Фред Стюарт - Золото и мишура

— Но, послушай, я не желаю принимать участие в таком циничном деле! Черт возьми, я, по-моему, стал еще и капризным! Там, на Равнинах, меня прозвали «белокурым индейцем». Так, может, мне уж лучше пойти в цирк, устроиться там шутом: «Арчер Коллингвуд, белокурый индеец, умеющий разговаривать с животными».

— Я вполне понимаю твою горечь, дорогой, но, думаю, тебе следует пересмотреть свое отношение к политике. А кроме того, ты неправ: у тебя есть кое-какие деньги. Скотт распорядился, чтобы на твой счет в банке были положены десять тысяч долларов. Разумеется, деньги так и остались на твоем счету, когда мы узнали, что тебе удалось выбраться из тюрьмы. Так что теперь они по праву твои. И у меня очень много денег: дела нынче идут ужасно хорошо. Мне бы хотелось разделить с тобой то, что я имею.

— А как же основополагающая идея о том, что мужчина должен быть кормильцем?

— Кто говорит, что ты не в состоянии зарабатывать деньги? Если не желаешь попробовать себя в политике, тогда подключайся к какому-нибудь из моих начинаний: видит Бог, мне нужна помощь! Вот, например, страховая компания, она разрастается не по дням, а по часам. Ты мог бы пойти туда работать, а в один прекрасный день возглавить ее.

Арчер закатил глаза.

— Страховая компания… Уж лучше я пойду работать в цирк!

— У тебя не то положение, чтобы быть слишком уж привередливым, — вырвалось у Эммы, хотя в ту же самую секунду она пожалела о сказанном.

Арчер резко повернулся к ней.

— Ты совершенно права. Я никто, я — бродяга. Тогда как ты — великая миссис Кинсолвинг, самая необыкновенная леди на Западном побережье. Так какого же черта ты связалась с неудачником?! У тебя должен был бы быть более тонкий вкус!

— Арчер, я прошу…

Подняв с пола брюки, он швырнул их на стул.

— Вот твои модные подарки! И спасибо тебе за ужин, Эмма. Я забираю свои вонючие индейские одежды и больше не смею тебя беспокоить. Хотя десять тысяч заберу, потому что считаю, что этот подонок, который женился на тебе, был мне должен кое-что.

— Замолчи! — крикнула она, выскочив из постели. — Во-первых, он вовсе не подонок! Он был отличным человеком, усыновившим твоего сына и намеревавшимся дать ребенку все…

— Кроме моего имени!

— Да, кроме твоего имени! И если у тебя есть хоть капля ума, ты должен понять, что пора прекратить стенания насчет твоих индейцев и дать сыну его подлинное имя!

Арчер был несколько обескуражен.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне что же, по слогам нужно произносить? Или я должна встать на колени и умолять тебя? Женись, мол, на мне!

— Но…

Подбежав к Арчеру, Эмма обняла его.

— Я так сильно люблю тебя, и без тебя мне было так одиноко… На мне лежит такая огромная ответственность, а кроме того, я хочу, чтобы у детей был отец. Так что прекратим говорить о деньгах или работе. Потом подумаем о твоем будущем. Пожалуйста, Арчер, останься со мной… Будь моим мужем и моим любимым. Ты однажды уже разбил мое сердце — я не вынесу, если потеряю тебя во второй раз!

Взглянув в ее аметистовые глаза, Арчер почувствовал тепло ее тела, и вскипевшая в душе его горечь начала испаряться.

— Мне это тоже разбило бы сердце, — прошептал он.

— Значит ли это, что ты женишься на мне? Значит ли это, что ты станешь отцом для детей, которым отец так нужен?

— Да, — кивнул Арчер.

Эмма сжала его в объятиях. И через мгновение он ответил на них.

— Вся Калифорния будет говорить, что я женился на тебе из-за денег, — вздохнул он.

— Мне плевать, о чем будет говорить Калифорния. В конце концов, если бы ты не спас отцовские бриллианты, когда мы плыли по реке, неизвестно еще, где бы все мы были сегодня. Так что если кто-нибудь и откроет рот, чтобы сказать, будто ты женился на деньгах, я расскажу о том случае. А кроме того, теперь это будут наши деньги! Тебе пришлось испытать столько горя, но теперь все это позади. Остаток своей жизни я посвящу тому, чтобы сделать тебя счастливым.

Арчер посмотрел на нее и подумал, что, как бы там ни было, а в конечном итоге политика — это вовсе не такое уж и плохое занятие. Как Маленький Брат, он был бессилен. Но как сенатор Коллингвуд, он сможет что-либо сделать для индейцев. Ну разумеется! Арчера словно молнией пронзило: он ведь просил Господа ниспослать кого-нибудь, кто помог бы ему отомстить за смерть Джо Тандера! И вот Господь послал ему Эмму!

— Ты действительно думаешь, что я смогу стать сенатором? — спросил он, пристально глядя ей в глаза.

— Это потребует многие годы, отнимет массу времени и денег, но если ты хочешь, чтобы я ответила, я отвечу: да, ничего невозможного нет.

— Может быть, именно таким образом я и смогу помочь Джо Тандеру, — тихо сказал он. — Я не раз думал о том, что должен же существовать какой-нибудь способ помочь индейцам, исправить то, что с ними сотворили. Но я никогда не думал, что именно я могу это сделать. Ведь, в сущности, кто я? Никто. Но если бы мне удалось стать сенатором, то тогда я сумел бы, наверное, что-нибудь сделать.

— Арчер, я клянусь, что сделаю все, что в моих силах, чтобы сделать тебя сенатором. Понимаю, это звучит цинично, но с помощью денег и вправду можно получить практически все, остальное же сделает время. Так что давай используем наши деньги на доброе дело.

Улыбка появилась на лице Арчера: с плеч свалилась огромная тяжесть — вины, смущения, разочарования. Арчер вновь заключил Эмму в объятия.

— Может быть, нам с тобой что-нибудь и удастся, — прошептал он. — Я думаю, это будет очень замечательно — ты и я…

— О, дорогой… Но ты забыл кое-что.

— Что?

— Ты не сказал, что любишь меня.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя. Как только увидел на палубе парохода, так сразу же и влюбился. Нет, не так. Я не столько любил, сколько желал тебя. Я и сейчас хочу тебя, но теперь… Эмма, впервые в жизни будущее и впрямь кажется мне замечательным.

Молодой человек в белом галстуке и фраке нахлестывал двух лошадей, впряженных в «викторию» — легкий двухместный экипаж. Лошади с натугой взбирались вверх по крутой Калифорния-стрит на вершину холма Ноб-Хилл.

— Ну же, давайте, сволочи, пошевеливайтесь! — кричал во всю глотку Арчер Коллингвуд-младший. — Живее!

Был вечер, апрель, 1877 год. Арчер был сейчас в стельку пьян, пьян до изумления. В свои двадцать шесть лет он был самым богатым и самым красивым молодым человеком в Сан-Франциско. «Кронпринц города», — назвал его Сидни Толливер, хроникер светских новостей из «Таймс-Диспетч». «Общественное недоразумение номер I» — так говорили о нем конкурирующие газеты, обзывая подчас даже «неугомонным отродьем Запада».

«Виктория» наконец остановилась на вершине холма возле парадного подъезда огромного особняка, построенного из известняка. Наискосок от него — на углу Калифорния-стрит и Мэзон-стрит — располагался особняк Джеймса Флуда. Кубарем скатившись с сиденья возницы, Арчер оказался на булыжной мостовой, чуть не уткнувшись в нее носом. Как только грум-«поднебесник» взял лошадей под уздцы, Арчер, качаясь из стороны в сторону, с трудом заковылял к главному входу во дворец, построенный его родителями четыре года назад.

Сенатор и миссис Арчер Коллингвуд откупили почти половину квартала на вершине 338-футового холма, который представлял собой Пятую авеню Сан-Франциско; там они выстроили замок в стиле, который при желании можно было определить как «французский ренессанс». Нажимая на звонок рядом с искусно сделанной из стали и стекла дверью, Арчер-младший тихонько посмеивался, припоминая те захватывающие дух описания дома, которые появлялись в местных газетах. Даже «Бюллетень», которым владел враждебный клан Доусона, не удержался от того, чтобы не поделиться с читателями своим восторгом — и это при том, что Слейд Доусон никогда не упускал случая лягнуть в своей газете Коллингвудов. «Этот дом, — с пеной у рта сообщал «Бюллетень», явно загипнотизированный цифрами, — имеет едва ли не столько же башен, сколько знаменитый Château de Chambord[20] во Франции — тот самый замок, который вдохновил архитектора, работавшего по заказу миссис Коллингвуд. Всего в особняке семьдесят две комнаты, а ванных комнат больше, чем в Белом доме. Бальный зал по своим размерам сопоставим лишь с Тронным залом Букингемского дворца».

— Мистер Младший, вы опять напились! — с горечью воскликнул седой Кан До, открывая дверь. — Вы есть несносный мальчик!

— Тсс! — зашикал на него Арчер, приложив к губам палец правой, затянутой в белую перчатку руки и грузно вваливаясь внутрь. — Нельзя, чтобы герцогиня узнала. Где, кстати, она?

— Тайтай в кабинете…

— А, подсчитывает свои миллионы. Хотя, впрочем, почему бы и нет? У нее их столько, что нелишне и пересчитать… Впрочем, я хочу видеть отца. Как он?

— Доктор говорит, что лихорадка уменьшилась. Он думал, что ваш отец скоро совсем будет поправляться. Но только вам лучше пойти и протрезвиться немного, иначе тайтай опять будет сердиться.

— Ничего, как-нибудь переживет. Знаешь, Кан До, моя мамаша переживет все что угодно. Пожары, спады, депрессии… Не представляю, есть ли на свете что-нибудь такое, что способно убить ее. Не в том, конечно, дело, что я желаю ей смерти, о нет! Помнишь, Кан До, какой она была раньше? Какой прекрасной — когда играла те шопеновские вальсы? — И Арчер попытался проделать что-то вроде танцевального па.

— Тайтай и сейчас очень красивая и привлекательная. А вам хорошо бы пойти на кухню и протрезветь немного. Стыдно! Ведь до обеда еще далеко!

Арчер пьяно осклабился и сгреб в охапку китайца, который весил чуть ли не вдвое меньше его.

— Ты что же, Кан До, собираешься меня отшлепать, как бывало в детстве?

— Следовало бы, хотя вы теперь и взрослый.

Арчер, шатаясь, выпрямился.

— А что ты думаешь об этой семейке, а? Разве она не сумасшедшая? Мой папаша — сенатор. За одно это мамашу следовало бы хорошенько отшлепать. Купила ему помилование так, как если бы покупала очередную чертову французскую софу. Хотя, о чем я, черт побери, ведь она все себе в жизни купила. Почему бы не купить и Сенат?! — Арчер икнул и направился в главный холл высотой в три этажа. Красивая двойная лестница вела из холла наверх; по внешней стороне лестницы тянулась изящная балюстрада из кованого железа. Между двумя пролетами лестницы, которые сходились в одной точке, образуя огромную букву «V», висел портрет Эммы в натуральную величину. Портрет был выполнен в броском и эффектном стиле королевских портретов работы Винтерхальтера. Эмма в самом расцвете своей ослепительной красоты стояла на условной террасе, глядя на Сан-Францисский залив, служивший фоном картины. Эмма была изображена художником в бархатном платье цвета берлинской лазури, пышная юбка величественными складками ниспадала до самого пола. Волосы Эммы были уложены в высокую, сплошь из сложных завитков прическу, увенчанную бриллиантовой звездой, длинная шея украшена жемчугом, а открытые плечи, благодаря мастерству художника, выглядели на полотне потрясающе чувственными.

— Мама! — воскликнул Арчер и, сняв с головы шляпу, торжественно раскланялся перед портретом, обрамленным в золоченую раму. — Великая Герцогиня Сан-Францисская! — Он прочистил горло и, подражая детской манере говорить, прошепелявил: — Мамоцка постлоила больсой такой, больсой домик, стобы показать всем соседям, какая она у нас тепель богатая. У мамоцки много длагоценностей, денюжек, всего-всего у нее много. Мамоцка — настоящий монетный двор этого проклятого Сан-Франциско…

— Мистер Младший, я не хотел бы, чтобы вы продолжали разговаривать в подобном тоне, — сказал Кан До, торопливо беря Арчера под руку. — Сейчас мы с вами пойдем на кухню…

— Оставь меня, Кан До! Я хочу видеть своего отца!

Арчер сердито выдернул руку, шатаясь, направился по мраморному, в черно-белую клетку, полу к правой лестнице и стал карабкаться по ступеням, при каждом шаге хватаясь за балюстраду.

— Арчер!

Он поднял голову. Как только муть рассеялась и он начал видеть окружающее более-менее отчетливо, его взору предстала стоявшая на верхней площадке женщина — по его мнению, самая красивая женщина если не в целом свете, то уж наверняка на Западном побережье. Это была его сводная сестра.

— Стар, — прошептал он и, споткнувшись, едва не упал перед ней на колени.

Стар стремительно сбежала по ступеням вниз.

— Ох, Кан До, опять он напился! Маму когда-нибудь удар хватит.

— Вот я, мисс Стар, и пытаюсь затащить его на кухню, от греха подальше.