Фред Стюарт - Золото и мишура

Затем почувствовали мед. Они облепили сладкие органы, отпихивая друг друга, пока не разозлились и свились в один черный клубок.

Как завороженный, Чарли Конг наблюдал, как от нестерпимой боли Крейн начал сдавленно мычать. Если поначалу пчелы его кусали, то затем принялись прямо-таки жрать. От невыносимой боли Крейн так дергался, что хоп-синг с трудом удерживал банку на месте.

Затем Крейну удалось прокусить кляп, и вырвавшийся у него крик был столь ужасным, что даже у Чарли Конга застыла кровь в жилах.

За каких-нибудь пятнадцать минут гениталии Крейна распухли наполовину против их обычного размера и стали темно-пурпурного цвета. И тогда вдруг дверь подвала с шумом распахнулась и вбежавший боец тонги Хоп Синг крикнул:

— Полиция!

Следом в дверь вломились капитан Броудер со своими полицейскими, которые сначала выпустили несколько пуль в потолок, а затем принялись палить и в китайцев, как только Чарли Конг выхватил свой пистолет и открыл ответный огонь. Чарли и шесть солдат тонги были убиты, остальные сдались.

Когда в подвал вошел Арчер, полиция надевала наручники на «поднебесников», стоявших со сложенными перед собой руками в ожидании, когда на них наденут «браслеты». В дальнем конце комнаты вокруг наклонного стола сгрудились капитан Броудер и четверо полицейских. Арчер подошел к ним и посмотрел.

— Боже мой… — пробормотал он, увидев отвратительное зрелище. — Он умер?

— Конечно, черт побери! — сказал Броудер.

Один из полицейских, совсем молоденький парень, подошел, взглянул — и сразу же бросился в угол, где его вывернуло наизнанку.

За какую-нибудь минуту до приезда полиции один из хоп-сингов отрезал гениталии Крейна, прекратив его мучения.

На следующее утро «Таймс-Диспетч» вышла с кричащими заголовками:

АНТИКИТАЙСКИЕ БЕСПОРЯДКИ ПРЕСЕЧЕНЫ!

ВЫЗОВ ВОЕННЫХ КОРАБЛЕЙ!

ПОТУШЕН ПОЖАР НА СКЛАДЕ ПАСИФИК МЕЙЛ!

ОТЧЕТ ВАШЕГО РЕДАКТОРА-ОЧЕВИДЦА О КРОВАВОМ ФИНАЛЕ ТОНГОВОЙ ВОЙНЫ! ЧУДОВИЩНАЯ СМЕРТЬ ПОД ПЫТКОЙ ГЛАВЫ ТОНГИ СУЭЙ СИНГ!

ТОНГА ХОП СИНГ УНИЧТОЖЕНА ПОЛИЦИЕЙ ГОРОДА!

НАСЛЕДНИЦА НОБ-ХИЛЛ ОСВОБОЖДЕНА НЕВРЕДИМОЙ!

— Мой отец прямо-таки рвет и мечет! — воскликнула Арабелла Доусон, когда метрдотель усадил их за столик в ресторане «Палас-Отеля», где они встретились на следующий день за завтраком. — Я слышала, как он утром кричал на мать, что «Таймс-Дйспетч» обскакала «Бюллетень».

— Именно так, — ухмыляясь, подтвердил Арчер. — Нам пришлось четыре раза допечатывать тираж, и сегодня утром мы продали самое большое число экземпляров за всю историю «Таймс-Диспетч».

— Что значит «чудовищная смерть под пыткой»? Что сделали с Крейном Кангом? — спросила она, понизив голос. — Из статьи я что-то не вполне поняла. Где именно пчелы жалили его, в какие места?

— Моя дорогая мисс Доусон, я не мог напечатать всей правды, равно как не намерен посвящать в нее такую утонченную молодую леди, как вы. Достаточно сказать, что каковы бы там ни были грехи Крейна, в последние минуты своей жизни он сполна и даже больше чем сполна расплатился за них. Моя сестра, кстати, чувствует себя опустошенной, что, конечно же, не радует моего шурина. Ну, Рене, что ты порекомендуешь нам сегодня? Только, ради Бога, говори по-английски, а не на своем непроизносимом французском.

— Есть морские ушки, monsieur, они великолепны. Кроме того, у нас имеется баранья отбивная, приготовленная с анисом и сладким чесноком.

Он подал им меню. Элегантный ресторан был сейчас полон, и взгляды всех посетителей были устремлены на Арчера и Арабеллу: все в это утро залпом проглотили «Таймс-Диспетч».

После того как заказ был сделан, а Рене надменно налил им ледяной воды, Арчер перегнулся через стол и взял руки Арабеллы.

— Вчера вечером я видел такое, что, сколько бы мне ни довелось прожить на свете, я никогда не смогу этого забыть, — тихо сказал он. — Но есть одна вещь, о которой я не упомянул в статье, но которая настолько же прекрасна, насколько ужасной была смерть Крейна. Если то, что рассказала мне сестра, правда — а у меня нет причин ей не верить, — то Крейн отдал свою жизнь ради того, чтобы спасти Стар. И сделал он это потому, что любил ее, и за это я восхищаюсь и преклоняюсь перед ним. Я назвал бы это высшим испытанием на мужество и, полагаю, на любовь тоже. Не знаю, обладаю ли я подобным мужеством, но я знаю, что люблю тебя.

Арабелла вспыхнула.

— Прошу тебя, Арчер, на нас все смотрят…

— Ну и пусть, мне наплевать. Послушай, Арабелла, я хочу быть с тобой предельно откровенным. Я познакомился с тобой для того, чтобы заманить тебя в ловушку.

Арабелла выпрямилась.

— Что ты хочешь сказать?

— Твой отец такое напечатал в своей газетенке про мою сестру, что я был просто взбешен. И подумал: «Как я могу отплатить ему? Что я могу сделать такое, что причинило бы настоящую боль Слейду Доусону?» Тогда я подумал о тебе. Подумал, что если бы мне удалось соблазнить тебя…

— О! — Она вырвала у него свои руки. — Ты ужасный человек! — Затем, понизив голос до шепота, добавила: — Вероятно, ты подумал так потому, что моя мать действительно была тем, кем она была, и ты решил, что это у меня в крови. Что ж, но ты ошибся!

— Знаю, но выслушай меня! Идея — плохая или хорошая, другой вопрос — заключалась в том, чтобы соблазнить тебя и бросить, сделав, таким образом, «падшей женщиной», как это принято называть в дешевых романах. Но произошло то, на что я не рассчитывал — я влюбился в тебя.

— Уж не надеешься ли ты, что я поверю в это?

— Да, надеюсь, потому что это — правда. Ты удивительная, милая, прекрасно образованная и очень, очень красивая…

— Вовсе я не красивая, — прервала его Арабелла. — Не пытайся опутать меня сладкой ложью. Я отлично знаю, какая я есть на самом деле. Я привлекательная… временами.

Если ты не будешь все время перебивать меня, то я скажу, что как раз и собирался сказать. Выходи за меня замуж.

Она пристально посмотрела на него.

— Все, что я могу сказать: ты сделал свое предложение весьма необычным, мягко говоря, способом.

— Наверное, ты права.

— Даже если не принимать в расчет твои грязные и оскорбительные мотивы, то и тогда мой отец никогда не позволит мне выйти замуж за Коллингвуда. И первое, что он сделает — лишит меня наследства.

— И отлично. В таком случае ты поймешь, что я вовсе не гоняюсь за твоими деньгами. Между прочим, не исключено, что и меня тоже мать лишит наследства за то, что женюсь на дочери Слейда Доусона. Так что мы оба рискуем закончить свои дни бедными, как церковные мыши. Вот уж когда мы сможем узнать, правда ли это, что с милым рай и в шалаше.

— Сэр, мне кажется, вы не в своем уме, если полагаете, что я хоть на секунду задумаюсь, менять ли мне свое наследство на то, чтобы выйти замуж за такого» невозможного, такого лживого…

— Не забудь еще «вульгарного». Я ведь вульгарный, помнишь?

— Очень хорошо помню. Лживый, невозможный, вульгарный человек — вот ты кто!

— Что ж, ты, похоже, весьма недурно нарисовала мой портрет. Но понимаешь, Арабелла, журналистика… Словом, она у меня в крови. Это действительно волнует кровь. Я на самом деле могу что-то сделать для этого города. Ты читала утром мою редакционную статью про китайцев?

— Да.

— И что ты думаешь?

— Плохо написано.

— Вероятно. Я писал ее в четыре часа утра, полусонный. Но что ты можешь сказать про содержание статьи?

Она несколько поколебалась.

— Я… я восхищена. Ты пишешь, что неправильно, грешно быть предубежденным против китайцев. Я понимаю, что от тебя потребовалось немалое мужество, чтобы напечатать эту редакционную статью именно сейчас, когда многие горожане испытывают далеко не самые лучшие чувства по отношению к китайцам.

— Значит, ты понимаешь, куда я клоню? Газета может стать очень сильным орудием в борьбе за добро. Я хочу использовать это орудие, и мне нужна такая жена, которая поможет мне в этом. Ты нужна мне, Арабелла. Пожалуйста, подумай о том, что я сейчас сказал. Я ведь так люблю тебя!

Она все продолжала пристально смотреть на него, а тем временем к столику подошел официант с серебряным подносом, на котором лежала нарезанная ломтиками семга, и встал за спиной Арчера.

— Я уже подумала, — резко ответила Арабелла.

— Уже?

— Да. Я согласна.

— Ты хочешь сказать…

— Я буду твоей женой. Я готова закрыть глаза на все твои ужасные черты, потому что… — ее грозный взгляд сменился улыбкой, — потому что я тоже люблю тебя.

— Йа-хо-о!

Он сорвался с кресла, вскинул руки и тут же выбил поднос с семгой из рук официанта. Рыба упала Арчеру прямо на голову так, что ее хвост оказался прямо перед его носом.

Арабелла — и все другие посетители ресторана — от души расхохотались.

— Ты co-солгала мне! — кричал Хуанито, торопливо засовывая свои рубашки в кожаный чемодан. — И ма-мать твоя т-тоже лгала мне! Ты любила К-крейна К-канга.

Стар стояла рядом с ним в спальне.

— Да, признаюсь в этом. Может, мамочка немного солгала…

— Немного?!

— Но, Хуанито, он ведь отдал за меня свою жизнь, и, конечно же, я ужасно расстроена. Нет, больше чем расстроена. Крейн был очень дорог мне, но это вовсе не означает, что я не люблю тебя.

— Ж-женщина не мо-может любить двух мужчин одновременно!

— Может!

Хуанито хлопнул крышкой чемодана и посмотрел на Стар.

— Послушай, Стар, я лю-люблю тебя. В-влюбился с первого в-взгляда. Но м-меня по-по-просту купили. Ока-аказалось, что ты о-отнюдь не хрупкая девственница, которую н-насильно лишил не-невинности коварный к-китаец. Ты его любила, и т-тебе о-очень нравилось, что он д-делал с тобой. Т-ты так любила этого к-китайца, ч-что хватило одной т-только з-записки — которую т-ты не по-показала м-мне, своему мужу, — чтобы т-ты полетела очертя г-голову из д-дому.

— Я пыталась спасти его жизнь, которую он отдал за меня, за женщину, которая вышла замуж за другого. И, думаю, позорно и низко с твоей стороны бросать мне в лицо обвинения после той благородной жертвы, которую он принес ради меня.

— «Благородная же-жертва», чтоб ей!.. В любом случае, с меня до-достаточно. Я во-озвращаюсь на ранчо.

Хуанито схватил чемодан с постели и направился к дверям. Стар бросилась за ним.

— Хуанито, ты не можешь бросить меня, ведь я твоя жена!

— Непохоже, если с-судить по твоему поведению. Я п-представлял себе, ч-что жена — это ж-женщина, которая любит т-только одного м-мужчину — своего м-мужа. А т-ты под это определение не по-подходишь!

Открыв дверь, он выскочил в верхний холл. Стар побежала следом, ухватилась за его рукав.

— Но ты же не прав, — теперь она уже плакала. — Я очень люблю тебя. Просто я любила Крейна до того, как встретила тебя.

Развернувшись, Хуанито свободной рукой сильно ударил ее по щеке, так, что она отлетела и ударилась спиной об облицованную мрамором консоль, опрокинув китайскую вазу, которая упала на пол и разбилась.

— Puta[36]! — рявкнул он, после чего Стар залилась слезами.

Хуанито вихрем промчался по коридору, спустился, грохоча каблуками, по лестнице и вылетел из особняка.

* * *

— Бедняжка моя, — говорила Эмма вечером того же дня, обнимая Стар. Они были в библиотеке.

— Он назвал меня шлюхой и ударил! — рыдала Стар.

— Да, и разбил вдобавок вазу эпохи Мин. У нашего Хуанито более горячий, чем я предполагала, нрав. Что ж, может быть, это даже к лучшему, что затея с вашим браком не удалась. Наверное, на это не было никаких шансов.

Выпустив из объятий Стар, Эмма села на софу.

— Что ты хочешь сказать?

— Я солгала его матери насчет тебя, так что нельзя сказать, что он целиком неправ. Но только я ненавижу мужчин, которые бьют женщин, да и его заикание кого хочешь сведет с ума.

Стар бросилась к софе и села рядом с матерью.

— Но мамочка, я же люблю его! — воскликнула она.

Эмма была сбита с толку.

— Дорогая, ты все-таки должна решить для себя…

— Я действительно люблю его. Что тут поделать, если раньше я Крейна тоже любила, но Крейн мертв, а я хочу быть с Хуанито.

— Даже после того, как он назвал тебя шлюхой и ударил?!

— Может быть, я это заслужила. Я была причиной всего этого ужаса. Я была страстно влюблена в Крейна, поэтому у Хуанито были причины злиться. Мамочка, сделай как-нибудь так, чтобы он вернулся ко мне. Хуанито — мой последний шанс. Если он бросит меня, ни один мужчина на свете не захочет быть со мной… — И она снова принялась рыдать.