Фред Стюарт - Золото и мишура

— Скотт, — сказала Эмма, — это действительно чересчур. Ты уверен, что мы можем позволить себе такие расходы?

Скотт взял черную, обтянутую шелком коробочку, вытащил переливающееся украшение и надел на шею жены.

— Поверь мне, мы можем это себе позволить, — сказал он.

— Скотт был прав, — сказал Феликс, стоявший вместе с Зитой перед рождественской елкой, установленной в главном зале Торгового центра. — Главной золотой жилой этого штата сделался Торговый центр «Де Мейер и Кинсолвинг».

— И ведь нам не пришлось даже копать землю, — сказал Скотт. — Кан До, принеси зеркало для тайтай.

Через считанные секунды он притащил из гостиной огромное зеркало, вставленное в раму из позолоченного дерева, так называемую «псише». Эмма, будучи одета в очередное платье, сшитое Зитой — на этот раз из дымчато-голубой тафты, — поспешила к зеркалу и принялась рассматривать свое отражение.

— Спасибо тебе, — повернувшись к мужу сказала она и увидела, что взгляд Скотта устремлен на лестницу, по которой мадам Чой, круглолицая китайская ама, которую недавно нанял Скотт, спускалась с Арчером на руках из детской, расположенной на третьем этаже.

— А вот и Арчер спускается к нам, чтобы увидеть первую в своей жизни рождественскую елку! — воскликнул Скотт.

Мадам Чой принесла ребенка отцу; Скотт пощекотал подбородочек Арчера и, подделываясь под детскую речь, обратился к нему:

— Алчел хочет увидеть, что ему подалили на Лождество, а?

Эмма терпеть не могла, когда взрослые сюсюкают с детьми, но сдержалась и ничего не сказала.

— Мадам Чой, он ел в шесть часов? — спросила она.

— Да, тайтай, — ответила ама, которая была также и кормилицей.

— Вот и лоздественский подалоцек для насего ребеноцка, — сказал Скотт и вложил в крошечную ручку Арчера серебряную погремушку. Ребенок взмахнул ею и засмеялся.

— Бог ты мой, какой находчивый! — улыбнулся Скотт. — Вырастет — станет грозой всех женщин.

«Как его отец», — подумала Эмма, однако и на сей раз ничего не сказала.

Какие бы чувства она ни испытывала к мужу, Эмма должна была признать, что он оказался любящим отцом, за что она могла быть ему только благодарна. С рождения Арчера в отношениях с ней Скотт был сама забота, и хотя Эмма гнала прочь всякую мысль о том, что ее чувства могли быть куплены, она не могла плохо относиться к человеку, который делает ей такие роскошные подарки. Более того, после рождения ребенка Скотт возвратился к ней в постель, и после многих недель вынужденного воздержания секс смягчил их отношения, которые в недавнем прошлом были весьма прохладными. Эмма должна была признать, что Скотт стал страстным и нежным любовником. Она понемногу даже начала задаваться вопросом, а уж не влюбился ли Скотт в нее по-настоящему, пусть хоть немножко. Но так ли это, нет ли, главное заключалось в том, что у ребенка был теперь любящий отец. И до тех пор, пока Скотт выполняет взятые на себя обязательства, Эмма будет выполнять свои, оставаясь пусть не любящей, но хорошей женой.

Она намеревалась предложить всем поужинать, но в это время наверху раздался крик, эхом отдавшийся даже в холле. Почти сразу же на галерее появилась одна из работавших в доме китаянок, которая принялась быстро лопотать что-то Кан До по-китайски.

— Наверху злой дух! — сказал Кан До Скотту. — Женщина сказала, что поправляла вашу постель и увидела злой дух.

— Она, наверное, пьяна.

— Нет, босс, она хорошая.

Скотт пошел вверх по лестнице, за ним начала подниматься и Эмма, которой хотелось узнать, что же такое увидела их служанка. Стоявшая у дверей китаянка громко всхлипывала и лишь указывала пальцем в сторону постели. Скотт в сопровождении Эммы и Кан До поспешно вошел в спальню.

— Чи линг! — воскликнул Кан До, указывая на прикроватный ночной столик, сделанный в виде фарфоровой собаки, который развалился на множество кусков. — Злой дух пришел, чтобы разрушить чи линг. Это есть очень плохо!

— Скотт, что случилось? — спросила Эмма.

— Китайцы верят, что эти собачки, собачки Фу, как их еще называют, охраняют дом от злых духов, — объяснил он.

— Оченна сильный злой дух, — пробормотал Кан До. — Очинна плохо, босс. Злой дух улегся на ваш постель.

— Заткнись, Кан До! Кто-то, должно быть, пробрался в дом. Или это сделал кто-то из слуг, но я, черт побери, уверен, что это был отнюдь не злой дух.

— Но, босс, еще год назад моя говорить вам, что вы перед тем, как закладывать этот дом, не проверили фенг шуи. Это оченна плохо, оченна… Теперь вот злые духи пробраться внутрь…

— Что еще за фенг шуи? — перебила китайца Эмма.

— Это дух ветра и воды. Все китайцы проверяют фенг шуи, прежде чем начать строительство дома. Конечно же, все это предрассудки, однако же они этому верят. Кан До, своими разговорами ты напугал тайтай, и потому я хочу, чтобы ты прекратил, понимаешь? И хочу, чтобы ты выяснил, чьих рук это дело. Я лично накажу виновного.

Кан До грустно покачал головой.

— Как же это вы наказывать злой дух, босс? Но я попытаюсь…

Когда китаец ушел, Эмма спросила:

— Что бы это могло, по-твоему, значить?

Скотт нахмурился.

— Не знаю, но только я не позволю, чтобы этот случай испортил рождественский праздник. Давай пойдем к столу.

Эмма вслед за мужем вышла из комнаты. Но прежде чем закрыть за собой дверь, она взглянула на разбитую собаку Фу и слегка вздрогнула, как от дуновения холодного ветра.

Но никакого ветра не было.

3 января 1851 года ужасный тихоокеанский шторм обрушился на Сан-Франциско. Стоя у окна спальни, Эмма смотрела на проливной дождь. Услышав за спиной звук открываемой двери, она обернулась и увидела Скотта.

— Там внизу детектив Доббс, — сказал он. — У него есть известия об Арчере Коллингвуде.

Эмма поспешила к дверям, но Скотт поймал ее за руку.

— Ты, конечно, понимаешь, что Коллингвуд — не самая симпатичная для меня личность в мире, — сказал он. — Но ради тебя, ради твоего спокойствия, надеюсь, что новости — хорошие.

Эмма была тронута.

— Спасибо, Скотт. В сложившихся обстоятельствах это очень любезно с твоей стороны. — И она почти вылетела из комнаты.

Оставшись один, Скотт устремил взгляд на то самое место, где еще десять дней назад сидела собачка Фу. Теперь тут стоял ночной столик европейского образца. Кан До так и не сумел разрешить загадку, кто же именно уничтожил чи линг. Если бы в городе была Ах Той, то Скотт подумал бы на нее. Несмотря на то, что Одноглазый установил для китаянок ежегодные выплаты наличными, что сделало манчжурских принцесс богатейшими из «поднебесников» города, Ах Той даже не пыталась скрывать свою ненависть к отцу внучки: эта ненависть заявляла о себе все еще видимыми шрамами на щеке Скотта, по которой прошлись ногти Ах Той. Однако же Ах Той вернулась в Китай, чтобы навестить расположенную на Западных Холмах неподалеку от Пекина могилу мужа. Скотт иногда задавался вопросом, насколько может чувствовать себя в безопасности в Поднебесной Империи вдова бравшего взятки принца Кунга, но, по мысли Скотта, у Ах Той было теперь достаточно много средств, чтобы, не рискуя головой, приезжать в Китай и выезжать оттуда. И поскольку иных подозрений не было, Скотт решительно не представлял, кто бы мог разбить собачку Фу у них в спальне. Он, пожалуй, уже и думать бы забыл о случившемся, если бы не знал, насколько серьезно китайцы относятся к своим верованиям и суевериям. Для «поднебесников» злые духи были не менее реальными, чем, например, туман для представителей западной культуры. Кто-то, вероятно, желал навести порчу на их семейные отношения. А единственным человеком, за исключением Ах Той, у которого была причина совершить такой странный, но символический поступок, была Чинлинг. Но Скотт отметал эту мысль, поскольку она никак не сочеталась с мягким и добрым характером Чинлинг.

Услышав тихое всхлипывание, Скотт обернулся и увидел Эмму, входящую в комнату.

— Он мертв, — сказала она, прижав к глазам платок. — Пытался бежать из тюрьмы, и его застрелили. О, Скотт…

— Мне жаль.

Она подошла к мужу, он обнял ее и сжал в объятиях, как сжимают ребенка.

— У нас есть Арчер, — желая успокоить ее, сказал он, отметив про себя, что детектив в точности выполнил его поручение.

— Я знаю, что ты ненавидел его, — всхлипывая, проговорила Эмма, — но он никак не заслужил такого конца! Он и банк-то ограбил потому, что у него отобрали ферму.

— Я знаю.

Она представила себе молодого человека с ангельским лицом, который так страстно любил ее на борту речного парохода, и снова разрыдалась. И пока Эмма плакала у мужа на плече, Скотт думал: «Теперь она только моя…»

Неделю спустя Эмма получила следующее письмо, написанное крупными, едва ли не детскими прописными буквами:

«10 января 1851 г.

Дарагая миссис Кинсолвинг. Теперь вы иметь малютку мальчика и, может, вы хотеть бы встретиться с его сестричка по отцу, который звать Стар.

Если да, пожалуста, приходите в дом 2 на Дюпон-гэ завтра в четыре на чай. Пожалуста, не говорить кап. Кинсолвинг, если захотите приходить.

В надежде стать ваш друг Чинлинг».

Чинлинг… Эмма подняла голову. Чинлинг, женщина, про которую она всегда думала, что ненавидит ее, приглашает на чай и хочет показать своего ребенка. Надеется стать ее другом? Все это так странно! Да и о чем они будут разговаривать? О пеленках, что ли? О женской гигиене? О том, как делить мужа?

Но тем не менее Эмма, в определенном смысле, была рада этому письму. И не только потому, что в ней были сильны любопытство и желание увидеть прежнюю сожительницу мужа. Эмма была уверена, что эта женщина не пригласила бы ее в гости, если бы Скотт тайком встречался с ней. Эмма будет всегда с благоговением чтить память об Арчере. Однако сейчас, когда он погиб, а у нее на руках был маленький Арчер, начала происходить любопытная вещь.

Эмма понемногу стала влюбляться в собственного мужа.

С начала года Скотт по-настоящему развернул свою предвыборную кампанию. Он ездил по всему огромному штату, и вот теперь оказался в небольшом южном городке под названием Лос-Анджелес, который в Калифорнии отличался наивысшими показателями уровня преступности, за исключением самого Сан-Франциско.

Скотт знал, что большинство калифорниос, как называли себя мексиканские фермеры, были категорически против предоставления Калифорнии статуса штата. Три года назад по договору Гваделупы Идальго, который положил конец Мексиканской войне, Калифорния, Аризона, Нью-Мексико и Техас — то есть, по существу, территория всей древней испанской империи севернее Рио-Гранде — передавались победившим Соединенным Штатам. Случайная находка золота на Шаттерз-Милл вскоре после того, как эти земли отошли американцам, привела к тому, что толпы «гринго» — американцев, проживавших восточнее Калифорнии, — повалили сюда в поисках счастья. Неожиданно для себя калифорниос обнаружили, что ушлые иностранцы перевернули вверх дном тихую, неспешную жизнь края.

Понимая, что ему наверняка потребуется помощь владельцев ранчо из Южной Калифорнии, Скотт устроил обед с одним из наиболее влиятельных людей, доном Висенте Лопес-и-Гусманом, владельцем огромного ранчо «Калафия», расположенного к югу от Лос-Анджелеса. Когда Скотт и его помощник скакали к дому владельца ранчо, выстроенному в стиле христианских миссий, Скотт наслаждался красотой изрезанной береговой линии.

— Я не раз видел эти скалы со стороны океана, — сказал он Уолтеру Хазарду, который совмещал обязанности секретаря и руководителя его предвыборной кампанией, — но только сейчас мне довелось увидеть их со стороны континента. Если не это Богом благословенный край, тогда уж я и не знаю… Впрочем, не знает, наверное, и сам Господь Бог.

— Да, здесь очень красиво, — ответил Уолтер.

Он вместе с родителями проделал в фургоне огромный путь через Великие Равнины от штата Теннесси до Калифорнии. Это было в 1849 году. Будучи чрезвычайно одаренным молодым человеком, он уже более года работал на Скотта и сам вызвался руководить предвыборной кампанией. И поскольку о профессиональных менеджерах в Калифорнии никто слыхом не слыхал, Скотт с удовольствием принял его предложение.

Уолтер заранее изучил положение дел в Южной Калифорнии и лишь после этого устроил обед с доном Висенте. И вот сейчас, когда они приближались к двухэтажному оштукатуренному дому под оранжевой черепичной крышей, то издали увидели троих людей, вышедших на веранду.

— Тот, толстый, и есть дон Висенте, — сказал Уолтер. — Женщина в черном — его жена, донья Фелисидад. Она из рода Сепульведа, аристократической семьи из Мехико.