами продуктов питания, что по тому времени было совершенной новинкой. Все это позволяло легко выуживать золото из карманов золотоискателей. В одном из концов Торгового центра разместился магазин Зиты «Женская лавка», дела которого поначалу шли не совсем удачно, и не столько потому, что в Сан-Франциско было сравнительно мало женщин, но отчасти потому, что сперва Зита установила на свои наряды поистине астрономические цены. Однако ее одежда была настолько элегантной — особенно это бросалось в глаза в городе, где вообще было не много красивого, — что покупатели все-таки пошли в «Женскую лавку», особенно после того, как несколько полуголых официанток из заведения напротив совершили там свои первые покупки. Зарабатывая тем, что в течение всего рабочего дня ходили практически без ничего, эти официантки тратили деньги на великолепные наряды Зиты — платья, шляпы, меха. Зита очень даже хорошо представляла себе, каким образом эти женщины зарабатывают деньги, однако же была вовсе не заинтересована в том, чтобы отваживать от своего магазина лучших покупательниц.

— Позднее, — говорила она Феликсу, — когда здесь появятся настоящие леди, тогда и посмотрим. А пока… — Она многозначительно пожимала плечами.

Феликс был с этим согласен.

— Действительно, все наши покупатели сейчас грубые и грязные. Но мы зададим тон, и настанет день, когда наш покупатель подтянется к нашим стандартам.

— У них есть золото, — сказала Зита, — мы же в обмен продаем им блеск.

Хотя Феликс был генеральным директором магазина, присматривающим за работой пятидесяти двух нанятых на службу работников, сердцем он всегда пребывал в уголке второго этажа, где по соседству с отделом мебели располагался его крошечный магазинчик «Ювелирные изделия». Феликс, страстью которого были драгоценные камни, выставлял напоказ свои броши, кольца, даже одно бриллиантовое колье. Узор всех этих украшений был его собственный, тогда как выполняли работу двое китайских мастеров, которых Феликс лично отыскал и выпестовал. Именно здесь, в этом магазине через десять дней после рождения маленького Арчера Эмма впервые показалась на публике.

До Рождества оставалась еще неделя, и покупателей в Торговом центре было полным-полно. Скотт помог Эмме выйти из ландо, которое остановилось как раз возле главного входа. Прохожие остановились, желая поглазеть на экипаж и его пассажиров. Перламутровое платье, сработанное Зитой, с гигантским кринолином, великолепно смотрелось в сочетании с темным мехом пальто из выдры и чудесной, украшенной перьями шляпкой. Хотя Эмма еще не вполне оправилась после родов и выглядела бледной, она являла собой редкостную красавицу. Скотт, казавшийся еще более крупным в высокой шляпе и пальто с бобровым воротником, повел жену в магазин. Зеваки сопроводили вход четы в Торговый центр аплодисментами. Внутри Эмму встретил и расцеловал отец. Затем Феликс и Скотт провели Эмму по всем этажам, закончив эту ознакомительную экскурсию на втором этаже, в ювелирном магазинчике.

— Папочка, да здесь восхитительно! — воскликнула Эмма. — Интерьер так элегантен! Такое чувство, будто перенеслась назад в Европу. Я потрясена!

— Но Эмма, дорогая моя, ты должна также поздравить и Скотта, — сказал Феликс. — Он так же упорно трудился, как и я. Не забудь, Торговый центр назван «Де Мейер и Кинсолвинг».

Эмма повернулась к мужу и постаралась улыбнуться.

— Ну разумеется. Я совсем не хотела обидеть тебя, Скотт. Прими мои самые искренние поздравления.

— Сердечные, как всегда, — сказал он. — Между прочим, Эмма, у меня есть для тебя подарок. Автор — твой отец.

Феликс протянул Скотту черную фетровую коробочку. На верхней стороне крышки золотыми буквами было написано: «Ф. де Мейер. Ювелирные изделия. «Сан-Франциско». Передавая жене эту коробочку, Скотт тихо сказал:

— Это за то, что подарила мне прекрасного сына.

Эмма открыла коробочку. Внутри, сверкая в свете газовых фонарей, находилась великолепная брошь в виде цветка.

— Изумруды и алмазы! — воскликнула она. — О, это восхитительно! Спасибо тебе, дорогой.

— Изумруды и алмазы, — сказал он, не в силах скрыть некоторую мрачность своего тона. — Совсем как ты.


На самое Рождество Скотт подарил Эмме еще одну драгоценность: на сей раз потрясающей красоты колье из изумрудов и алмазов. Колье также было работы Феликса.